Конь детства моего

 
               
 Раннее, раннее утро. Солнце ещё не вышло из-за горизонта. Воздух наполнен ночной прохладой, которая пробирает до костей и мгновенно сгоняет остатки сна.  Девятилетний Паша, вышедший вслед за отцом из избы, остановился на крыльце и стал усиленно тереть пальцами слипшиеся от сна веки. Его только что разбудил отец.
  – Вставай, Паша, – сказал он, – за Буркой идти надо. Сено вывозить надо пока погода даёт. Может быть воза два вывезем сегодня.
 

Эта неуверенность в голосе отца была понятна Паше. Она, эта  неуверенность, относилась к лучшему другу Паши коню Бурке, получившему свою кличку из-за своей бурой масти. Ещё один Пашин лучший друг, пёс Шорох, лежавший у крыльца, поднял голову с тоской в глазах, посмотрел на Пашу и вновь положил голову на передние лапы. Это означало, что он сегодня с Пашей не пойдёт. Вчера у него случилась очередная стычка с псом, с соседней улицы, Амуром, и тому на этот раз повезло. Он вырвал  большой клок шкуры за правым ухом Шороха, самое неудобное место, которое нельзя достать и зализать. Отец присыпал это место, каким-то белым порошком и теперь Шорох лежал и отдыхал в утренней прохладе. В дневную жару он найдёт тень подальше от назойливых мух, которых очень манила его открытая рана.
  – Вот держи, – сказал отец, подавая сыну уздечку, – да быстрей шагай, а то в тумане замёрзнешь.
 

Действительно всю пойму реки Агиты заполонил густой белый туман. Улица, на которой жил Паша, находилась на взгорке и туман, не достигая её, укутал дома нижних улиц густой белой пеленой. Паше предстояло, спускаясь в этот туман, пересечь одну улицу. По деревянному мосту перейти реку Агиту, пройти по тому берегу до заросшего черёмухой, боярышником, густым ивняком и дикими тополями места, которое называлась Островом, пересечь его по узкой тропинке, перейти вброд неширокую, но очень холодную речушку Бушулей и, лишь пройдя всё это, он выйдет на край широкого Епишкина поля. Там, всю ночь в этом, казалось непроходимом тумане, пасся и отдыхал его верный конь Бурка. Каждый раз, шагая сквозь туман, он представлял себя неким морским существом, идущим по морскому дну неведомо куда. Наконец, не поднимая штанин шаровар – они всё равно были мокрыми от росы, он перебрёл речушку и вышел на край Епишкина поля.


При мысли о том, что где-то здесь, скрытый туманом, находится Бурка и что сейчас они встретятся, у Паши радостно забилось сердце. Он вложил два пальца в рот и громко свистнул. Тут же с другого края поля раздалось негромкое радостное ржание. Хотя Паша хорошо слышал приближающийся  топот копыт, появление Бурки перед ним, было как всегда неожиданным. Он как будто выныривал из тумана и сразу же находил тёплыми губами Пашины ладони, на которых лежало несколько кусочков сахара. Пашу всегда удивляло то, что как мало надо такому большому животному, чтобы из-за этого бежать на свист. В глубине души он всё же надеялся, что Бурка бежит к нему не только из-за лакомства и у него иногда появлялось желание позвать его свистом просто так, но с другой стороны ему не хотелось обманывать друга.


Когда конь, потянувшись за сахаром, наклонил голову, Паша испытанным движением ловко набросил на неё узду. Пока Бурка хрустел сахаром, он проделал необходимые манипуляции с уздой, набросив при этом поводья на шею коня. Теперь оставалось забраться на него. Для этого у него был надёжный приём. Он ставил левую ногу на провисшие поводья и, крепко вцепившись   в густую гриву Бурки, забирался на его шею. Бурка, помогая ему, поднимал голову кверху, и Паша скатывался по шее на тёплую спину. Ощущение того, что он мгновенно становился великаном, всегда появлялось у Паши, когда он оказывался на спине Бурки.


