как я получал гражданство
В конце зимы, или лета? Совершенно запутался у антиподов. В общем, в августе, в яркий солнечный день я припарковал машину в центре столицы и отправился по указанному в приглашении адресу. Я гражданин огромной страны России, именем которой много десятилетий пугали цивилизованный мир, шёл присягать приютившей меня стране Австралии. Шёл получать гражданство. Хорошее настроение было испорчено трагическим сообщением с родины. При взрыве в подземном переходе в Москве погибло десять человек и несколько десятков тяжело ранено.
«Вот получу подданство, - размышлял я, - и тогда навещу родину. Поеду в Россию как гражданин Австралии. Надёжнее. Обстановочка там зыбкая. Того и гляди, обратно не выпустят. С них станется. А в Москву я заглядывать не буду».
Сверив ещё раз адрес, я шагнул через порог, за которым должна была состояться торжественная церемония введения меня в австралийское гражданство. В холле и в огромном красочно оформленном зале собралось более ста разноцветных представителей человечества со всех континентов планеты из двадцати с чем-то стран. Всё поголовье эмигрантов различных оттенков было одето пёстро и непосредственно: от строгих похоронных смокингов до пляжно-декольтированных костюмов. Лица у всех были скорбные и торжественные, как при церковном отпевании. В небольшом холле было тесновато. Беззвучно витали короткие невнятные фразы. До торжественного момента оставалось полчаса. Толпа редела и просачивалась в зал. По обе стороны зала у стены стояли полицейские меланхоличного вида и жевали резинку.
- Разрешите приглашение, - встретила меня улыбкой женщина. - Из России?
- Вы как будете принимать присягу? С Богом или без? - спросил меня кто-то шёпотом сзади.
Я оглянулся и увидел рослого аборигена, который, как показалось мне, тревожно оглядывался по сторонам.
- А как надо? - ещё тише ответил я, тоже почему-то озираясь.
- Лучше с Богом. Неверующие подозрительны, - печально посоветовал абориген.
- Тогда, конечно, с Богом.
- Идите налево, - напутствовал меня абориген, не раскрывая рта, и растворился в толпе.
«Вероятно конспиративность входит в ритуал принятия гражданства, - подумал я», пробираясь вдоль стены и присматривая свободное место в зале.
Наконец в ряду пятом или шестом я увидел незанятый стул и вопросительно «свободно ли?», взглянул на юную испанку или итальянку в купальном костюме и тёмных очках. Она испугано вздрогнула и быстро ответила: «Да», то есть «Нет»...«Да. Да!».
Я перешагнул через вытянутые ноги, как будто парализованной японки в кимоно, окаменевшей перед свободным стулом, собрал с сидения какие-то бумаги, папку, библию на английском языке и втиснулся между бикини и кимоно.
Угнездившись, я внимательно осмотрелся. Прямо передо мной на невысокой сцене стоял длинный стол, накрытый красной скатертью, как в России во время собрания коммунистов. Даже традиционный графин с водой, но не мутной, стоял в центре стола. Слева от стола приютилась небольшая трибуна. Справа, изогнувшись, как виолончелист, манипулировал над деревянной трубой уже знакомый мне шёпотный абориген. Почувствовав мой взгляд, он приложил палец к губам, как бы призывая меня не проговориться. Я ответил ему тем же жестом. Абориген, кажется, успокоился и вновь занялся своей огромной полированной трубой, как бы подтягивая на ней невидимые колки струн. Я был озадачен.
Шорох перебираемых бумаг и лёгкий гул в зале вдруг затих, и я увидел за столом, неведомо как там материализовавшихся, двух джентльменов приятного, но отчуждённого вида, и рослую скорбную даму с очень знакомыми лицами правительственного облика. Мужчины были облачены в строгие погребальные костюмы и отличались друг от друга только цветом и формой шейных повязок - галстуком и бабочкой. Дама в чёрном выглядела как вдова, минут пятнадцать тому назад похоронившая своего супруга. Кажется, даже, и в слезах.
