Мой дом. Часть 5. Один начинает, другой кончает

      Предыдущую часть см. http://www.proza.ru/2016/01/22/1984               

                Лето перед школой Машенька провела с детским садом на даче в Лазаревском. Когда уезжала, не знала, что два месяца - так долго. Без папы с мамой было очень грустно, но Машенька не плакала. Тех, кто по ночам плакал, в группе не любили.
                Раз в неделю с воспитательницей писали письма домой. Рисовали море, гальку на берегу, себя с растопыренными ручками - ножками: «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». 
                Папа с мамой в ответ писали, что дома ее ждет сюрприз.

                Худенький человечек в трусишках и маечке, с двумя тонкими косицами, словно в мамин шарфик, закутался в темно-зеленую листву орешника, заполонившего дачу. Это Машенька притаилась и гадает о сюрпризе. Когда устает думать, прижимает ладонь к овальным листьям с мелкими зубчиками по краям. Листья, с одной стороны шершавые, с другой - с мягкими волосками, прислушиваются к пожеланиям, обещают исполнить. Желания каждый день разные, но с этим уж Машенька ничего поделать не может. Пусть орешник выбирает сам.

                В эти же кусты перед возвращением домой прячут подарки для старшей группы. На долгие годы запомнилась не радость от подарка, а прощальное прикосновение листьев к щеке, когда вытаскивали из-под раскидистых веток портфели для будущих первоклассников.
               
                Сюрприз оказался новой квартирой. Организация, в которой работал папа, переехала в другое здание, и первый этаж дома перепланировали для квартир сотрудников. Неожиданно стало очень просторно: две комнаты давали на пятерых, но бабушки не стало, а брат после окончания института работал в Таганроге.
                Впрочем, Машенька осталась равнодушна к этому сюрпризу, как и к черному роялю – нежданному гостю, занявшему половину комнаты.

                Начало сентября было очень жарким: первоклассникам разрешили прийти не в форменной одежде, а в летних платьях.  Спустя несколько лет подруга рассказала, что запомнила в тот день девочку в трикотажном сиреневом платьице, с букетиком матерчатых цветов, прикрепленных на кокетке. Машенька же не видела никого и ничего. У нее в портфеле противно «расползлась» положенная мамой груша. Вокруг вились пчелы, от которых она боялась отмахиваться, и то, что произносили на линейке учителя почему-то пронзительно сливалось с жужжанием пчел.

                Мама взяла отпуск, первый месяц они с Машенькой вдвоем старательно выводили в тетрадках линеечки и крючочки. Получалось не очень.

                Неожиданно для себя Машенька перестала быть «Машенькой». Дома все чаще говорили: «Маша», - и неустанно напоминали о том, что «она уже большая», во дворе и на улице – Машка, а в школе и вообще называли по фамилии, что было уж совсем непривычно. Единственное, что радовало, она сама придумала загадку и приставала ко всем, кто оказывался рядом:
- Один - начинает, другой  - кончает. Что это?
Разгадка была проста: они с братом. Она начинала учиться в школе, брат закончил весной этого года институт.

                Никак не получалось делать домашние задания без ошибок: исправления в тетрадках допускались, стирать было категорически запрещено. Казалось, какой-то чертик подталкивал, буквально выбрасывая из пенала резинку и всовывая в руку. Сначала «неправильная» буква или цифра становились лишь немного светлее; чтобы довести дело до конца, Машка лизала резинку, на тетрадном листке появлялись скрученные бумажные катышки, и уже через секунду на их месте зияла дыра.
                Вздохнув, первоклассница расстилала постель и ложилась спать до прихода родителей с работы, зная, что мама посмотрит тетрадки, но будить не станет, а утром ругать - некогда. Несколько раз такое удавалось. Но, по правде говоря, спать совсем не хотелось, хотелось пить чай с мамой и папой, слушать, о чем они говорят; она ворочалась, вздыхала и мама довольно быстро «раскусила» этот трюк.
                Было озвучено новое педагогическое решение: днем Маша сама делает домашнее задание на черновике, вечером, уже проверенное мамой, переписывает в тетрадку.  Дыры в тетрадях пропали, появились чернильные кляксы, а все заданные черточки и прямые превратились в волнистые линии, так дрожала уставшая к вечеру рука.
                Учительница предложила третий вариант: Маша остается после уроков, делает домашние задания вместе с отстающими учениками под ее присмотром, а потом – «свободна как ветер».

                Дальше воспоминания сбились и уже трудно сказать: что было раньше, что позже.
                Вот учительница рассказывает на уроке:
- Представляете ребята, прихожу домой, включаю телевизор, и вижу, как одна наша ученица вылезает во двор из окна. Таня, ты зачем это сделала?
Таня молчит.
- Вы имейте в виду: я по телевизору всегда вижу, как вы себя дома ведете.
По классу волнение и шепот. Телевизоры только-только стали появляться. Неужели в них и правда можно увидеть все-все?
                На Новый год учительница пригласила часть класса в гости. Частный дом, во дворе стоит украшенная елка, с которой ученикам дарят гостинцы. Машку интересует другое: где телевизор?! В комнате, где они все пьют чай – нет, где же?! Разве взрослые тоже умеют выдумывать?
               
