Рассказ Валентина. Метания

- Сложно сейчас вспомнить то, что произошло после, но каким-то неясным образом через некоторое время, когда продолжились танцы, я стоял с ней в паре. Мы кружились весь оставшийся вечер, я ни на минуту не отпускал ее руки, то и дело слегка прикасался к гладкой и мягкой ткани платья, пускай сшитого и не у лучшей в стране портнихи, но не менее для меня прекрасного. Музыка делалась все громче и быстрее, я потерял счет всему и, позабыв об окружающей действительности, не сразу разобрал, как мне говорят: "Довольно уже танцевать, скоро наступит пора расходится, уже все ушли, а вы еще кружитесь..." Опомнившись, я с некоторым разочарованием поднял глаза на свою партнершу: Наташа тоже была смущена, однако, как я гораздо позднее понял, совсем из-за другого, ведь ее заметили в столь неловком положении... Так или иначе, она уже собиралась уходить и чуть ли не силой попыталась вырвать у меня свою руку, но в последний момент я успел схватить ее и с жаром прижать к губам. Наташа вздрогнула, замерла на несколько секунд точно мраморная статуя, а затем быстро выбежала из зала, звонко стуча об пол каблуками. Я остался один посреди совсем недавно опустевшего зала...
Валентин в очередной раз прервал свой рассказ и перевел взгляд на дерево, с которого еще не начали облетать листья. Глядя на его устремленные к земле ветви, мужчина внезапно улыбнулся, ласково и нежно, но с какой-то скрытой печалью. Вскоре он вновь посмотрел на Запольскую и продолжил:
- Как вы уже поняли, с того самого вечера, едва увидев гимназистку Наталью Шубину, первую ученицу и редкостную красавицу, я влюбился в нее без памяти. Все дальнейшее напоминало какой-то сон: я жил только ради нее одной: ежедневно пытался расспросить о ней, мечтал снова увидеться, но когда товарищи предлагали мне сделать это напрямую, открыто, краснел и убегал. Меня переполняли чувства, которые я не мог толком выразить, поскольку не обладаю особенным поэтическим или музыкальным даром, к великому сожалению. Однако я быстро нашел выход из сложившейся ситуации. Поскольку наши гимназии находились рядом, то попасть из одной в другую можно было через участок заброшенного сада, ограда которого за многие годы заросла всевозможными растениями и кустарником. Конечно, это было не так легко - можно было пораниться о колючки зарослей, но для влюбленных такое препятствие не существенно, по крайней мере, так было для меня - сама Наташа не ходила далеко по тому месту. Мы встречались тайно от посторонних глаз, чаще всего вечером и в краткие часы перерывов между занятиями. Иногда даже не успевали поговорить - я только передавал ей письма и любимые стихи, лично мной переписанные для нее... О, что это было за время! - Басланов негромко засмеялся, - Все почти так, как в историю Лермонтова и Екатерины Сушковой, даже строки стихов совпадут. Послушайте:

...Такой любви нельзя не верить,
Мой взор не скроет ничего:
С тобою грех мне лицемерить,
Ты слишком ангел для того.

...Ничто не сблизит больше нас,
Ничто мне не отдаст покой…
Хоть в сердце шепчет чудный глас:
Я не могу любить другой.

А вскоре это перешло в нечто иное, вот как здесь:

Мне грустно, потому что я тебя люблю,
И знаю: молодость цветущую твою
Не пощадит молвы коварное гоненье.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Мне грустно... потому что весело тебе.

...Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!

...Благодарю!.. Вчера мое признанье
И стих мой ты без смеха приняла;
Хоть ты страстей моих не поняла,
Но за твое притворное вниманье
Благодарю!