Но у великанов свои проблемы. Когда они, перейдя речушку, двинулись по узкой тропинке Острова, то стали задевать густые кусты черёмух, с которых в ответ посыпалась ночная роса. Получив освежающий душ, они выбрались на открытое место и, здесь Бурка перешёл на свою плавную рысь. Уже показавшееся из-за сопок солнце пробилось своими лучами сквозь клубы тумана и, в этих лучах, бурая шерсть коня стала казаться бронзовой. Рысь у Бурки была великолепной. С гордо поднятой головой, он, казалось, не бежал, а летел, красиво перебирая тонкими ногами. Паше, не получавшему не одного толчка снизу, тоже стало казаться, что он летит, раздвигая собой туман. Паша был счастлив и горд тем, что у него такой красавец конь, бегом которого восхищались все, кто видел это. Он не раз слышал как мужики, имевшие в своём хозяйстве лошадей, говорили отцу: 
  – Где же ты коня такого приобрёл, Николай? Не конь, а сказка! Ему бы в бегах участвовать, а не воза возить.
  – Посмотрим, – уклончиво отвечал отец. – Воза он ещё не возил, а только огород вспахал. Да и зачем в хозяйстве конь бегун? Пустое место.
 


Опытный лошадник, много лет проработавший на конной базе шахты Букачача конюхом, где содержалось сто пятьдесят лошадей для подземных работ, он знал толк в лошадях. Впоследствии он ушёл в шахту и работал там коногоном. Бурка появился в их хозяйстве ранней весной и Паша сразу же полюбил его всем сердцем. Конь ответил ему тем же и всегда встречал его тихим  ржанием. Купать коня в реке, отводить на пастбище и приводить обратно стало обязанностью Паши. Сколько радостных летних дней провели они вместе. И в работе и в отдыхе. Но вот прошла покосная пора. Было накошено сено. Осталось вывезти его с пади Берендак домой, чем они и занимались с отцом предыдущих  два дня. Бурка звонко  простучал копытами по дощатому настилу моста и вдруг остановился. Дорога вбегала на крутой взгорок, сливаясь с первой от реки улицей.
 


– Ну что ты? Давай шагай, шагай, – тоном отца сказал Паша Бурке.
Конь, немного потоптавшись и, как будто на что-то решаясь, медленно зашёл на взгорок. И Паша его понял. Вчера, когда они с возом сена подъехали к взгорку, то Бурка с ходу не смог взять его. Пришлось несколько раз сдавать назад, отдыхать и лишь потом Бурка, приложив, казалось последние силы, вытянул воз наверх. Паша видел, как расстроился отец, помрачнел лицом и с вожжами в руках пошагал рядом с возом.
 


– Как это я так маху дал. Только под седлом может. Мужики смеяться будут, – говорил отец.
  – Да плюнь ты на этих мужиков. Им как бабам языки лишь бы почесать. А конь наладится. Настроится и всё пойдёт как надо, – не сразу ответила мать.
  Паша был благодарен матери за то, что она вступилась за Бурку.  Сейчас он   вспомнил   неуверенность в голосе отца, и на душе у него стало тревожно.
– Ну  что прибыл? Иди, позавтракай, а я пока коня запрягу. Солнце-то уже высоко поднялось, – сказал отец, когда он въехал во двор.
 


Отец был тороплив в работе  и не терпел никаких задержек. Паша быстро и плотно позавтракал, и они выехали из ворот. Проехав около часа вверх по пади, они подъехали к своим копнам сена и стали загружать его на телегу.
 


– Папа, ты сегодня много нагрузил. Даже больше чем вчера, – сказал Паша, хотя прекрасно понимал, что это не так.
  – Не хитри, сын! Друга жалеешь, а зря. Конь должен работать, а не скачки устраивать. Будем надеяться, что мать права и Бурка втянется  во все наши дела, – ответил отец, как можно сильнее затягивая верёвки на возу.
  Когда ехали вниз по пади, Паша сидел наверху и даже иногда натягивал вожжи, придерживая Бурку, а отец шёл сбоку телеги, хотя вполне мог тоже ехать на возу. Так легко они проделали весь путь до моста, проехали по нему и упёрлись во взгорок. Именно упёрлись, потому что, дойдя до него, Бурка встал.
  – Ты чего это? А ну пошёл! – сердито и громко сказал отец  и  ударил по спине коня вожжами.
  Паша, еще перед мостом сошедший с воза, стоял с боку. То, что он увидел дальше, ему ещё не приходилось видеть. От удара вожжами, Бурка потянул немного воз в гору, но вдруг завалился на правый бок и стал биться в оглоблях, путая упряжь.
  – Папка, ты не бей Бурку больше! Не бей! – с трудом сдерживая слёзы, закричал Паша.
  – Быстро подложи камни под колёса!  – в ответ приказал отец, а сам стал помогать Бурке, подняться.
У него ничего получилось. Бурка остался лежать на земле.
– Надо распрягать, – огорчённо  сказал отец.
Он долго распутывал  упряжь.  Наконец Бурка поднялся и взятый отцом под уздцы, переступил  оглобли. Возле них уже собралось несколько мужиков из ближайших  домов.
 – Придётся половину скидывать, – ни к кому не обращаясь, сказал отец.
  – Да зачем, Николай?  Сейчас я своего Ваську приведу, впрягем и до твоего двора. Какие проблемы? Всего один проулок проехать, – сказал один из мужиков.
Так и сделали. Паша вёл Бурку за узду по проулку вслед за возом и плакал. Никто не видел его слёз. Лишь Бурка касался губами его плеча и тихо всхрапывал, как будто успокаивая его. Отец завёл Бурку в стойло и с сердитым мрачным выражением на лице зашёл в летнее зимовьё, где находилась мама. Они стали разговаривать.


