ЗИП. Продолжение

                8

       «Ауди 100 «Селедка», а если подумать, то и «Бочка» 80»

                *
   
«Ауди 100» – простая и надежная как танк – моя нынешняя мечта. И мечта надежная и машина. Еще это тачка представителей власти. Моя бывшая жена, всегда четко рубившая фишку, сразу после начала реальных денег, приобрела себе «Мерин» (как доказательство статуса) и «Ауди» (как доказательство ума). А друг Саня, когда я не знаю какой фильм купить (и глаза разбегаются, и ничего не хочется), всегда говорит:
-- Возьми «Джеймса Бонда» – гарантированное качество.
Вот это про «Ауди» – гарантированное качество.
И одноименные главы, соответственно, о том же. О попытке достигнуть качества путем увеличения надежности за счет разумной экономии средств. То есть. Мы недавно ремонт затеяли, ну не то чтобы затеяли, а так. Короче говоря, меня на этот ремонт мама с Василисой уламывали лет девять, наконец, дожали. Я сказал:
-- Хорошо, переклеим обои.
-- А потолок?
-- И потолок.
Но как только Вася оторвала первый кусок обоев со стены, тут-то все и началось. Сразу сломалась газовая колонка. Немецко-белорусский «Юнкерс». Вася вздохнула:
-- Вот ведь, фашисты недобитые – и ласково погладила колонку.
-- Ничего, – ответил я – белорусы как били их, так и будут бить.
И вызвал газовщика.
Газовщик ворвался в квартиру как ураган за три минуты до окончания указанного срока ожидания, грустно взглянул на колонку, открыл большой чемодан и быстро стал разбирать совместное изделие, приговаривая:
-- Говно, конечно, лет на пять рассчитанное.
-- То есть, – опешил я – а как же хваленое немецкое качество? «БМВ» там всякие и «Ауди» моей мечты?
-- А кому это надо? Вот я недавно тоже новую машину купил, так печка сломалась через месяц. И это на гарантии! Я обратился в сервис, но меня послали еще дальше, а цена ей – тридцать пять тысяч!
-- Машине?
-- Печке.
-- И?
-- А то, что делают сейчас все так, чтобы хватало на пару лет, а потом покупай новую, потому что ремонт дороже обойдется. Тонкий расчет.
После этого газовщик вытащил из недр колонки какую-то кривую медную трубочку, дунул в нее несколько раз, и стал все собирать обратно.
-- Ни хрена себе, – удивился я – эдак я тоже дуть могу. И будет она у меня работать вечно. Колоночка. 
-- Сейчас ничего вечного нет. Раньше было. Советские плиты работают как часы по пятьдесят лет.
-- Время показывают?
-- Типа того. Но дело тут в радиаторе, который у вас сгорит через полгода.
-- Видите? – он как бумагу согнул и разогнул край радиатора.
-- О!
-- Вот тебе и «о», меня, кстати, Витек зовут – познакомился со мной этот милый человек и, с раздирающим сердце лязгом, влепил на место переднюю крышку колонки.
-- С вас тысяча рублей.
-- Вот ведь, фашисты недобитые – ответил я и безропотно отдал деньги.

На следующий день сломался смеситель на кухне.
Я покрутился вокруг него, подергал в разные стороны, понюхал и вынес квалифицированный вердикт:
-- Надо менять.
-- И мойку – тут же обрадовалась Василиса.
Сходили, купили смеситель. Но это у меня так быстро в «Ворде» написать получилось, а на практике Вася сначала обошла четыре магазина. Потом посоветовалась с подружками и заявила:
-- Надо брать чешский.
-- Да хоть французский, все равно на три года рассчитано.
-- Кто тебе сказал?
-- Газовщик.
-- Тогда конечно!
 
Мы купили смеситель, новую мойку и пару переходников с «полдюйма на три четверти». Как-то так это звучало в магазине. Вызванный сантехник, посмотрел на трубы и многозначительно произнес:
-- Да…
-- Совсем плохо, что ли?
-- Ну не совсем.
И мы полдня выламывали с ним старую раковину, а когда вырвали ее с корнями, он сказал:
-- Не те переходники-то. Иди, купи другие, а я пока покурю. И зачем-то включил «болгарку».
Я пришел в магазин, потолкался около стеклянной витрины с сантехническими кишочками и спросил у очень красивой девочки-продавца:
-- Это… как его.., а можно другие?
И вытянул руку с переходниками.
Она посмотрела сначала на железки у меня в руке, потом на меня и ответила:
-- Нет.
-- А почему?
-- А потому что других не бывает.
-- А…
-- У вас «полдюйма на три четверти» и ничего другого человечество пока не придумало.
-- А…
-- Ставьте гибкие шланги сразу на трубу… – у девушки было такое декольте на майке, что сосредоточиться на шлангах я смог только около подъезда, продолжая сжимать в потной руке злополучные переходники.

Сантехник Валера изрек:
-- Очень может быть – и начал накручивать шланги.
Потом мы включили воду и стали проверять. Из всех щелей нового крана красиво захлестала вода, а сам он, в закрытом состоянии, продолжал испускать пузыри и струйки.
-- Ну и как? – Спросил Валера.
-- Зашибись – ответил я.
-- По-вашему это «зашибись»? (Валера непринужденно перескакивал с «вы» на «ты» и обратно). Когда новый кран течет?
И он стал раскручивать всю конструкцию обратно.
Разобранный кран представлял из себя набор красивых керамических, металлических и резиновых деталек. Детальки лежали на крышке старого беззаветно любимого нами, моего ровесника холодильника «Бирюса». Валера, как и вчерашний газовщик, все их тщательно продул, протер и собрал обратно. Кран работал на загляденье (чуть не сказал как часы) – четко и красиво, пуская ровные и мощные струи.
Вообще, метод повального продувания нужно взять на вооружение.
Есть у меня еще что продуть.
 