- Почему они такие сумеречные? - обратился я к кимоно.
Японка ещё более обронзовела и, как показалось мне, чуть не окликнула полицейского.
- Простите, мисс, мы часом не на похоронах? - обернулся я к пляжному костюму, стараясь безуспешно избежать взглядом почти обнажённого тела.
Девушка телеграфной скороговоркой разразилась длинной, но непонятной сентенцией, не то на итальянском, не то на испанском, но, может быть, и на португальском языках.
- Благодарю вас, - склонил я голову. - Но вы тоже за гражданством?
Девица привстала, подтянула бикини, сняла очки, взглянула на меня как на сумасшедшего и отвернулась.
- Чего это я несу? Ведь не купаться же она пришла сюда, в самом деле?
Чиновник в бабочке повернул голову в сторону аборигена с трубой и тот же час на нас обрушились трубные иерихонские звуки аборигенской музыки. Торжественная, загадочная, гортанная, какая-то внеземная мелодия лилась минут пять и также внезапно оборвалась. Мой абориген отставил трубу в сторону и пожал руку чиновнику, который вышел из-за стола и дружески приобнял музыканта. Некоторые в зале робко заулыбались, но, поймав укоризненный взгляд плачущей дамы, изобразили гримасой скорбь.
В то же мгновение чиновник в галстуке бросился к трибуне, подмял её под себя и проникновенно поведал нам о многочисленных наших правах, отныне предоставляемых нам нашей новой родиной и о совсем необременительных обязанностях. Призывал нас работать и творить на благо Австралии, любить Австралию и соблюдать её законы. Закончилось его выступление предложением принять клятву. Все встали. Те, кто произносил слова клятвы «с Богом», держали в руках библию и текст клятвы. Остальные только листок клятвы. Несколько минут звучал под сводами зала многонациональный акцент клятвы.
Затем голосом протодьякона провозглашали наши имяреки и вручали свидетельства о гражданстве. Пожимала руки, выдавала документ и знак-герб Австралии упомянутая дама в трауре. Это скорбное, похоронное и безмолвно-шёпотное, но вводящее в озноб значимостью момента действо, достало меня. Когда выкрикнули моё имя, я вышел к флагу Австралии, к рослой даме с протянутой рукой, упёрся головой в бюст этой печальной вдовы, ухватился за предложенную мне для поздравления руку, подпрыгнул и... поцеловал её куда-то в скулу. Зал завистливо и одобрительно заржал и вся торжественность церемонии испарилась.
Дама неожиданно гулко расхохоталась и так тряхнула мою руку, что чуть её не выдернула. Чиновник за столом заулыбался и поощрительно выкрикнул: «Ещё!». Его коллега на трибуне тоже засиял, ослабил галстук и весело назвал следующую фамилию. Абориген беззвучно аплодировал. Присутствующие в зале разулыбались, расслабились, расстегнули пиджаки и пуговицы жестких воротников. Соседка справа прикрыла листком клятвы своё бикини.
- Вы меня простите, - повернулась вдруг ко мне японка с робкой улыбкой. - Вы откуда?
- Из России, - ответил я, - из Петербурга.
- О! Я вам соболезную. Наверное, многие погибли?
- Десять, слышал...
- Это при взрыве в Москве? А на лодке?
- Какой лодке?
- Утром сообщили. Затонула ядерная подлодка...
Я замер. В голове застучало: «Доколе?», «Доколе?», «Ну доколе!».
А мимо меня шли и шли жизнерадостные свежеиспечённые граждане Австралии. Они поднимались на подиум к даме с улыбкой, либо воздевая руки или очи горе, либо отдавая честь флагу, а то и приобнимая подвернувшегося чиновника или аборигена.