До Паши  доносились некоторые слова:
– Бурка…продать….
– Не сейчас, – отвечала мать. – Да и как   быть с Пашей. Ты же видишь, что он души в нём не чает.
– Да разве я не понимаю? Сам ребёнком был  и у нас конь был в хозяйстве, но мой отец мне как-то сказал, что конь не игрушка и должен служить человеку. Наш Бурка красиво бегает, но кто же воза будет возить? Или будем коня держать в стойле, а сено возить у людей лошадь просить? – ответил отец.


Паша не решаясь войти в зимовьё, потому что разговор по видимому начался серьезный, и он мог ему помешать, стал бесцельно бродить по обширному двору. Понимая, что родители  решают судьбу Бурки, он всё же решил войти в зимовьё, но тут его окликнули соседские мальчишки гурьбой, стоявшие у ворот.


– Паха, идём с нами! К нам цыганский табор пришёл. За Платоновским плёсом в кустах остановился! Пойдем, посмотрим! Приход цыганского табора был, конечно же, событием и Паша присоеднился к друзьям. Они где пешком, где бегом добрались до Платоновского плеса, и вышли на широкую поляну, посередине которой горел большой костёр. Цыганские дети сразу же окружили их и стали, смеясь дёргать за одежду  и корчить рожицы. Один из них, увидев у Пашина друга, Стёпы, торчащую из кармана рогатку, выдернул её и исчез в кустах. Они окружили приехавшего на велосипеде мальчика и стали просить дать прокатится.
– Не давай, а то уедут! – сказал бородатый цыган.


Он сидел на поваленной лесине в тени черёмухового куста и небольшим ножичком ошкуривал толстую ивовую ветку. В рубашке ярких цветов, в коротком жилете, в свободных брюках, заправленных в сапоги, и короткополой шляпе на густых чёрных с проседью волосах, он сидел, и казалось, не обращал внимания на обустраивающих табор сородичей. Иногда он вскидывал глаза, охватывая взглядом всю поляну, и тут же опускал их, продолжая свою работу. Неожиданно он повернулся лицом к гостям и, указывая веткой на Пашу, сказал:
– Мальчик, подойди ко мне. Присядь, – сказал он, когда Паша подошёл и похлопал ладонью по лесине возле себя.Паша сел рядом.


Проходившая мимо цыганка средних лет, с вещами в руках вдруг резко остановилась и повернулась лицом к Паше.
– Ой, мальчик, печаль вижу на сердце твоём! Она станет ещё больше, но ты вынесешь и станешь мужчиной. Проживёшь долго, а печаль с тобой будет. Она не будет тебе мешать, – сказала она быстро.
Цыган что-то сердито сказал ей на своём языке и махнул на неё рукой. Женщина, как будто спохватившись, отошла. Паша вдруг понял, что цыган был вожаком пришедшего табора.


– Ты меня не узнаёшь, а я тебя узнал. Ты сын Николая и Шуры. Тебя Павлом зовут, – сказал вожак. – Мы три зимы назад с женой и дочкой на постое были в доме вашем. В самые морозы. Какие же хорошие и добрые родители у тебя Павел. Приняли нас от первого слова и во всём помогали. Не одни они конечно. И другие нас приняли. Очень трудно тогда нашему табору было. Кони ослабли, да и люди тоже. Ты тогда ещё маленьким был, а сейчас крепкий.