После того как героический сантехник отчалил, я налил себе чайку, закурил и сел на табуретку любоваться новой мойкой и элегантно изогнутым смесителем в стиле хай-тек. Курил и наслаждался. В кухню бочком вошла Васюся, трясясь мелкой дрожью и лязгая зубами.
-- Что это с тобой?
-- Переживаю.
Допив чай, я поднялся, было, положить чашку с ложкой в раковину, но Вася, встав красивой грудью передо мной, закричала:
– Не смей ничего бросать в мою новую мойку! Изверг!
Позднее она выпустила подробную инструкцию по пользованию оным устройством. Инструкция состояла из множества пунктов, мне запомнилось несколько: не бросать, не царапать и не подходить. Еще: не ставить тяжелые кастрюли и сковородки. Как можно чаще выражать восторг. Понятно, что новой мойкой и Васиной хозяйственностью.
Но это было только начало моих многонедельных мучений.
 
                9

                «Копейка»

                *
 
В раздевалке Петро Сараев рассказывал, что его любимый кот Геннадий перебрался жить в шкаф. На верхнюю полку, где, зарывшись в носках с трусами, чувствует себя прекрасно. Я решил сообщить об этом Василисе, для назидания, хотя рассчитывать, что она переберется спать в шкаф, наивно.
Но Вася в ответ заявила:
-- Ко мне вчера под вечер, баба какая-то ворвалась и заявила – я мать сына дьявола! (Вася работает в салоне красоты, с уклоном в этническое творчество).
-- Чего?
-- Того.
-- А ты?
-- Что же, – говорю – женщина, вы так плохо выглядите? С такими связями?
-- А она?
-- Убежала.

Жара. Очень хочется пить. Послали Фарука, как самого молодого, в киоск за минералкой, я, как почетный мастер смены и принципиальный алкоголик, пьянства в бригаде не разрешаю, поэтому только минералка. Фарук поломался для приличия полсмены и пошел. Вернулся пустой, указав на отсутствие в означенном киоске заказанной модели воды. Был обруган Сараевым последними и предпоследними словами и послан вновь. На три буквы, но с заходом в соседний ларек. Пришел с тремя бутылками: минеральная вода, и две полторашки пива.
-- Странно – сказал я и поставил минералку на стол.
Петро Сараев уволок пиво, а я пошел к диспетчеру уточнить, за каким хреном вагон 1212 загнали на третью канаву, когда он последние три года считается неходячим и все на него плюнули.
Вернувшись от диспетчеров, бутылки на столе не обнаружил. Точнее обнаружил пустую с жалкими остатками воды на дне. Буквально, пара глотков. Проведенное мной тщательное расследование установило. Минералку выпил проходивший мимо пьяный кондуктор Кочевряжников, уволенный два месяца назад за прогулы. У меня опустились руки. И никак не получалось себя в них взять. Решил выпить чашку кофе, насыпав его из банки, заныканой в укромном, тщательно охраняемом месте. Кофе не было. Настроение стремительно улучшалось. Вызванный на ковер Сараев, долго мялся, но, все-таки, признался, что отдал банку.
-- Кому, скотина?
-- Фарику.
-- … … … , твою мать?
-- Он попросил, я и отдал, что мне жалко, что ли?!
По сути, возразить мне было нечего, и я пошел командовать вверенными мне слесарями дальше.    
   
                10

                «Копейка»

                *

Меня всегда это волновало.
Неделю назад мой шапочный знакомый вышел из дома выкинуть пакет с мусором. Сказал жене:
-- Мусор выкину и к Коляну зайду.
Друг и собутыльник Колян живет в соседнем подъезде.
Вышел и не вернулся. Его жена позвонила мне, мы сходили к Коляну, который оказался не в курсе событий, потом в запертый снаружи гараж, и дополнительно пошукали по окрестностям. По коренным местам сбора местных алкоголиков – я эти места на раз нахожу. Потом жена приятеля обзвонила больницы и морги.
Тишина.
Нет человека, пропал.
-- Может, – говорит она – он у любовницы? С ним это бывает, пойду, проверю.
Сходила, любовница клянется на бля, что не был уже больше месяца, падла.
Потом жена еще подумала и обрадовала:
-- А машина-то у подъезда стоит!
Пошли мы к машине, посмотрели через стекло внутрь – на заднем сиденье, убитой в хлам «шестерки», валяется мусорный пакет. Даже с улицы выглядит отвратительно.
-- На фига, – говорю – он его в машину положил? 
-- Мама…
Вот что это все значит? 
Что движет человеком, который выходит из дома, открывает дверцу автомобиля, бросает на сиденье пакет с мусором и исчезает? Его что, окликнули и сделали предложение, от которого он не смог отказаться? Или его умыкнул внеземной разум, как наиболее ценного представителя расы землян?
Я потом подумал и нащупал некую логику событий, но она меня не удовлетворила. Ну, типа мусорный бак далеко от дома, дай, думает мужик, по дороге в гараж выкину пакет. Буду мимо проезжать, остановлюсь и выброшу. И тут его как раз замкнуло и он попер в пампасы.
Все может быть, но мне не нравится эта версия, потому что на самые главные вопросы, она не отвечает.
Это, конечно, не единичный случай, но это случай близкий. Я пропавшего лицезрел, здоровался за руку, разве что не выпивал с ним.
Мураками в одном из рассказов пишет, как некий японский крендель спускался с шестнадцатого этажа (от матери) на четырнадцатый (к себе) и пропал. Заблудился. Я думаю, его на пятнадцатом этаже волки съели. (В детстве бы мы сказали, что они на нем в лес срать уехали).
Но это в Японии, а там чего только не бывает (Япония – страна контрастов). А тут родной город, наша малая родина. Где чудеса случаются хоть и часто, но всегда носят характер мирный и обыденный. Максимум, сосед по дороге с работы к инопланетянам в летающую тарелку заглянет и вернется переполненный впечатлениями о высоких технологиях перегона марсианской браги.
Потом он, приятель мой, конечно, нашелся – через две недели позвонил жене из соседнего города и доложил, что жив и здоров. Подробности, понятно, при личной встрече.
Я нашими людьми – горжусь.