                Дома одной скучно. Маша стоит на перекрестке, ждет маму с работы. Холодный осенний ветер задувает под пальтецо, руки без перчаток покраснели, нос посинел; чтобы согреться, Маша постукивает нога об ногу, приплясывает и придумывает, как обрадуется мама, увидев ее. Но мама сердится:
- Зачем ты мерзнешь? Посмотри на себя, совсем сосулька.

                В третьем классе – занятия во вторую смену. Маше никак не удается заплетать косы так, чтобы из них не торчали какие-то клочки. В обеденный перерыв приходит папа, заплетает. У него почему-то получается красиво и ровно.

                Чернильница называется «непроливайка». Но если ее хорошенько потрясти, перевернув, брызги разлетаются во все стороны. Машка проверила это на уроке и убедилась: все так. Самые большие кляксы оказались на рубашке сидящего впереди Витьки.  На следующий день в школу пришла его мама, вздыхала: «Где же я денег на новые рубашки наберусь?»
                Дома родители редко говорят о деньгах: во всяком случае, в присутствии дочки это не обсуждается. И ругали Машку не очень сильно, но впервые поняла: стыдно, что кому-то придется платить за ее глупое баловство.

                Мама звонит по телефону, напоминая, что Маша должна сделать за день:
- Уроки делала?
- Да.
- Музыкой занималась?
- Сейчас сяду.
- Пол подмела в комнате, пыль вытерла?
- Сейчас.
Перед окончанием работы опять:
- Музыкой занималась?
- Ну… да…
- Комнату убрала?
- Ну…
На самом деле за пять минут до прихода мамы схватила веник и подмела проход: что под креслом лежало, так и осталось там лежать. Музыкой достаточно позаниматься двадцать минут перед уроком в музыкальной школе. А иногда и просто «читать с листа» на занятиях…
                Лентяйка растет? Врушка? Да, конечно. Но ей так некогда: она читает. Читает, не расставаясь с книгой ни на минуту. Да и как оторваться от «Динки» Осеевой?
                Сколько раз они вдвоем с подругой прочитали эту повесть?! И сейчас, стоит вспомнить книгу, сначала звучит тоненький, храбрый крик: «Сарынь на кичку!», а потом отчаянный плач: «Найди меня, Ленька!»
                Романтика революции увлекла. Под Машкиным предводительством - в ничейном покосившемся сарае во дворе - десятилетние заговорщики устроили штаб. Списывали с книги печатными буквами листовки: «К Гражданам России! Временное правительство низложено. Власть переходит в руки рабочих и крестьян». Буквы были корявыми, листочки вырваны из школьных тетрадок, но слово «низложено» - поражало воображение.
                Разбросали юные революционеры свои воззвания в почтовые ящики. Странно, но Машкины родители лидера определили сразу, хоть им попалась «листовка», не ее почерком написанная. Что сказали - то сказали, наверное, другим революционерам родители тоже что-то сказали; игры в революцию как-то сами собой прекратились. Но о том, что в сарае свечи жгли (где вы видели, чтобы листовки - да не при свечах) - никто не проболтался.

                Пустые сараи снесли, революционеры стали историками и полезли в подвал. Здесь уже командовали мальчишки. Вовка уверял, что под подвалом, в котором каждому жильцу выделен чуланчик, есть еще один, залитый во время войны водой. До сих пор думается, что это похоже на правду. Во всяком случае, в Машкиной квартире в угловой комнате стена постоянно - сырая; что мама ни делала, от сырости, идущей снизу, избавиться так и не удалось. Несмотря на свет тусклых электрических лампочек, в подвале, без взрослых, оказалось жутко; слишком много неизвестно куда ведущих дверей, поворотов, закрытых тяжелыми решетками: когда-то дом был «доходным», а внизу – торговые склады.  Мальчишки сжимались, девчонки ойкали от страха, когда их собственные тени колебались на затянутых паутиной стенах. А стоило ветру хлопнуть входной дверью, опрометью бросились наверх, пообещав себе: больше «ни ногой».

                Свобода, «подобная ветру», окрыляла. Родители «приличных девочек» почему-то не разрешали своим дочкам дружить с Машкой. Она, быстро сделав в школе домашние задания, если не читала, проводила все время на набережной, лазила по каким-то руинам; подражая старшему брату, воображала себя альпинисткой. Тех, кто соглашался следовать за ней, поднимала и спускала на бельевой веревке, готовя к грядущим восхождениям. 
               
                Мама не догадывалась и о половине уличных приключений дочки. Но, как только пришел срок, ушла с работы на пенсию, чтобы присматривать за «сорвиголовой».

 Продолжение см. http://www.proza.ru/2016/06/14/1108