Цыган сунул руку в карман, вынул маленькую трубочку, набил её табаком и, чиркнув спичкой, подкурил.
– А вас дядей Мишей зовут? – сказал Паша. – Я вас по трубочке узнал.
Цыган рассмеялся, открыв под чёрными густыми усами неожиданно белые крепкие зубы и положив свою руку на Пашино плечо, сказал:
– А ты памятливый!  Молодец.


Паша вспомнил, как вожак с отцом долгими зимними вечерами вели беседы на кухне, и он засыпал у себя в спальне под их негромкий разговор. Цыган не выпускал свою трубочку из губ. Он даже как-то дал Паше её рассмотреть, и он дивился мельчайшим узорам.


– Чем же отец занимается? – спросил вожак.
– Сено вывозим, – сказал Паша и, вспомнив сегодняшний утренний рейс, помрачнел лицом.
Цыган наверняка заметил это, но ничего не сказал.
– Ты скажи ему, что я сегодня немного погодя подъеду. С хорошим человеком всегда встретиться хочется, – попросил вожак.


Паша согласно кивнул головой и поднялся с лесины. Вожак приехал уже после того, как цыганки обошли все дома, выпрашивая у хозяев продукты, одежду для детей и предлагая погадать на картах. Они с отцом находились во дворе, когда с улицы раздался голос:
– Здравствуй, Николай! Гостей примешь? Мы ненадолго.
Цыган приехал на телеге, в которую  был впряжён вороной масти конь. Он был не один, а с женой Земфирой, одетую в белую блузку с глубоким вырезом и длинную яркую юбку с широкой оборкой. Поверх был одет фартук. На голове платок. Они вошли в калитку и отец, радостно улыбаясь, пошёл к ним на встречу.
– Проходи, Михаил, проходите, – пожимая цыгану руку, сказал отец, – сюда, сюда в зимовьё. Мы летом здесь столуемся.


Мать, узнавшая от Паши о том, что будут гости, была готова к приёму. Она быстро наладила стол, отец достал бутылку водки, разлил по стаканам и поднял свой вверх:
– За встречу, Михаил! За встречу, рад вас видеть.
– Я тоже рад, Николай. Спасибо тебе! – ответил вожак.
Начался обычный разговор давно не видевшихся людей. Паша, положив за пазуху большой кусок хлеба и несколько кусочков сахара, вышел во двор и прошёл в стойло Бурки. Забравшись на перегородку, которой было отгорожено стойло коня, он уселся на   перекладину и стал угощать друга лакомством, а потом железной щёткой расчёсывать ему гриву. Увлекшись, он на некоторое время забыл об утреннем случае, об угрозе возможной разлуке с Буркой и на душе у него стало радостно, как и раньше, когда они были вместе. Паша не замечал, как летело время, но вдруг раздался голос отца:
– Павел, выведи коня на улицу! – крикнул отец со двора.


Паша, не зная зачем отцу понадобился конь, снял со стены уздечку, одел её на Бурку и через двор и калитку вывел его на улицу.  Цыган с отцом сидели на уличной скамейке. Оба были навеселе и чему-то смеялись. Вокруг них собрались соседи. Всем хотелось послушать нового человека. Отец поднялся со скамейки, взял из  рук сына поводья и, похлопывая Бурку по шее, сказал:
– Вот, Михаил, смотри каков красавец! А бегать! Никто не догонит! А воза возить не хочет. Что с ним делать – не знаю?


Понимая, что ему нельзя вмешиваться в разговоры взрослых, Паша молчал и чувствовал, что на них с Буркой надвигается беда. Цыган встал со скамейки, не останавливаясь, одним лёгким движением запрыгнул на коня, взял из рук отца поводья и все увидели, как вдруг изменился Бурка – заходили под тонкой шкурой мышцы, пружинисто заплясали ноги, гордо поднялась голова на красивой шее. Наездник слегка дёрнул поводьями, шлёпнул коня правой ладонью по спине и Бурка, не переходя в галоп, быстро перебирая стройными ногами, помчался вдоль улицы. Чувствовалось, что Бурке самому нравится его бег. Он как будто любовался собой со стороны. Пробежав до конца улицы, которая упиралась в крутую сопку, они развернулись, пробежали мимо них в другой конец улицы и лишь потом, вернулись к скамейке. 