                11

                «Ауди 100 «Селедка»

                *

Дальше началось неописуемое.
В том смысле, что Василиса во вкус вошла, а вкус у нее оказался – будь здоров. Говорит:
-- Ванную поменяем.
-- А-а-а-а.
-- И плиту газовую. И вообще, ты глазки-то не закатывай, со мной это не пройдет.
-- Но…
-- Не надо «но». Иди лучше пельмени свари.
И я пошел варить пельмени. А чего их, собственно, варить? Бухнул в воду и сиди себе, жди результата. А Васюся стала клей обойный разводить. Долго что-то перемешивала в тазу, а потом перелила полученную дрянь в банку литровую, поставила в холодильник и сказала:
-- Пусть настаивается. И, смотри, не съешь по ошибке.
Это она так говорит, потому что я однажды спирт разведенный вареньем – выпил, думая, что это компот. Сутки пьяным ходил. Вот она и вредничает. Как что, сразу:
-- А кто у нас по утрам спирт закрашенный хлещет?
И, главное, возразить нечего.
Но я зашел с другой стороны, спросил, чтобы отвлечь, про любимую подругу – самую больную, после ремонта тему:
-- Ты Ирку давно знаешь?
-- Двадцать лет.
-- Значит, в два раза больше чем меня.
-- Пока да.
-- ?
-- Я с ней недавно поругалась. 
-- Чего не поделили?
-- Ты не поймешь, из-за адронного коллайдера поссорились.
Василиса в свое время факультет прикладной математики закончила и очень переживает за все эти штучки. У нас дня не проходит, чтоб мы коллайдер не вспомнили. Я говорю – довыпендриваетесь, свернется вселенная к чертям собачьим, Василиса отвечает – дурак. А на прошлой неделе буквально до драки дошло – брать Грише Перельману миллион или не брать. Вася говорит – ни в коем случае, а я – обязательно брать!
На следующий день нам шкаф привезли, заказанный Василисой еще месяц назад. Много красиво упакованных прямоугольных свертков. Дяденька, который принес все это богатство в квартиру, сообщил:
-- Инструкции по сборке, вот в этой празднично оформленной коробке.
И сунул мне ее в руки.
Но никакой инструкции в коробке не оказалось.   
Это как из Набокова (цитирую по памяти):
«-- Александр Иванович! Александр Иванович! Закричало несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича не было».
С детства меня эта фраза завораживает. Как прочел в восемьдесят девятом году в журнале «Москва» первый раз «Защиту Лужина» так и поперло. Пять раз потом перечитывал и как только доходил до последнего абзаца про абзац Александра Ивановича, так вздрагивал и наслаждался. Очень хочется написать – у каждого была своя встреча с Набоковым, у меня своя – но не буду. А «Защита Лужина» наряду с «Подвигом», «Машенькой» и «Истинной жизнью Себастьяна Найта», остались моими любимыми романами. 
Но инструкция – фиг с ней. Хотя обилие запчастей меня смутило, особенно длинная веревка и две непонятных трубочки (впоследствии оказавшиеся дверными ручками).
Вася сказала:
-- Тебе его не собирать.
-- То есть как?
-- Спокойно.
После тщательного осмотра распакованных составляющих, Вася обнаружила скол. Она произнесла это страшное слово как неизлечимый диагноз. «Ско-о-л». Зловещим голосом, так что от буквы «о» по квартире покатилось эхо. «Ско-о-о-л», и тут же сфотографировала его на телефон.
-- Зачем это? – Наивно спросил я.
-- Мяу-мяу, – промурлыкала Вася и добавила – собирайся.
Предъявленные фотографии произвели угнетающее впечатление на участников симпозиума по вопросам – что с этой хренью делать? Региональный представитель сказал, используя проверенный способ:
-- Или заменим, а это еще месяц или я вам его сам соберу, так что пальчики оближете.
-- «Пальчики-пальчики» – согласилась Василиса.
Бедный представитель.