Валентин внезапно начал смеяться:
- Да, да, именно так: благодарю тебя за все! За все твои насмешки надо мной и моими чувствами к тебе! Благодарю покорно!
Через некоторое время он успокоился и пояснил:
- Не тревожьтесь за мой рассудок, госпожа Запольская, я не схожу с ума. Просто все так и было: я любил ее, любил романтично и страстно, пылко, до самоотвержения, а она... Я слышал, это частое явление, когда один любит, а другой просто позволяет себя любить, но сам в ответ не любит. Или может я тогда ошибался и просто воображал какую-то особенную любовь к этой девушке, основанную на моих романтических мечтаниях. Но это не суть важно. Важно другое: она сама меня никогда не любила, а просто делала вид, для нее все это было не более чем игрой, ее забавляло такое внимание со стороны сверстника-гимназиста, начитавшегося книжек. А я, влюбленный глупец, понял это далеко не сразу, прошел еще не один месяц, прежде чем наш "роман" дошел до роковой развязки.
Басланов перевел дыхание.
- Мне показалось, что зима в тот год завершилась необыкновенно быстро: так скоро наступила весна. До окончания учебы оставалось всего ничего, и большинство моих однокашников уже готовились навсегда распрощаться с ненавистными школьными скамьями и партами. Кроме меня, конечно, ведь мне оставалось учиться еще целый год, чтобы получить возможность стать впоследствии самому преподавателем. Тогда я еще собирался вести литературу, рассказывать о прекрасной и возвышенной поэзии, искренних чувствах и грезах. Но уже совсем скоро моя дорога в эфемерные мечты навсегда и резко оборвалась.
- Она... Вас отвергла? - наконец спросила Лиза после долгого молчания все это время. Валентин вновь тяжело вздохнул.
- Да. Причем уже тогда, когда я намеревался сделать ее своей женой, даже писал о своих планах матери, на что та тут же откликнулась письмом с согласием и искренней радостью за меня. Был уже конец мая, кругом цвели сады... Самый романтический месяц в году непременно должен был стать и месяцем нашего с Наташей обручения, но... Судьба распорядилась иначе.
Басланов резко переменил позу и расправил воротник плаща. Посмотрев на небо, он негромко проговорил: "Будет дождь", а затем вернулся к своей истории.
- В последние дни перед этим я в качестве подарков посылал ей и свои любимые главы из таких произведений как "Новая Элоиза", "Разбойники", "Коварство и любовь", а в день ее рождения отправил ей ту самую книгу, наиболее для меня дорогую, "Страдания юного Вертера", с известной подписью. И вот буквально спустя неделю должно было состояться наше длительное свидание: в полнолуние возле старого куста сирени. Как сейчас помню, огромная белая луна проливала свой неяркий свет на старый сад, слегка касаясь листьев поистине огромного кустарника, на котором недавно распустились первые цветы. Прямо под ним стояла скамейка, похожая на ту, где мы с вами сейчас сидим. И вот именно там все и случилось. Я пришел раньше и некоторое время ждал Наташу, не находя себе места от волнения. Когда же она наконец появилась - в белом платье, с венком в руках... Истинная богиня любви. Не соображая, что делаю, я бросился к ней, упал на колени и принялся целовать ее руки, каждый пальчик, шепча при этом: "Наташа... Натали, Таша... Я люблю тебя, я не представляю больше без тебя жизни, прошу, стань моей женой, согласись разделить со мною счастье на веки вечные! Без тебя я погибну, заживо сгорю в адовых муках, мой ангел. Да, пускай я глуп, наивен, совсем не знаю жизни, это верно, я еще зеленый юнец... К тому же у меня ничего особенного нет, я небогат, незнатен... но чуток, восприимчив и люблю до безрассудства одну тебя, люблю как никого на всем свете! Прошу, скажи "Да", согласись стать моей, останься со мной, и я назову наш мир раем на земле, ты одна можешь спасти мою душу, заклинаю тебя, ответь здесь и сейчас!.."

С каждым словом Валентин все больше преображался: он говорил торопливо, по памяти, однако с той же пылкой и восторженной интонацией, которая, вероятно, присутствовала в его словах в тот вечер. Ненадолго прервавшись и мельком взглянув на Лизу, мужчина увидел, что по ее щекам текут слезы.
- Что с вами? Вас так потрясла моя юношеская глупость? - спросил Басланов без тени иронии.
- Нет, нет, это вовсе не глупость, вы говорили так... Бесподобно, от самого сердца, и... Если бы мне кто-то сказал подобное... Я не могу, простите!
Закрыв лицо руками, Лиза задрожала в беззвучных рыданиях. Уже заметно беспокоясь, Валентин достал платок и попытался осторожно вытереть ей лицо, пытаясь хоть немного утешить девушку.
- Не плачьте, прошу вас. Все равно это все осталось в прошлом, послушайте лучше то, что она мне тогда ответила.
Лиза начала успокаиваться, и Басланов продолжил:
- Так вот, едва я закончил свой сентиментальный поток признаний и просьб, я в ожидании поднял голову и посмотрел на нее, надеясь прочесть в ее лице ответное чувство. Однако оно оставалось холодным, будто маска. Сама же Наташа поначалу молчала, а затем... Рассмеялась. Да, прямо при мне, уже не скрывая этого. Она продолжала смеяться все громче, а я так и не мог понять, в чем дело. Наконец она произнесла: "Ах, какой же ты все-таки забавный, Валек... Неужели ты всерьез думал, что я соглашусь стать твоей супругой? Что я выйду замуж за гимназиста-в будущем учителя? Ха-ха-ха, просто умора! Посмотри на меня получше в таком случае: я неглупа, хороша собой, весьма талантлива - мне место в Петербурге, в высшем свете! Я намереваюсь стать дамой из благородного общества, хочу наряжаться, выезжать на балы, в театры, рауты... И я вполне способна устроить себе такую жизнь, если найду достойную партию. Это моя цель вот уже много лет, и я не собираюсь променять ее на прозябание в этой глуши, будучи женой простого учителишки, пускай и безумно в меня влюбленного. Поверь, в свете подобные признания я буду получать на каждом вечере и от более достойных людей... Так что je vous prie de m'excuser, monsieur Valentin, adieu pour toujours! Ха-ха-ха! И да, можете забрать эту бесполезную книгу обратно, я не нуждаюсь в подобных слезливых сантиментах."
С этими словами она бросила мне ту самую книгу и убежала, продолжая при этом откровенно хихикать. Как только ее силуэт скрылся во тьме, я, чувствуя себя совершенно опустошенным и растоптанным, медленно поднялся на ноги. Посмотрев безумным взглядом в ту сторону, где исчезло ее белое платье, я запальчиво произнес: "Раз ты мне отказала, то для меня отныне ничто не имеет смысла." Вспомнив о романе Гете, я открыл его на последних страницах и добавил: "Теперь мне, как и Вертеру больше незачем жить!"