Рефлексия. Бытие экзистирует

Излёт классической метафизики (от Декарта до Гегеля) совпал с закатом целой эпохи. Сама история опрокинулась, вновь оставив человека наедине со своими противоречиями. Этот период для нас исключительно важен, как следующий шаг к выстраиванию дискурса. Я осознало, что не может возвыситься на объективной реальностью, не может манифестировать свою субъектность, ибо обстоятельства сметают любые конструкты: идеологические, социальные, философские. Остался единственный способ найти «точку опоры» — обратиться к себе самому, обернуться к Я как к объекту, коль скоро другие объекты безлики и безгласны.

Это оборачивание не просто оказалось успешным, но и возвысило философию до нового уровня. Теперь субъект и объект сомкнулись в «здесь и сейчас». Так состоялось первое отрицание реальности и философии, первое рефлексивное снятие противоречия «Я — иное». Теперь бытие-для-себя из субъективности перешло в объектную плоскость: Я стало предметом исследования (но не вопрошания). Бытие-для-иного словно растворилось, но на деле сохранилось в виде старого инструментария, сосредоточив в себе полюс предметной активности, а значит став в известной степени субъектным. Но чтобы окончательно упразднить границы между объектом и субъектом и выйти на новый уровень истинствования, предстояло сделать ещё одно отрицание.

И Ницше, и Фрейд работали в рамках первого оборачивания к субъекту. Но практика существенно опережала теорию. Поэтому мы имеем полное право отделять психоанализ начала прошлого века от современной ему философии. Последняя занималась редукцией, феноменологией и лишь потом герменетивкой. Психоаналитический дискурс почти сразу приступил к опрашиванию субъекта, к тотальной реконструкции его онтологии, перевода его из бытия-в-себя к бытию-для-себя. Из субстрата, подлежащего, коим последний был во времена Аристотеля, субъект становится движущей силой, которая хочет показать себя. Реконструкция себя, воссоздание целостности путём живой речи — таков был один момент анализа. Вторым моментом являлось сопротивление, которое дало о себе знать на всех уровнях (от личностного с каждым клиентом до общественно-дискурсивного). В единстве и борьбе сопротивления и «мужества истины» (Фуко) психоанализ переживал своё становление. На примере истории психоаналитического движения в России видно, как расцвет и закат сменяли друг друга. Но ни разу анализант и аналитик не менялись местами. И всегда понимания себя как субъекта анализа оставалось где-то за рамками, начертанным на полях жизни. Для полномасштабного ощущения собственного бытия не хватало одного шага. Пациент всё ещё был относительно пассивен.

Кризисом, который привел к двойному отрицанию себя, стала Вторая Мировая. Если быть точным, то для австрийцев рубежом стал приход к власти фашистов из «Объединённого народного фронта» Дольфуса, который организовал лагеря и для коммунистов, и для национал-социалистов задолго до аналогичных учреждений в Германии. Для России и стран соцлагеря дополнительным «холокостом» стало растянувшееся во времени господство коммунистов.

Как бы то ни было, прогрессивное сообщество поставило вопрос: «Что есть Прогресс, если он не избавил человечество от ужасов нацизма?». И следом: «Кто является субъектом развития?». Так осуществляется второе рефлексивное отрицание. Я, ставшее полтора века назад объектом изучения, отбрасывает свои оболочки, свой опыт и даже свои формы. Изучающее, бывшие до сих пор лишь неявно полагаемым (в психоанализе — пустым местом якобы знающего), лишается своей безгласности. Теперь вопросы задает не только психоаналитик, но и любой философ. Об этом Хайдеггер подробно пишет в работе «Бытие и время». Онтологическое, которое «есть», становится предметом вопрошания и вслушивания. На этом окончательно развенчивается полярность объекта и субъекта по оси активности. Бытие отвечает на вопрос истинствующего субъекта, показывает себя, не будучи ни объектом, ни субъектом. Да и сам вопрошающий субъект есть только в контексте здесь-бытия.

Таким образом, психоаналитический дискурс строится на двойном отрицании субъекта: первое заставляется субъект обернуться на себя самого, а второе — осуществить собственную редукцию – сведение себя к себе самому как активному источнику бытия, субъективности. Но, согласно законам диалектики, отрицание содержит в себе момент удержания. Поэтому после такого рода «отшатывания» (снятия, отрицания с удержанием) от себя, Я получает доступ к собственной реконструкции. Эксплицитный уровень дискурса оказывается перегружен информацией об онтологии настоящего и поэтому непригоден для дальнейшего становления. Но он больше и не нужен, так как после редукции остается только наличное бытие и рефлексирующее. Теперь само бытие экзистирует.