Неравный бой длился три с половиной часа. Рубашку представителя можно было выжимать. Нервный тик делал его похожим на глумливо моргающего павиана.
-- Говорила же я тебе, не будешь собирать шкафчик – Василиса пила в кресле кофе. 
-- Может, пожалеем? – тихонько попросил я.
-- Ни в коем случае, пусть будут «пальчики».
Представитель оступился и упал с табуретки.
-- Полы кривые.
-- Давайте я табурет подержу?
-- Да нет, дело не в этом, двери не могу подогнать чего-то.
-- А-а-а.
Я отошел в сторонку и стал разглядывать пейзаж за окном, мне было жаль Андрея Борисовича – регионального менеджера. 
А Вася подкралась ко мне и прошептала:
-- Мойша когда приедет?
-- А что?
-- Не увиливай. Будете на даче полы переделывать.
-- Перестилать?
-- И это тоже…
 
Но сначала лопнула труба канализации.
И все, чему положено по ней течь, потекло по стене.
Василиса погрустнела и произнесла в пространство:
-- Если кто-то, в ближайшее время (это значит – сию секунду), не сходит в ЖЭК и не приведет сантехников, то этот кто-то – тут она сбилась с патетического тона и закричала – убью!
Я пошел в ЖЭК.
Где милые тети, похлопав тяжело накрашенными глазами, ответили мне в переводе на-русский, примерно следующее:
-- Во-первых – жарко, во-вторых – все сантехники в отпуске, в-третьих – да достали вы со своими жалобами.
Я оставил заявку и робко попросил ее зарегистрировать. Потом получил ксерокопию с инвентарным номером. Короче, бумажку с какой-то цифрой в левом верхнем углу. А дома получил все, что обо мне думает Васюся.
-- Все мужики как мужики, а этот!
-- Я…
-- И этому мужчине я отдала лучшие годы своей жизни!
-- Да я…
-- Немедленно замотай трубу изолентой!
-- Но…
-- Трубу, а не мои нервы!

Известные всем валенки, стоящие в углу дворницкой и ни разу не озонировавшие воздух, детский сад по сравнению с жизнью, которую мне устроила Вася и труба. То есть, жизнь-то и стала – труба. А Васюся на ней играла.
Но все хорошее кончается и ровно через девяносто два дня пришли они.
И выглядели «они» сильно.
В классической комбинации – старый и молодой, злой и добрый.
Молодой сжимал в руках гигантскую «болгарку».
-- Нам сказали, течет с первого этажа в подвал?
-- Со второго на первый.
-- Как это?
-- Ну, сверху к нам.
-- А-а-а.
-- Хрен с ним, – влез Старый – пили.
-- Сколько?
-- Сто тридцать, – потом спросил у меня – рулеточки нет?
-- Погоди, Петрович, надо сначала раздолбать.
-- Чего?
-- Как чего, она же в муфте течет, так?
-- Так?
-- Схожу на второй и перфоратором расфигачу перекрытие, а то не вытащим.
-- Точно, давай.
Молодой ушел, взвалив на плечо грязный перфоратор как отбойный молоток. 
Я принес рулетку. Постоял в сомнении, но поборов стеснительность спросил у Петровича:
-- Я, это… как его.., а вот вы сейчас отпилите трубу, так?
-- Так.
-- Это же канализация?
-- Само собой.
-- А вдруг кто-нибудь в это время сходит?
-- Да мы всех уже предупредили, только на четвертом этаже никого дома нет. Все нормально будет.
В это время сверху загрохотало. Посыпались фрагменты чего-то грязного и тяжелого. В комнате застонала Василиса, а в верхней квартире завопила сволочная бабка. Я пошел на кухню и закурил. Несколько раз сильно затянулся и вернулся в коридор.
Грохот усилился, потом затих.
-- Ни хрена себе – сказал Петрович.
Во входную дверь заглянул юный молотобоец:
-- Ну, как?
-- Молодец, – Петрович похлопал молодого по плечу – теперь пили, Санек!
Санек включил инструмент, прицелился, и выключил инструмент. Болгарка не подходила. Как бы это сказать, не умещалась отрезным кругом в пространство ниши. Не подлезть было, короче говоря.
-- Вот еж твою, – сказал Санек – да, Иван Петрович?
-- Да, мля.
-- Ключ дать? – спросил я.
-- На хрена?
-- «Защиту» снять.
-- Давай.
Начали откручивать «защиту». Ключ на четырнадцать – мал, на семнадцать – велик. Саня говорит:
-- На пятнадцать есть?
Теперь уже я произнес:
-- Да, мля, как не быть.
-- Понял.
Петрович наступил на болгарку ногой и просто дернул ее вверх, сорвав к еженям собачьим железную защиту и сломав отрезной круг.
-- Нет, ну это надо ж?! А?! А?! Давай другой.
Потом они отпилили трубу, стукнули молотком, легко раскололи чугун, вытащили коричневые толстые пористые куски, и перевели дух.
-- Ну, вот видишь? – успокоил меня Иван Петрович – Все нормально, люди сознательные, кроме вони ничего.
-- Ага, – отвечаю я – хорошие люди.
И тут же сверху, в подтверждение наших выводов, с каким-то узнаваемым звуком (с характерным таким), прилетело оно…
Понятно, что точности никакой.
Оттуда-то прилетело, а дальше не скорректируешь полет, так, шмякнулось неприцельно на пол с пятого (или четвертого?) этажа и шмякнулось...
Стоим…
На Санька не очень много, а на нас с Иваном Петровичем нормально попало.
-- Ну что за мать вашу… – начал, было, Саня, но из комнаты выглянула, прятавшаяся там до этого времени Вася, и с укоризной спросила:
-- А чем это у вас тут пахнет?
-- Тряпку давай, хозяйка, – велел Петрович – и мыло.
-- Отмываться будете?
-- Трубу насаживать.
Эх, жизнь.
Насадили трубу Саня с Петровичем, постучали по ней молотком, улыбнулись синхронно и печально, и начали собираться.
-- Мы вам, сколько нибудь должны? – Интеллигентно спросила Вася.
-- На ваше усмотрение – ответил Санек.
-- Как совесть подскажет – проинструктировал Иван Петрович.
Василиса сбегала в комнату и скорбно протянула слесарям двести рублей (с совестью у нее свои заморочки). Те поблагодарили и ушли. Мы с Васей посмотрели вверх, а оттуда на нас посмотрела сволочная старушка. Потом ее голова исчезла, а в дыру посыпался сметаемый старухой мусор.
Вася вздохнула:
-- Надо все отмывать.
-- Я помогу.
В это время в ванной, с неприятным грохотом, рухнул кусок стены. Когда улеглась пыль и Васины вопли, мы обнаружили на полу бабкин веник. Выронила старая с перепугу.
Три месяца стену подтачивало мочой с фекалиями, а перфоратором добило. Вот она и упала.
Бывает.   
А к вечеру труба потекла.          