– Хорош конь, Николай! Очень  хорош! Не конь, а ветер! – легко спрыгнув с Бурки, сказал цыган. – Да и молод ещё, – раздвинув губы коня, и осматривая его зубы, продолжил он.
– Да, как ты не понимаешь, Михаил? Мне сено возить надо, а не скачки устраивать, – с досадой сказал отец и присел на скамейку.
– Сено возить, вот конь стоит. Бери и вози, пока табор здесь будет. Он чёрта из болота вытащит, – цыган кивнул головой  на стоявшего у забора своего вороного коня. – А ещё лучше давай меняться.
От неожиданного предложения отец вскочил со скамьи.
– Не  думай! Не обману. Этот конь дорогами проверенный и тоже совсем не старый.
Паша видел, как загорелся отец, как быстро подошёл к цыганскому коню и стал осматривать  его. Он также раздвинул  вороному зубы, осмотрел их и как будто самому себе сказал:
– Да, молодой ещё. А воза возить?...
– Да вывезет он твои воза, – рассмеялся цыган.
Соседи, стоявшие вокруг, тоже рассмеялись.
– Хочешь? Давай проверим! – цыган рукой показал на штабель длинных и толстых лесин, сложенных у соседнего забора.
Это сосед, решивший поставить новый дом, возил их всю зиму на коне волоком по две штуки, укладывая тонкие концы на сани.
– Неси верёвки и цепляй! – сказал цыган.
– Сколько цеплять? – сходив за верёвками, спросил отец.
– Одну-то по голой земле он утащит. Если только две, – сказал один из соседей.
– Три! –  сказал цыган.
Отец и все окружившие их мужики с недоверием посмотрели на вожака табора. Вожак быстро выпряг вороного из телеги и в полной упряжи подвёл его штабелю.   
– Цепляйте! – сказал он.


Мужики вместе с хозяином штабеля быстро увязали три толстенных лесины. Цыган шевельнул вожжами, что-то буркнул на своём языке. Конь напрягся, сдёрнул лесины с места и, не сбиваясь с равномерного шага, протащил их до конца улицы. Там он развернулся и также, не сбавляя шага, вернулся на место.
– Да, вот это конь! – с восхищением сказал кто-то.
– Ну что, Николай,  по рукам? – улыбаясь и подавая отцу руку, сказал цыган Михаил.


Паша видел, как не ожидавший такого быстрого поворота дел, отец некоторое время растерянно смотрел  на вожака и, как будто очнувшись, торопливо подал ему руку.
– С меня магарыч! – сказал он.
– Не сейчас, – ответил цыган. – Уже темнеть начинает, а такие дела при свете делаются. Завтра утречком подъеду и всё решим.
– Я никому своего Бурку не отдам!! – неожиданно для всех и для себя громко крикнул Паша. – Утром пусть никто не приезжает!
– Ну что ты, мальчик, ты полюбишь его, он очень хороший конь, – положив одну руку на плечо Паше, а другой, показывая на Вороного, сказала жена вожака, Земфира.
– Нет!!! Я его никогда не полюблю!! – Ещё громче закричал Паша.


Он взял Бурку под уздцы и через калитку и двор, провёл в стойло. Там он забрался на перегородку и, обняв коня за шею, разрыдался. Он не слышал, как мать подошла к нему. Тронув его за плечо, она подала ему кусок хлеба и сказала:
– Возьми, покорми его и успокойся. Ты должен понимать, что вожак Михаил пошёл навстречу отцу и что своего коня он от сердца отрывает в знак благодарности.
– Тогда пусть Бурка у нас останется. Я скоро вырасту и пойду в шахту работать и прокормлю его.
– Что ты такое говоришь, сынок? Это невозможно. У отца работа в шахте и дома. Ты должен понимать, – повторилась мама. – А потерь по жизни будет ещё много. Вся жизнь состоит из находок и потерь. Терять всегда тяжело, но мужчина должен   переносить всё стойко.
– Он мой друг и я его не отдам, – судорожно вздохнув, твёрдо сказал Паша и вдруг понял, что к нему пришло решение.


