как я получал гражданство

        К А К  Я  П О Л У Ч А Л  Г Р А Ж Д А Н С Т В О  ГОНЧАРОВ  ГЕННАДИЙ

     В конце зимы, или лета? Совершенно запутался у антиподов. В общем, в августе, в яркий солнечный день я припарковал машину в центре столицы и отправился по указанному в приглашении адресу. Я гражданин огромной страны России, именем которой много десятилетий пугали цивилизованный мир, шёл присягать приютившей меня стране Австралии. Шёл получать гражданство.  Хорошее настроение было испорчено трагическим сообщением с родины. При взрыве в подземном переходе в Москве погибло десять человек и несколько десятков тяжело ранено.
     «Вот получу подданство, - размышлял я, - и тогда навещу родину. Поеду в Россию как гражданин Австралии. Надёжнее. Обстановочка там зыбкая. Того и гляди, обратно не выпустят.  С них станется. А в Москву я заглядывать не буду».
     Сверив ещё раз адрес, я шагнул через порог, за которым должна была состояться торжественная церемония введения меня в австралийское гражданство. В холле и в огромном красочно оформленном зале собралось более ста разноцветных представителей человечества со всех континентов планеты из двадцати с чем-то стран. Всё поголовье эмигрантов различных оттенков было одето пёстро и непосредственно: от строгих похоронных смокингов до пляжно-декольтированных костюмов. Лица у всех были скорбные и торжественные,  как при церковном отпевании. В небольшом холле было тесновато. Беззвучно витали короткие невнятные  фразы. До  торжественного  момента  оставалось  полчаса. Толпа  редела и просачивалась в зал. По обе стороны зала у стены стояли полицейские меланхоличного вида и жевали резинку.
     - Разрешите приглашение, - встретила меня улыбкой женщина. - Из России?
     - Вы как будете принимать присягу?  С Богом или без? - спросил меня кто-то шёпотом сзади.
     Я оглянулся и увидел рослого аборигена, который, как показалось мне, тревожно оглядывался по сторонам.
     -  А как надо? - ещё тише ответил я, тоже почему-то озираясь.
     - Лучше с Богом. Неверующие подозрительны, - печально посоветовал абориген.
     - Тогда, конечно, с Богом.
     - Идите налево, - напутствовал меня абориген, не раскрывая рта, и растворился в толпе.
     «Вероятно конспиративность входит в ритуал принятия гражданства, - подумал я», пробираясь вдоль стены и присматривая свободное место в зале.
     Наконец в ряду пятом или шестом я увидел незанятый стул и вопросительно «свободно ли?», взглянул на юную испанку или итальянку в купальном костюме и тёмных очках. Она испугано вздрогнула и быстро ответила: «Да», то есть «Нет»...«Да.  Да!».
     Я перешагнул через вытянутые ноги, как будто парализованной японки в кимоно, окаменевшей перед свободным стулом, собрал с сидения какие-то бумаги, папку, библию на английском языке и втиснулся между бикини и кимоно. 
     Угнездившись, я внимательно осмотрелся. Прямо передо мной  на невысокой сцене стоял длинный стол, накрытый красной скатертью, как в России во время собрания коммунистов. Даже традиционный графин с водой, но не мутной, стоял в центре стола. Слева от стола приютилась небольшая трибуна. Справа, изогнувшись, как виолончелист, манипулировал над деревянной трубой уже знакомый мне шёпотный абориген. Почувствовав мой взгляд, он приложил палец к губам, как бы призывая меня не проговориться. Я ответил ему тем же жестом. Абориген, кажется, успокоился и вновь занялся своей огромной полированной трубой, как бы подтягивая на ней невидимые колки струн. Я  был озадачен.
     Шорох перебираемых бумаг и лёгкий гул в зале вдруг затих, и я увидел за столом, неведомо как там материализовавшихся, двух джентльменов приятного, но отчуждённого вида, и рослую скорбную даму с очень знакомыми лицами правительственного облика.  Мужчины были облачены в строгие погребальные костюмы и отличались друг от друга только цветом и формой шейных повязок - галстуком и бабочкой. Дама в чёрном выглядела как вдова, минут пятнадцать тому назад похоронившая своего супруга. Кажется,  даже, и в слезах.