                12
 
                «Копейка»

                *          

Вчера на работе, крикнул я возмущенно слесарю Сараеву:
-- Ах ты, макака волосатая!
А Сараев мне рассудительно ответил:
-- Ну, какая же я макака? Ты макак-то видел? Я совсем на них не похож.
Ну, в общем-то, он прав. Макаки гораздо симпатичнее Сараева. Потому что Петро, каждое утро приходит на работу пьяный и смотрит на меня виноватыми глазами нежного паскудника. Произнося при этом:
-- Проблемы, понимаешь.
А я говно от эстерхази отличить могу, и вижу, что он врет мне.
-- Щас убью, суку.
-- Не, ну че?
И разговор разваливается, сделав традиционный круг.
Вечером я сажусь за компьютер, выбираю несколько утешительных цитат и пробую их прокомментировать с помощью цикад. Вот что получилось:
Цитата:
1. «Еще в Питере, смущенная тем, что я не могу или не хочу отъесть голову у шоколадного зайца, она (мама) срочно вызвала психиатра, и они порешили на том, что я в раннем детстве упала с качелей».
Наталья Трауберг

Цикада:
1. Очень хорошо понимаю девочку. Сам в детстве сильно стукнулся и с тех пор не то, что голову шоколадному зайцу отъесть, развернуть его не могу. Деликатность не позволяет. Мало того, я еще и выкинуть ничего не в состоянии. Рука не поднимается. Весь дом заполнен пустой и красивой тарой от туалетных вод, кофе, чаев, конфет, сигар и прочего. По началу-то я свои пристрастия маскировал, делал вид, что мне эти банки нужны для дела, типа шурупы там хранить или гвозди. Но когда дело дошло до собирания конфетных фантиков, спичечных коробков и рекламных флаеров со стикерами, окружающие меня раскусили. Теперь народ смотрит на меня со смешенным чувством. Но многие приносят в подарок надоевшие им дома банки и коробки, от которых они не могли избавиться по тем же причинам. 

Цитата:
2. «… в особенности тех механических приспособлений, украшенных монограммами и гербами, что связываются в нашем представлении с сигарами. Так и кажется, что в ванной там должны быть свалены крокетные молотки и клюшки для поло, в нижнем ящике комода – детские игрушки, а в коридорах между обитыми сукном, пропахшими сыростью дверьми – велосипед, и трость из тех, что превращаются в пилу, и план поместья, и старинная, с торчащей соломой мишень для стрельбы из лука».
Ивлин Во

Цикада:
2. Есть такие механизмы и штуковины. Прекрасные и бесполезные. То есть прекрасные в своих необязательности и усилии потраченном на их изобретение и изготовление. Украшающие жизнь, улучшающие ее, делающие удобней. Роскошней. И еще старинные. Пепельницы с крышечкой на один перекур. Трости, где ручка превращается в сиденьеце (как у Льва Толстого). Портсигары с подсветкой или карманные шахматы в изящном чехле, складные гантели. Да хоть и крикетные молотки, мало кто из моих знакомых играет в крикет (никто) и валяющийся в углу молоток делал бы меня причастным той жизни. Описанной Диккенсом, Моэмом и Во. Ну, хочется же иногда повертеть в руках бинокль (пусть и театральный) со стапятидесятилетней историей и помечтать. Представить кто его держал до тебя. Приобщиться.
Зы. А еще у меня есть спортивная рапира шестидесятых годов прошлого века.

Цитата:
3. «Что-то мешало ему, и если это вначале казалось необъяснимым невезением, то – много позже – оказалось знаком несравненно более высокого призвания… Гордость называться независимым и не иметь начальства мало чего стоила перед нескончаемыми тяготами бедности… По утрам он бродил вокруг дома, все сужая и сужая круги, изучал коробки с подержанными пластинками, а в основном читал, сидя в неухоженном палисаднике, вместо того чтобы что-нибудь мастерить, как наверняка поступил бы его сосед, будь у того столько же свободного времени».
Эммануэль Каррэр (о Филипе Дике)

Цикада:
3. Тут все родное до боли. Знакомое до отвращения. Потому что истории про неудачников (на начальном ли этапе, в течении ли всей жизни) с годами перестают умилять, а начинают раздражать. И гордость не иметь начальства, действительно, кажется никчемной на фоне кромешной бедности, и косые взгляды соседей, когда ты целый день болтаешься без дела, раздражают. И чтение книг как основное занятие, заставляет родных и близких считать тебя не от мира сего в опасной степени. И когда ты говоришь себе, да плевал я на социум, лучше умру под забором, чем буду прогибаться, ты думай что говоришь, зараза. Жить в обществе и быть свободным от него нельзя. В.И. Ленин.
Зы. Хотя, про знак несравненно более высокого предназначения, мне понравилось.