Шли теперь уже свободные граждане Австралии, сбросившие с плеч своих кто несвободу, кто страх, кто голод, кто преследования политические, а кто-то и уголовные, но и, быть может, совокупные. Шли люди, отныне защищённые законами демократической и богатейшей страны мира, имеющие теперь право голосовать и быть избранными. Шли люди, получившие вместе со словами прозвучавшего поздравления, возможность навещать любую страну мира, где отсутствует визовый режим, только по предъявлении австралийского паспорта. Но не в Россию, не в Россию, а туда и оттуда только под присмотром бдительных служб. Шли люди, чей труд ценится высоко, а пенсионеры имеют достойные пенсии, не унижающие их человеческого естества, звания.
Ну а затем был лёгкий фуршет, фотографии на память, знакомства, обмен телефонами и улыбками. И вдруг я почувствовал себя впервые гражданином, но не только Австралии, но и России, но и Мира. Жалею только об одном, что сии ощущения пробудились лишь после эмиграции. Грустно. И даже гимн... австралийский, я пел с неведомым мне ранее чувством. Гражданским, что ли? Патриотическим? И не потому, что Австралия дала мне сытость. В России тоже голодным не был. Я даже не знаю почему? Вероятно потому, что я впервые почувствовал защищённость, заботу и уважение к личности. Ведь на Руси ни начальство, ни правительство, ни чиновник не любят, не уважают, а, пожалуй, и презирают нас.
«А за что они нас любить будут? - задумался я. - За наше равнодушие ко всему происходящему в России и окрест? За наше смирение перед беззаконностью властей? За нашу покорность, за безропотность и безбунтарство студенчества и люмпена? За то, что они могут творить и экспериментировать над своим обманутым народом безнаказанно, а чаще и с приветственными возгласами того же оболваненного народа?».
«Попадали вы когда-нибудь в милицию в России? - размышлял я. - Ну, например, с лёгким запахом алкоголя в вытрезвитель?».
«Ты пьян!», скажет вам наглый от собственной безнаказанности ефрейтор и два дюжих милиционера грубо зашвырнут вас в зарешёченную машину. Если ты и в вытрезвителе продолжишь доказывать, что вы с приятелем пенсионером выпили по стакану сухого с пенсии, то вас изобьют, выгребут деньги и ночью выкинут на улицу.
В Австралии тоже борются с пьянством. Тут моего соседа по улице полиция заподозрила в «переборе». Полицейские вежливо посадили его в машину, привезли домой, а позже прислали счёт за услуги!».
«Га! Га! Гарбузов я! - орал мне в лицо следователь КГБ в Большом доме, в тогда ещё Ленинграде. - Не Арбузов! Гар-бу-зов я! Запомни! Жертвой себя хочешь почувствовать?! Не позволим! Иди и подумай, - запугивал меня следователь».
Очнулся я от лёгкого прикосновения аборигена.
- Беру вашу скорбь на себя, - еле слышно проговорил он. -Только что сообщили, весь экипаж на вашей лодке погиб...
«Вот почему он шептал мне, - сообразил я. - Они деликатны с теми, у кого горе или неприятности».
Я встал, благодарно тронул его за плечо и вышел на улицу. За мной шла жена. Она тоже получала гражданство. Клятву она произносила «без Бога» в другой половине зала.
- Поздравляю, - хотел я улыбнуться, но нервно засмеялся, чтобы скрыть слёзы.
- Тебя тоже, - ответила жена и отвернулась, доставая платок.
- Ну, ну, успокойтесь. Я вас поздравляю, - встретил нас сын, целуя мать и приобнимая меня. - Мы тоже после присяги чуть не разрыдались.
И он протянул нам роскошный букет цветов, большую коробку конфет и бутылку шампанского.
-Я сейчас на работу, а вечером отпразднуем сей торжественный момент. - Теперь можете спокойно навестить Россию. Слышали про экипаж?
- Да, - склонили мы головы.
- А про пожар на телевизионной башне в Москве? Есть жертвы. Теплоход врезался в баржу на Волге. Женщины, дети погибли.
- Чёрт! - скрипнул я зубами.
Лететь на родину почему-то расхотелось.
Свидетельство о публикации №216050100714
Маркус Норман 03.05.2016 15:06 Заявить о нарушении