коллекционер

(отчет об опоздании)

У меня был довольно нагруженный день, но оставалось вручить посылку одному любопытному клиенту, и несмотря на бессонницу и столь плотный график, я был вполне еще бодр, даже невзирая на то, что дело близилось к вечеру, а к этому времени как известно, внутренние ресурсы начинают невольно истощаться. Этот клиент был у меня последним в списке. Я уже хотел поскорее справится с ним - у меня были планы на вечер. И что я называю удачным случаем, так это то, что он жил неподалеку от паба, в котором мы договорились встретится с друзьями в восемь вечера. Опаздывать не хотелось. И тем кажется удобной работа курьера, но не в одной удаче дело, тут нужно быть расторопным, хорошо знать город, планировать свой день, что я делаю превосходно. Так вот, захожу я в чрево высокого кирпичного дома, с картонной коробкой в руках, в которой невероятно дорогостоящая глиняная ваза; но руки мои крепки, а движения уверены - я редко бываю неуклюж.
Не могу упустить момент: когда позвонил я в домофон к клиенту, тот ответил несколько безумно, звуком расстроенной гитары: «Зтрастьи,прошу!». Но тон был крайне любезен, и исходила от его приветствия искренняя доброжелательность, почему я вошел.  Поднялся в лифте на 16 этаж – самый последний в доме. Любопытно, какой оттуда вид, ведь не всегда же это гарантирует красоты, бывает, что перед взором возникает такая же высотка, а вовсе не холмистая ступенчатость городских домов - ритмичный рисунок.

Я пнул дверь ногой, но несильно, чтобы не показалось, что в квартиру ломятся.  Открыл мне худощавый и низенький, но сильный мужчина, о чем свидетельствовала его довольно широкая шея, грудь, и жилистые твердые руки. У него была пышная шевелюра растрепавшихся за день седых волос; стоял в халате приятного оттенка кораллового с каким-то простеньким контрастирующим орнаментом из треугольников на рукавах и воротнике. Но его вид был вовсе понятен: человек с достатком, о чем говорил не только его заказ, но и манеры и речь его, не лишенная медовой тягучести. Это совсем не странно, странно то, что увидел я, по приглашению зайти. Я открыто удивился увиденному, а человек я, особенно впечатлительный, но нелюбопытный, поэтому вопросов задавать никаких не стал. Я бы просто ушел, и тут же забыл об увиденном, если бы он сам и не начал мне рассказывать о своей коллекции. В противном случае я бы подумал, что человек попросту готовится к отъезду, или напротив - только заселился. А увидел я следующее: весь коридор, гостиная и краешек спальни, куда протиснулся мой взгляд были заставлены картонными коробками. Коробки были повсеместно, запечатанные и вряд ли когда-либо открывавшиеся после получения, разного размера, то вытянутые, то квадратные, занимали пол, шкафы и стеллажи, и не было их только там, где бы они мешали естественному движению и бытовым манипуляциям.


«Это моя коллекция ваз» - пояснил хозяин, отвечая на мое недоумение, ведь если присмотреться, то коробки действительно были аккуратно расфасованы по углам либо рядом друг с другом, но на почтенном, интимном расстоянии, которого требует индивидуальность; никогда не лежали одна на другой, с них была стерта всякая пыль и ссор, и поданы они были как истинное произведение искусства.  Он пригласил меня ознакомится с коллекцией, и я сам не знаю почему, согласился. «Вы, верно, потрясены столь безупречной красотой, чтож, оно и понятно, но это стоило мне больших трудов, а вот эту поставьте вот здесь, я заранее приготовил ей особое место» - пробренчал струнный голос хозяина. Поставив «вазу» на мраморную колонну, я уже хотел пояснить, что вынужден уйти и пожелать хорошего вечера, чего требуют обязанность, но был потрясён, чтобы сказать это сейчас. Как теленок я легко повелся на его гостеприимный жест, подробнее рассказать об всем этом за чаем, без всякой формальности с его стороны. На кухне была лишь одна коробка-ваза, маленькая, в уголке за прозрачной бордовой гардиной. Этот знак, дал мне повод вспомнить, что не все так благополучно с этим мужчиной, и быть может, лучше уйти, но меня перебил его голос: «Вы знаете, я очень давно собираю эти вазы. Почти все свободные деньги я трачу на них, и уже скоро совсем и места не останется- придется искать им приют. Но на кой черт они мне сдались где-то еще? Мне они для услады. И никак остановится не могу, скоро буду с ними спать, хе-хе». Он налил мне крепкий, густой черный чай, который пах вечерами моего детства у бабушки. Подгоняли часы на стене.

Тогда, переборов робость и смятение, я спросил, почему же он их не распаковывает, какое это удовольствие смотреть на голую оболочку, на не раз переработанный кусок склеенной макулатуры.


Без удивления, ни мышц лица, ни глаз, ни жеста, сначала, он ответил в поэтичном тоне, довольно очевидным с его стороны доводом, а закончил фразу, будто охмелел: «Нет красивее женщины, чьи формы плавным контуром изящно изогнуты… и недоступны.»




Собственно, поэтому я и опоздал.

















данила толстошеев. 2016.