Цитата:
4. «Выслушав описание красот самого красивого острова в Средиземном море, Мэйхью сказал:
-- Звучит превосходно. А этот дом продается?
-- В Италии все продается.
-- Пошлем им телеграмму, предложим цену.
-- А что, скажи на милость, ты будешь делать с домом на Капри?
-- Буду в нем жить, – сказал Мейхью.
Он послал за телеграфным бланком, заполнил его и отправил. Через несколько часов пришел ответ. Предложение было принято».
Сомерсет Моэм

Цикада:
4. Здесь тоже все понятно, кому не хотелось купить дом на Капри с помощью телеграммы или Интернета или плевка с балкона. Или просто купить дом на острове и наслаждаться жизнью в тепле, чтобы это не значило. Сидишь на веранде, напротив дымится Везувий, с другой стороны, через дорогу – таверна, кафе, кабак, публичный дом, библиотека, тир, гараж, местный банк и т.д. Чувствуешь, что жизнь начинает налаживаться.
Налаживается и все.

                13

                «Субару импреза»

                *

Мы с Мойшей выросли в доме, который построили пленные фрицы, а сломали новые русские капиталисты.
Как?
Да так и сломали. Врезал бульдозерист железной «бабой» и разнес вдребезги. Домик – двухэтажный, мы жили на первом, а друган мой Вовка Петров – на втором. Там вообще все друг друга знали: два подъезда, два этажа, по четыре квартиры на площадке, это получается – шестнадцать семей. Напротив дома сараи, рядом лавки и стол для игры в домино. Въезд во двор охранялся забором с навечно закрытыми воротами, но открытой калиткой. Забор из кованых, много раз крашеных вертикальных прутьев, когда мне было года четыре, я просунул между ними голову и не смог вытащить обратно. Орал до тех пор, пока не пришел отец и не освободил меня. Весь двор долго ржал. Мы там болтались за этим забором, изолированные от проезжей части, летом целыми днями на попечении кого ни попадя. То есть, любых старших товарищей. Самая младшая сестра моей мамы со своими подружками-школьницами, дворник дядя Фарук, тетя Римма Ручеек из четвертой квартиры – вот были наши воспитатели. И никто не жаловался, все жили и занимались своими делами, взрослые работали, дети росли.
По выходным приходил точильщик с таким аппаратом, где ногой жмешь на педаль и точильный камень крутится. Бабушка выносила ему ножи и ножницы. Еще приходил стекольщик, лудильщик и скупщик всякой рухляди. Все они орали под окнами во дворе. Примерно, такое: «Точу, лужу, паяю, починаю кастрюли, сковородки, самовары и вентиляторы». Или: «Покупаю старые вещи: одежду, посуду, прочую рухлядь и измученные души». На самом деле, я плохо помню и сейчас, скорее, сочиняю, чем воспроизвожу дословно. А с другой стороны дома, на асфальтированной дороге, ближе к обочине, во второй половине дня можно было подобрать конские каштаны и слепить мячик. Играть им в футбол, кидаться.
Я еще застал гужевой транспорт, катание яиц в песочнице на Пасху, демонстрацию на Первомай, милиционера-регулировщика в белых крагах с жезлом и милиционера на вышке на перекрестке. Честное слово.
А потом дома начали ломать и всех кто в них жил расселять. То есть сначала стали строить вокруг новые. Между старыми и близко друг к другу. Из окон соседних домов можно переплевываться. А потом расселять и ломать. Тетушке моей предложили на выбор три квартиры, она остановилась на трехкомнатной в кирпичном доме на соседней улице. Привыкла к району. Хорошая квартира, спасибо старому дому. Две комнаты, за счет печей, коридора и пары чуланов превратились в три. С балконом и лоджией. Метр в метр, как обещали. Я пришел, посмотрел – класс. Потом сходил, несколько раз сфотографировал старый дом. Потом его сломали, буквально через день. Снесли сараи, забор, в котором у меня голова застревала и гараж дяди Вани Никифорова. Все заасфальтировали. Я напечатал фотографии и внимательно их разглядел.    
Мне много раз рассказывали, как, охраняемые автоматчиками, пленные немецкие солдаты строили подобные дома в нашем тыловом городе, в новых окраинных районах. Двухэтажные, как я уже говорил, с засыпными стенами, без ванн, с печным отоплением, странного желтого цвета, с крошечными комнатками, чуланчиками и подполом на первом этаже. Как они радовали людей после войны. Когда люди переезжали в них из землянок. Многие мои товарищи выросли там. Я и сам провел почти все детство в таком доме, в том, который построили пленные фрицы.
-- Мы им хлеб кидали – рассказывала моя бабушка Груня, жившая после войны по соседству.
-- Зачем? – спрашивал я, по молодости лет не понимая.
-- Жалко было. Их солдатики наши с автоматами охраняли, а мы все равно кидали… Жалко…

                14

                «Гольф» и гольф

                *

И то и другое мне нравится.

