Глава XII

Ветер поднимал пыль над волнами песка, так что казалось, будто над ними вьется золотистый дымок. Эмхир слышал, как позвякивают оправленные в серебро кисти, украшающие нагрудник его коня. Этот звон, хотя и неровный, лишенный выверенного ритма, успокаивал, и, вместе с мерным шагом аргамака, вводил в легкий транс. Ворон не чувствовал усталости, хотя понимал, что потратил немало сил: несколько дней он странствовал с хиитами. Они пожаловались Эмхиру на анамельянов, которые прежде напали на них и угнали в плен много женщин и детей. Поскольку все племена подчинялись Триаде, хииты решили, что Ворон из правящей Четверки сможет помочь. Вместе они отправились сначала к анамельянам, с которыми у Эмхира состоялся неприятный разговор, а после поехали к тэмээнам, чтобы выкупить хиитских пленников, проданных им анамельянами. По пути хииты показали Эмхиру алтари старых богов, рассказали про загадочный странствующий оазис и показали скалы, где в последний раз видели Рух. Только после того, как все пленники снова оказались среди своих, благодарные хииты отпустили Эмхира. Всю ночь он провел в дороге.
Очертания Гафастана вырисовывались все ярче, все гуще. Эмхир въехал в город через Западные ворота и направился к Гарван-Этксе минуя торговые кварталы и надеясь, что здесь его не потревожат. Вечерело, и почти все лавки были уже закрыты.
- Эмир Гарван! – знакомый голос окликнул Ворона.
Он обернулся на звук и увидел спешащего к нему приземистого человека с окладистой бородой. Белый плащ с золотой бахромой, накинутый поверх серо-голубой галабеи, смотрелся странно.
- Ул-Лаельм, - Эмхир холодно кивнул, глядя на купца. У него не было желания объяснять ему, что тот в который раз неправильно назвал его имя. Радовало только то, что ул-Лаельм был единственным, кто всякий раз допускал такую ошибку.
- О Высокий Гарван, - ул-Лаельм остановился у стремени и, переводя дыхание, тяжело поклонился, - такая честь для меня видеть тебя здесь! Не зайдешь ли взглянуть на товары? Гарваны давно не почитали нас своим вниманием.
Эмхир с сомнением взглянул на купца и произнес:
- Да мне ничего и не нужно, ул-Лаельм. Хотя… - ему на ум пришли слова Разды о каменной голове, выловленной из реки. – Тебе случайно не приносили рыбаки голову статуи?
Ул-Лаельм удивленно поднял брови.
- Не знаю. Может быть. Надо у Эльма спросить, если было такое – он должен знать.
Эмхир спешился.
- Тогда спрашивай.
Ул-Лаельм кликнул слугу, тот взял под уздцы аргамака Эмхира. Сам же Ворон прошел вслед за купцом в дом.
- Эльм! – позвал ул-Лаельм, когда они оказались в первой комнате.
К ним тут же выбежал юноша в полосатом халате, простом, но добротно скроенном. Юноша молча поклонился.
- К нам пожаловал Высокий Гарван Эмир, и он хочет узнать у тебя что-то. Я пока отойду.
Эмхир чуть сощурил глаза, недоверчиво глядя на удаляющегося ул-Лаельма.
- Чего желает Высокий Гарван? – не поднимая взгляда, спросил Эльм.
- Рыбаки не приносили тебе каменную голову?
- Как же, было такое. Могу показать.
Эльм провел Эмхира в соседнюю комнату, заставленную сундуками и столами, которые были заняты всевозможными товарами, очевидно, только выкупленными Эльмом или самим ул-Лаельмом, ожидавшие оценки и продажи. Эльм тяжело вздохнул и подошел к дальнему столу. Несколько минут он перекладывал какие-то отрезы ткани и свитки чистого пергамента, затем радостно всплеснул руками и позвал Эмхира.
- Она тяжелая, не думаю, что стоит ее отсюда доставать, - сказал Эльм и спешно добавил: - Благородный Гарван.
Эмхир не ответил. Каменная голова, сохранившая в тонких чертах речной ил, смотрела пустыми глазами. Ни время, ни воды Великой реки не смогли уничтожить тень уинвольской красоты, воссозданной неизвестным скульптором.
- Я куплю ее, - сказал Эмхир, тщетно стараясь ни о чем не думать: с головами, отделенными от тела, у него были нехорошие ассоциации.
Эльм с удивлением посмотрел на Гарвана, но ничего говорить не стал.
Эмхир же перевел взгляд на Эльма: нойру казалось, что этого юношу он не то уже где-то видел, не то видел кого-то, на него сильно похожего.
- Ул-Лаельм зовет тебя Эльмом. Это твое имя? – спросил Эмхир. – Не Хельм ли – настоящее?
Эльм дернул плечом и словно бы сник:
- Это не имеет значения, о Гарван. Моей семье было все равно.
Эмхир понимающе покачал головой.
В комнату вошел ул-Лаельм.
- Удалось найти?.. – спросил он с порога.
- Да, - сухо отозвался Эмхир. – Я куплю эту голову. Сколько просишь?
Ул-Лаельм замялся.
- Сколько может стоить этот кусок камня?.. – задумчиво, отделяя каждое слово, пробормотал ул-Лаельм. – Позволь подумать, Высокий Гарван.
Эмхир молча усмехался, видя работу мысли купца. Тот явно не ожидал выгодно продать находку рыбаков, если и вовсе не подумывал ее выкинуть. Но чтобы за такой ерундой к нему явился сам Эмхир – и присниться не могло. Теперь же ул-Лаельм судорожно соображал, прикидывая, какую цену назначить, чтобы не продешевить.
- А пускай будет двести суз, - возвестил купец.
Эмхир чуть приподнял брови, словно бы удивившись столь высокой цене, но торговаться не стал.
- Добавь к этому еще пятьдесят – и уложи во что-нибудь… подобающее.
- Но хороший сундук для такой головы не может стоить меньше сотни! – воскликнул ул-Лаельм.
- Тогда к двумстам добавь сто пятьдесят суз на сундук, - Эмхир лениво махнул рукой. – Завтра я пришлю человека, он передаст деньги. И скажет, куда и кому доставить.
- Как пожелаешь, Высокий Гарван, - ул-Лаельм поклонился, кусая губы оттого, что в этот вечер золота не увидит.