Он даже обрадовался тому, что так просто можно решить этот вопрос. Они с Буркой уйдут в лес и там подождут, пока табор не уйдёт, а потом вернутся. Оставив Бурку, он вышел во двор. Вечерние сумерки уже накрыли посёлок, но было видно, что Вороного на улице нет. Вожак с женой вернулись в свой табор, но соседи остались на скамейке, продолжая разговаривать. Оттуда слышался и голос матери. Он нашёл старый отцовский рюкзак и, зайдя в зимовье, сложил в него продукты: хлеб, сало, чай, сахар и две банки тушёнки, а также спички и фонарь. Котелок, ложку и некоторые продукты он найдёт на покосе у балагана. Эту ночь он решил провести с Буркой там, а пораньше утром уйти подальше в лес. Спрятав рюкзак в поленнице дров, он зашёл в дом, в свою спальню, лёг на кровать и отвернулся лицом к стене. Он решил выждать. Главной задачей его на этот момент было не заснуть. Паша слышал, как родители долго ходили по двору, убираясь по хозяйству. Потом стукнула дверь, и родители вошли в дом. Включив на кухне свет, мать заглянула в спальню сына.


– Спит наш сынок, прямо не раздеваясь. Будить не будем – намаялся.  У меня прямо сердце разрывается от жалости, – негромко сказала она отцу.
– А у меня как будто нет, – ответил отец, – каким-то плохишом себя чувствую. Да, ладно давай спать ложиться. Паша выждал, пока они уснут и когда решил, что пора, тихо поднялся с кровати и пошёл к двери.
– Ты куда сынок? – послышался голос матери из родительской спальни.
– Мне на двор надо, – ответил Павел.
– Ты о Бурке не беспокойся. Отец ему сегодня овса отборного дал. Так что он сыт.
– Ладно, – сказал Паша и вышел в двери.


Остальное он проделал быстро – набросил на себя рюкзак, узду на Бурку  и вывел коня на улицу. Со скамейки забрался на него и в полной темноте они двинулся в путь. Шорох тоже пошёл было за ними, постоянно встряхивая  головой – очень саднила рана за ухом, но дойдя до проулка, в который они свернули, остановился и повернул обратно домой.


Они двигались по лесной дороге, под высокими звёздами в ночной тишине и Паша чувствовал, как великое чувство свободы всё больше и больше заполняет его. Подъехав к месту, он привязал Бурку к берёзе, а сам забрался в тёплый, прогретый за день солнцем  балаган, зарылся в сено и сразу же уснул сном человека, прожившего долгий наполненный трудами и заботами день.


Проснулся Паша поздно и, понимая, что его с Буркой уже хватились и первым делом пойдут сюда на покос, он вскочил, набросил на себя рюкзак, взобрался на коня и двинулся через елань, к высокому увалу, заросшему понизу густым смешанным лесом. Там они спрячутся, а с увала просматривается вся падь и дорога, ведущая к покосам.  Привязав Бурку к кусту не длинной верёвкой, чтобы он пощипал траву на скрытой от глаз полянке, он поднялся по увалу и, затаившись в невысоком  осиннике, стал ждать. Ждать пришлось недолго. Вскоре из-за поворота показался Вороной, впряжённый в телегу, на которой сидели двое. Это были отец и вожак табора.


Когда они подъехали к балагану, то отец, сойдя с телеги, заглянул в него и, повернувшись лицом к цыгану что-то сказал ему. Цыган в ответ махнул рукой и, не слезая с телеги, достал свою трубочку закурил. Они ещё о чём-то поговорили, потом подъехали к копне сена и стали укладывать воз.


Паша дождался, пока воз с сеном не скрылся за поворотом дороги и лишь, потом спустился на полянку к Бурке. Там он разжёг небольшой костёр, сварил чай и хорошо перекусив, вернулся в осинник.  Один вопрос был у него: «Приедут они за вторым возом сена или нет?» Прождав остаток дня, он понял, что они не приедут, и вернулся к балагану. Он решил ещё ночь провести в балагане, а завтра рано утром уехать по этой же дороге вверх по пади и перевалить через перевал в следующую падь и остановиться в охотничьем зимовье, в котором он не раз бывал с отцом.


Крепко привязав коня к берёзе у балагана, он вошёл в него и опять, зарывшись в сено, долго слушал, как Бурка ищется в кровле балагана, выискивая самые вкусные листочки и травинки сена, которым был укрыт балаган. С мыслями о завтрашнем  переходе к зимовью он уснул. 