                15

                «БМВ 318 i» , как тяга к прекрасной жизни

                *

А потом я курить бросил, решил, сэкономлю денег, может, действительно, когда-нибудь на «Бэху» хватит. До этого тридцать лет дымил. И все тридцать лет мне это дело нравилось. Что может быть лучше сигареты и чашки кофе по утрам или сигареты и рюмки коньяка (вранье – на самом деле полтора-два стакана паленой водки в гараже с Мойшей или Женей Египтянином) вечером? Ничего не может быть лучше. Сам себе цитировал классиков, например, Бродского, сказавшего, если утром сразу не закурить, не стоит и просыпаться. Или Антона Павловича, заметившего, что не пьющий и не курящий человек, вполне может оказаться сволочью. И так далее.
А вокруг все бросали. Эдуард Викентьевич от осознания момента, а друг Саня от безденежья во время запоя. Так и говорил:
-- Три дня не курю – денег нет. Только злоупотребляю алкоголем.
Мама качала головой, приходя в гости:
-- Дышать нечем.
Барышни знакомые сетовали:
-- Пахнет как в офисе.
Бюджет не выдерживал. В груди что-то хлюпало и скворчало, сердце прыгало в погоне за автобусом, во время футбольного матча – «наш дом на ихний» – в горле оторвалось и повисло, когда выплюнул – содрогнулся.
Решил, все, завязываю. Потому что возраст и вообще. И примеров исторических масса. Хотя, до какого возраста ни доживи, все одно полно знаменитостей скоропостижно скончавшихся. В тридцать семь – список на двести персон. В сорок два, меньше, но тоже будь здоров (и, главное, какие люди – один к одному, «не гробы, а огурчики»). Доковылял до сорока шести – немало значительных лиц преставилось.
Тут впору вздохнуть и возблагодарить Господа, что сподобил дожить до сегодняшнего утра.
Спасибо, Господи.
Бросаю.
Как только решил, сразу услышал несколько версий развития событий. Условно разделил их на пять этапов:
1. Через три-четыре дня полегчает;
2. Через двадцать один день (поразительная точность) отпустит;
3. Через месяц вздохнешь свободно, а
4. Через год легкие восстановятся;
И
5. Начнется новая жизнь;
Короче, читай книгу «Как бросить курить» и будь счастлив.  Правда, некий скептик заявил, что не курит уже двадцать лет, но до сих пор мучительно страдает. Но я не испугался, перекрестился, докурил последнюю сигарету из последней пачки и бросил. Без излишней мелодекламации в виде причитаний, заламывания рук и выкидывания пепельниц в окно широким жестом. И без теоретической подготовки (не вдохновил американский автор пособия). Благо впереди отпуск и ничто не будет отвлекать от поставленной задачи.
Дальше очень хочется процитировать (немного переиначив) Зощенко – Взял и бросил. Не курю и не курю. Час не курю, два не курю. В пять часов вечера пошел, конечно…
Прогуляться. Потому что дома сидеть сил больше не было – очень хотелось подымить. Буквально до судорог и подвываний. Схожу, подумал, подышу свежим воздухом вдоль дороги, авось полегчает. Не полегчало, а к ночи только усилилось томление. И на второй день тоже самое, и на третий, и на седьмой. Уже заговариваться стал, родные и близкие проклинают, говорят:
-- Да закури ты, в конце концов, только не вой, гад.
Но я слово сам себе дал, поэтому держусь – не закуриваю. Хожу, страдаю, грудь болит ровно посередине, как будто конь копытом лягнул. Друг Саня объясняет:
-- Это у тебя такая индивидуальная реакция организма.
От его объяснений легче не становится. Хотя вру – становится.
Нашел способ отвлекаться, как приступ никотиновой жажды, так я на турник, что в коридоре висит, подтянусь пару раз – отпускает. Потом водички попью, а потом в окно на кухне выгляну, там у нас около дома энтузиасты стоянку строят. Засыпали траву газона щебнем и радуются. Очень их радость помогает в плане переключится с желания покурить на желание набить морду. (И потом, естественно, закурить). Мне, конечно, больше нравились дети, что раньше играли под окном в песочнице, а не эти автолюбители.
Первое облегчение почувствовал где-то на двенадцатые сутки. То есть вечером заснул без истерики, а утром сумел умыться, так-то я на стены лез от желания, а на двенадцатые сутки умылся, зубы почистил, чаю выпил и ни разу за все утро не вспомнил про то, что надо закурить. В обед вспомнил, а утром нет. Явная победа. Преодолел тридцатилетнюю привычку: утро-кашель-кофе-сигарета-ништяк. Сходил на рынок посоветовался со специалистом Галей, она восемь раз бросала, накопила колоссальный опыт (типа Марка Твена, утверждавшего, мол, бросить курить легко, сам завязывал неоднократно).
-- Вот, – сказала, – еще маленько и все.
-- Обещаешь?
-- Обещаю. У меня так первые три раза было. Сначала все плохо-плохо, а потом, вдруг сияние вокруг, сверкание и с груди как камень сняли. Даже одышка прошла.
-- Тогда ладно – ответил я и пошел жить дальше. 
Ждать снятия камня.
До сих пор жду, хотя минуло уже тридцать семь с половиной дней.
Но.
Ребята, по сравнению с тем как я бросал пить, это – цветочки.
Это даже сравнивать нельзя.