     - Почему они такие сумеречные? - обратился я к кимоно.
     Японка ещё более обронзовела и, как показалось мне, чуть не окликнула полицейского.
      - Простите, мисс, мы часом не на похоронах? - обернулся я к пляжному костюму, стараясь безуспешно избежать взглядом почти обнажённого тела.
     Девушка телеграфной скороговоркой разразилась длинной, но непонятной сентенцией, не то на итальянском, не то на испанском, но, может быть, и на португальском языках.
     - Благодарю вас, - склонил я голову. - Но вы тоже за гражданством?
     Девица привстала, подтянула бикини, сняла очки, взглянула на меня как на сумасшедшего и отвернулась.
     - Чего это я несу? Ведь не купаться же она пришла сюда, в самом деле?
     Чиновник в бабочке повернул голову в сторону аборигена с трубой и тот же час на нас  обрушились трубные иерихонские звуки аборигенской музыки. Торжественная, загадочная, гортанная, какая-то внеземная мелодия лилась минут пять и также внезапно оборвалась. Мой абориген отставил трубу в сторону и пожал руку чиновнику, который  вышел  из-за  стола и дружески приобнял музыканта. Некоторые в зале робко заулыбались, но, поймав укоризненный взгляд плачущей дамы,  изобразили гримасой скорбь.
     В то же мгновение  чиновник в галстуке бросился к трибуне, подмял её под себя и проникновенно поведал нам о многочисленных наших правах, отныне предоставляемых нам нашей новой родиной и о совсем необременительных обязанностях. Призывал нас работать и творить на благо Австралии, любить Австралию и соблюдать её законы. Закончилось его выступление предложением принять клятву. Все встали. Те, кто произносил слова клятвы «с Богом», держали в руках библию и текст клятвы. Остальные только листок клятвы. Несколько минут звучал под сводами зала многонациональный акцент клятвы.
     Затем голосом протодьякона провозглашали наши имяреки и вручали свидетельства о гражданстве. Пожимала руки, выдавала документ и знак-герб Австралии упомянутая дама в трауре. Это скорбное, похоронное и безмолвно-шёпотное, но вводящее в озноб значимостью момента действо, достало меня. Когда выкрикнули моё имя, я вышел к флагу Австралии, к рослой даме с протянутой рукой, упёрся головой в бюст этой печальной вдовы, ухватился за предложенную мне для поздравления руку, подпрыгнул и... поцеловал её куда-то в скулу. Зал завистливо и одобрительно заржал и вся торжественность  церемонии испарилась.
     Дама неожиданно гулко расхохоталась и так тряхнула мою руку, что чуть её  не выдернула. Чиновник за столом заулыбался и поощрительно выкрикнул: «Ещё!». Его коллега на трибуне тоже засиял, ослабил галстук и весело назвал следующую фамилию. Абориген беззвучно аплодировал. Присутствующие в зале разулыбались, расслабились, расстегнули пиджаки и пуговицы жестких воротников. Соседка справа прикрыла листком клятвы своё бикини.
      - Вы  меня простите, - повернулась вдруг ко мне японка с робкой улыбкой. - Вы откуда?
      - Из России, - ответил я, - из Петербурга.
      - О! Я  вам соболезную. Наверное,  многие погибли?
      - Десять, слышал...
      - Это при взрыве в Москве? А на лодке?
      - Какой  лодке?
      - Утром сообщили. Затонула ядерная подлодка...
     Я  замер. В голове застучало: «Доколе?», «Доколе?», «Ну доколе!».
     А мимо меня шли и шли жизнерадостные свежеиспечённые граждане Австралии. Они поднимались на подиум к даме с улыбкой, либо воздевая руки или очи горе, либо отдавая честь флагу, а то и приобнимая подвернувшегося чиновника или аборигена.   