Паша проснулся  от ощущения, что что-то случилось. Он быстро поднялся и  вышел из балагана и был поражён – Бурки на месте не было. Лишь обрывок поводьев остался на стволе берёзы. Паша подошёл и стал рассматривать обрывок, не понимая, как конь смог порвать такой ремень, не наделав шума и не разбудив  его? Сам след отрыва показался ему странным. Он был или перекушен, или перетёрт, но не просто оторван. Неужели волки? Нет в такую пору это невозможно. Живший среди охотников Паша уже в этом возрасте во многом разбирался. В надежде, что Бурка находится где-то рядом, в зарослях кустов он, вложив два пальца в рот, громко свистнул. Не услышав в ответ знакомого ржания, Паша почувствовал, что случилось нечто непонятное, необъяснимое и что Бурка исчез навсегда. Не поверив этому, он стал свистеть, кричать и бегать по кустам и даже забрался на увал, надеясь с высоты увидеть своего верного друга, но его нигде не было.


Спустившись к балагану, он присел на импровизированную скамеечку возле столика и расплакался. Всё же он ещё был мал, чтобы без слёз перенести такое потрясение. Да и кто из взрослых тайком не плакал, теряя близких друзей. Он очень долго не мог прийти в себя и сидел, уставившись в одну точку, и очнулся лишь тогда, когда почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Паша обернулся и увидел отца, а чуть подальше, сидевшего на телеге цыгана и Вороного.
– Здравствуй, Павел! – сказал отец и присел напротив него за столик. – Где же Бурка? – после долгого молчания спросил он.
Паша пожал плечами и кивнул головой в сторону берёзы с обрывком ремня. Полное безразличие ко всему овладело им. Отец встал и подошёл к берёзе. Подошёл, попыхивая трубкой и Михаил.
– Кто же мог его так напугать, чтобы он порвал такой ремень? – сказал отец.
– Если внезапно, то кто угодно, – сказал вожак, – лисица, заяц, колонок и даже мышь. Думаю, что вернётся домой. Набродится по лесу и вернётся.


Детским своим сердцем  Паша почувствовал  некоторую  неуверенность в голосе вожака и понял, что цыган сказал это лишь для того, чтобы успокоить его.
– Так  как  же мне сено то вывезти?  Что за невезуха навалилась на нас нынче?! –  сказал отец и присел на скамейку. – Иметь своего коня, а у людей просить!
Паша видел, каким огорченным сделалось лицо отца и ему стало жаль его.
– Не переживай, Николай, – сказал вожак, – мой Вороной в полном твоём распоряжении. Возите с Павлом сено, пока всё не вывезите. Даже если ваш Бурка вернётся. Я тебе даже больше скажу – пусть он будет у тебя до самой поздней осени. Пока листва с деревьев не слетит. Табор здесь ненадолго задержится. Я потом своего парня к тебе подошлю. Он Вороного уведёт. Если никто за ним не приедет, то пусть он останется у тебя навсегда.


Отец удивлённо смотрел на вожака. Таких подарков он никогда в жизни не получал. Цыган отвернулся и, попыхивая трубочкой как будто о чём-то задумался.
Паша с отцом, уже который день возили сено на Вороном. Помогая отцу, он жил ожиданием встречи с Буркой, но его друг не появлялся. Лишь в его снах они летали с ним в густом тумане всё выше и выше туда к солнцу, которое манило их своим светлым ореолом. Паша уводил вечерами Вороного на пастбище  недалеко у реки, а потом утром  приводил домой. Вороной чувствовал недружелюбное отношение Паши к себе и не очень охотно подчинялся ему.


Потом как-то к ним зашла цыганка и сказала, что вожак передаёт привет и что на днях табор уходит. Сам вожак прийти попрощаться не сможет. У него какие-то дела в соседней деревне. Так же он велел передать, что их договор остаётся  в силе и Вороной остаётся в хозяйстве друга. Отец достал самодельную сумку, положил в неё две бутылки водки, несколько булок хлеба, сала и ещё чего-то, что было под рукой, и подал цыганке.
– Передай ему наше большое спасибо и вот это, – сказал он ей.
Цыганка улыбнулась белозубой улыбкой и вышла в дверь. Прошло ещё два дня и, мать сказала отцу:
– Хватит, мужики, работать, надо и отдохнуть. Тем более есть причина. Мне завтра
надо съездить в район бумаги кое-какие сделать, да родственников навестить. Давно не виделись. Пашу я возьму с собой. Пусть развеется. А сегодня топим баньку, моемся, паримся и отдыхаем.
Сказанное матерью было принято единогласно.
   