                16

                «Бонд, Джеймс Бонд»

                *

Книги, которые я не напишу:
1. «Дембельский альбом».
Потому что беспроигрышные мемуары об армии достали.
2. «Дзен-буддизм на тюремной шконке».
Потому что не сидел (хотя зарекаться от сумы и тюрьмы у нас не принято).
3. «Остров Сахалин».
Потому что не был.
4. «Одиночество бегуна на длинные дистанции».
Уже написана.
5. «О чем я говорю, когда говорю о беге».
По той же причине.

Книги, которые я бы хотел написать:
1. «История 21 Волги».
Потому что она мне нравится и история ее создания мне необычайно интересна.
2. «Москважуть».
Потому что название такое идиотское, что уже шикарное.
3. «Вниз с моста Мирабо».
Книгу о любви.
4. «Таинственная река».
Просто хотел бы и все.
5. «Я обожаю Джеймса Бонда».
Потому что действительно обожаю.
6. Биографию Аркадия Северного и (или) Чарльза Буковски.
Потому что они клевые чуваки.

Книги, которые я почти написал:
1. «Мир это Рим».
Потому что, так и есть.
2. «Звияд Гамсахурдия. Биография президента».
Мечтаю издать в серии ЖЗЛ.
3. «Пасхальные Рассказы».
Сборник евангелических рассказов.
4. «Зы».
Сборник рассказов.
5. «Йод».
Стихотворения.

                17

                «Субару Импреза»

                *

Как-то отец брал меня на хоккей. Играли наше нижегородское Торпедо и московский СКА. Наши победили. Счет я не помню, а то, как мы, пацаны, перед началом очередного периода, зырили на идущих по проходу хоккеистов, запомнилось на всю жизнь. Такие красавцы-богатыри в огромных доспехах.
-- Дяденька, – кричали самые смелые мальчики – подари клюшку!
Дяденьки не отзывались.
Когда мы были юными, то об одних вещах не думали совершенно, а о других размышляли постоянно. Не думали, например, о деньгах в глобальном смысле, то есть где взять бабла на киношку думали, а на что жить ближайший месяц – нет. Или родители беспокоились, или нам просто было наплевать на это. Теперь думаем. Теперь прежде чем что-либо совершить, я прикидываю, как мне аукнется в финансовом плане, и чем я буду платить за еду и квартиру. Самые сокровенные желания коррелируются (не знаю, что значит, но слово красивое) деньгами.
Допустим, хочу быть с любимой, сразу мысль: «а жить на что»? «А где жить»? некоторые называют это ответственностью, а некоторые – нищетой.      
Раньше мусорных пакетов не выпускали, и дно ведра выстилали газетами. У кого они были, а у кого не было, так мусор кидали. Потом ведра мыли, или не мыли, черт их знает, я-то газеты стелил, потому что папа выписывал «Правду». А еще не было мусорных баков и мальчишки каждый день, в определенное время, выбегали к машине, становились в очередь и опорожняли ведра в смрадный зев. Или так, мы гоняли в футбол, вдруг все бросали игру и рысачили по подъездам, потом выбегали оттуда с мусором, выкидывали и с ведрами же возвращались на поле. Начинали с того места, где остановились.
Давно заметил, стоит что-нибудь захотеть или чем-нибудь заинтересоваться (главное сделать это небрежно, как бы, между прочим), и все само идет в руки. На прошлой неделе нашел строительный уровень, красивый такой, профессиональный, с тремя колбами: горизонтальной, вертикальной и угловой. Мирно лежал на газоне около подъезда. И все потому, что накануне его возжелал, точнее, обмолвился, вешая картину: «вот бы мне сейчас уровень…».
И так в любой области человеческих желаний, кроме денег. Деньги не даются, сколько не мечтай – страсть губит. А деятели искусств даются, подумаешь: «что-то я давно не видел фильмов с, допустим, Питером Устиновым» и, пожалуйста, по телику показывают, в магазинах диски сами прыгают в руки. До этого ни разу в жизни не попадались, а теперь на каждом углу десяток наименований. И так всегда.
А деньги, все равно, не даются.
Зимой мы и сами играли в хоккей. Не в такой красивой форме, как у тех дяденек во Дворце спорта, но рубились не менее отчаянно. Иногда на коньках, иногда без. Делали какие-то самодельные щитки, ремонтировали сломанные клюшки и каждое утро (если учились во вторую смену) или вечер выходили на площадку играть. Несколько лет подряд. Вообще, это было основной досуг и развлечение зимой, как футбол летом. Недалеко от дома, буквально, в двух шагах, были и импровизированное футбольное поле с самодельными воротами и хоккейная коробка, залитая льдом. Сейчас на этом месте построили дома. Иногда я прохожу мимо и вздыхаю. Потому что ругаться матом не хочется.
Потом жизнь изменилась. Незаметно, но существенно. Мы и сами не заметили, как это произошло. Пару пацанов убили в девяностые, пара других, тогда же села. Кто-то уехал в другой город и достиг там значительного положения (не знаю, что это значит). Кто-то сторчался насмерть. А кто-то, наоборот, ведет здоровый образ жизни. Серега до сих пор каждое утро бегает, и я вижу его из окна, если встану пораньше. Володя поменял четырнадцатую машину, на этот раз взял «Субару». У Юры четверо детей, все – пацаны, есть внуки. Вадик… Вадик захлебнулся собственной рвотной массой по-пьяни (что-то вспомнилось).
И так далее.
А я сижу и пишу об этом.

Окончание следует.