     Шли теперь уже свободные граждане Австралии, сбросившие с плеч своих кто несвободу, кто страх, кто голод, кто преследования политические, а кто-то и уголовные, но и, быть может, совокупные. Шли люди, отныне защищённые законами демократической и богатейшей страны мира, имеющие теперь право голосовать и быть избранными. Шли люди, получившие вместе со словами  прозвучавшего поздравления, возможность навещать любую страну мира, где отсутствует визовый режим, только  по предъявлении австралийского паспорта. Но не в Россию, не в Россию, а туда и  оттуда только под присмотром бдительных служб. Шли люди, чей труд ценится высоко, а пенсионеры имеют достойные пенсии, не унижающие их человеческого естества, звания.
     Ну а затем был лёгкий фуршет, фотографии на память, знакомства, обмен телефонами и улыбками. И вдруг я почувствовал себя впервые гражданином, но не только Австралии, но и России, но и Мира. Жалею только об одном, что сии ощущения пробудились лишь после эмиграции. Грустно. И даже гимн... австралийский, я пел с неведомым мне ранее чувством. Гражданским, что ли? Патриотическим? И не потому, что Австралия дала мне сытость. В России тоже голодным не был. Я даже не знаю почему? Вероятно потому, что я впервые почувствовал защищённость, заботу и уважение к личности. Ведь на Руси ни начальство, ни правительство, ни чиновник не любят, не уважают, а, пожалуй, и презирают  нас.
     «А за что они нас любить будут? - задумался я. - За наше равнодушие ко всему происходящему в России и окрест? За наше смирение перед беззаконностью властей? За нашу покорность, за безропотность и безбунтарство студенчества и люмпена? За  то, что  они  могут творить и экспериментировать над своим обманутым народом безнаказанно, а чаще и с приветственными возгласами того же оболваненного народа?».
     «Попадали  вы когда-нибудь в милицию в России? - размышлял я. - Ну, например, с лёгким запахом алкоголя в вытрезвитель?».
     «Ты пьян!», скажет вам наглый от собственной безнаказанности ефрейтор и два дюжих милиционера грубо зашвырнут вас в зарешёченную машину. Если ты и в вытрезвителе продолжишь доказывать, что вы  с приятелем пенсионером выпили по стакану сухого с пенсии, то вас изобьют, выгребут деньги и ночью выкинут на улицу.
     В Австралии тоже борются с пьянством. Тут моего соседа по улице полиция заподозрила в «переборе». Полицейские  вежливо посадили его в машину, привезли домой, а позже прислали счёт за услуги!».
     «Га! Га! Гарбузов я! - орал мне в лицо следователь КГБ в Большом доме, в тогда ещё Ленинграде. - Не Арбузов!  Гар-бу-зов  я!  Запомни!  Жертвой себя хочешь почувствовать?!  Не позволим!  Иди и подумай, - запугивал меня следователь».
     Очнулся я от лёгкого прикосновения аборигена.
     - Беру вашу скорбь на себя, - еле слышно проговорил он. -Только что сообщили, весь экипаж на вашей лодке погиб...
     «Вот почему он шептал мне, - сообразил я. - Они деликатны с теми, у кого горе или неприятности».
     Я  встал, благодарно тронул его за плечо и вышел на улицу. За мной шла жена. Она тоже получала гражданство. Клятву она произносила «без Бога» в другой половине зала.
     - Поздравляю, - хотел я улыбнуться, но нервно засмеялся, чтобы скрыть слёзы.
     - Тебя тоже, - ответила жена и отвернулась,  доставая платок.
     - Ну, ну, успокойтесь.  Я  вас поздравляю, - встретил нас сын, целуя мать и приобнимая меня. - Мы тоже после присяги чуть не разрыдались.
     И он протянул нам роскошный букет цветов,  большую коробку конфет и бутылку шампанского.
     -Я  сейчас на работу, а вечером отпразднуем сей торжественный момент. - Теперь можете спокойно навестить Россию. Слышали про экипаж?
     - Да, - склонили мы головы.
     - А про пожар на телевизионной башне в Москве? Есть жертвы. Теплоход врезался в  баржу на  Волге. Женщины, дети погибли.
     - Чёрт! - скрипнул я зубами.
     Лететь на родину почему-то расхотелось.