Начало августа. Еще солнечный, по-забайкальски,  жаркий денёк. Поезд, состоящий  из четырёх вагонов, катился по однопутке из Букачачи в Чернышевск  – районный центр. Паша смотрел на мелькавшие за окном крутолобые сопки, на берёзовые рощи, на речку, иногда очень близко бегущую к железной дороге. Мысль о том, что когда он вернётся домой, то Бурка встретит его радостным ржанием всё больше и больше крепла в нём.


Поезд вывернулся из-за крутой сопки и стал сбавлять ход перед небольшим полустанком Усть-Горбица. Паша, неотрывно смотревший в окно, вдруг увидел, что по грунтовой дороге, параллельно идущей железнодорожным путям, медленно движется цыганский табор, состоящий из семи подвод. На одной из них он узнал дядю Мишу, вожака табора. Он сидел на телеге и, сдвинув шляпу на затылок, курил свою любимую трубку. Лошадью управлял небольшой цыганёнок, примерно Пашиного возраста. Вдруг с той стороны, из-за табора на дорогу выбежал всадник на буром коне.


Конь затанцевал перед идущим табором, красиво перебирая ногами, иногда привставал на дыбы, пробегал вперёд по дороге и возвращался назад. Красивый, кудрявый молодой цыган в красной рубахе, сидевший на коне весело улыбаясь, помахал рукой пассажирам проходящего рядом поезда. Многие пассажиры встали со своих мест, чтобы поближе разглядеть и запомнить эту удивительную картинку уходящего лета.


– Мама! Это мой Бурка!!! – что было сил, закричал Паша. – Это Бурка! Бурка!!
Он вскочил с места, пробежал по проходу к заднему открытому окну вагона и, чуть ли не наполовину высунувшись из него, вложил два пальца в рот, громко свистнул.  Конь так неожиданно и резко взвился на дыбы, что молодой наездник не удержался в седле и свалился на дорогу. Бурка мгновенно оказался у вагона, приветствуя Пашу радостным ржанием.


Поезд к этому моменту остановился на полустанке. Паша, едва не вываливаясь из окна, потянулся к Бурке, но был удержан пассажирами. Поезд, между тем, приняв единственного человека в вагон, набирая ход, двинулся дальше.


Бурка побежал следом вдоль насыпи и чем сильнее шёл поезд, тем быстрее, огибая препятствия в виде отдельных кустов и деревьев, бежал он. Вот уже не стало видно дороги и табора, а он, взмахивая стременами, всё бежал. На пути его встала большая берёзовая роща и последнее, что видел Паша как его друг бежит среди белых стволов, и его бурая шкура сверкает на солнце. Поезд,  огибая сопку, ушёл в крутой поворот, и Бурка исчез навсегда. 


Паша не заплакал. Нет, не заплакал. Он, конечно же, не заметил, что именно в этот момент он стал мужчиной и что все тяготы и невзгоды, все разлуки в будущей жизни он будет переносить, стойко, не сгибаясь. Он прошёл на своё место в вагоне и сел напротив матери у окна. В окно он больше не смотрел. Он вообще ни на кого не смотрел, хотя многие пассажиры разглядывали его с удивлением в глазах. Мать, тоже долго молча смотрела на него.
– Послушай, сынок, – всё же нарушила молчание она….
– Я не сынок! Я Павел, – перебил её Паша.
– Хорошо, хорошо, Павел! Ты поверь, что не я, не отец не знали, что Бурка находится у цыган. Это, наверное, вожак приказал выкрасть его у тебя с покоса.
– Зачем? – спросил Павел.
– Он понимал твоё отношение  к Бурке и хотел, как-то сгладить этот обмен. Ну, чтобы всё произошло не на твоих глазах что ли, – ответила мать.
Паша промолчал. Лишь много позже, когда он вырастет и станет писателем, то напишет в одном из своих произведений такие строки: «Не плачь моё сердце! Не вернёшь сверкание утренней  росы. Не вернёшь умытое туманом небо и отражение твоего любимого коня в прохладе речной воды. Никогда не вернёшь! И только память сохранит это в тебе навсегда!»
 
                Проработано и дополнено автором – март, апрель 2015г.