***

После исчезновения Крины в доме Разды почти ничего не изменилось: разве что на сестер легло больше домашних обязанностей, да и мать временами вздыхала, вопрошая Матерей Пустыни о судьбе своей дочери. Тебрину по-прежнему подозревала Разду в близости с Вороном, но сама Разда перестала обращать внимание на сестру, и, как прежде, жила своими чувствами. После разговора с Эмхиром из ее головы все никак не уходили мысли о том, что Амра, должно быть, набросила на них свою сеть, хотя Эмхир прямо не сказал, что видит именно ее. Осознание зарождающейся любви грело душу Разды, в груди ее трепетало тихое пламя, а единственным желанием было снова увидеть Гарвана.
К реке она несколько дней не ходила: Тебрину сама стала часто наведываться в город, а на Разду перекладывала свою работу. Разда не роптала.
В доме было душно. Разда взяла из большого кувшина зерно и вышла во двор, чтобы там на жерновах смолоть его в муку. У Тебрину это получалось куда лучше, но и в этот раз она была где-то в городе. Мать Разды рвала сэрэх, выросший возле дома, и приговаривала:
- Недобрая трава, негоже ей расти у домов наших. Нехорошо это.
Она стерла пот со лба, посмотрела в небо и пробормотала:
- О Эсгериу-Всезнающая, где сейчас моя Крина? Где мой Хельм? Так я совсем одна останусь…
Разда услышала слова матери и задумалась: «И правда, где же Хельм? Если он не придет, я уйду с Гарваном. Не все ли равно, кто приведет меня к тому, что назначено мне самой судьбой? Хельм, любимый брат, не услышишь моей песни, не увидишь золотых браслетов на моих запястьях, не прикоснешься к шелкам моих нарядов. Не увидишь меня – неужели тебе не печально от этого?»
Тяжело вздохнув, Разда насыпала зерно в отверстие верхнего жернова, и потянула его за рукоятку. Тяжелый камень со скрежетом сдвинулся с места, перемалывая зерна, которые мукой ссыпались на расстеленный внизу холст. Разда молчала, погруженная в свои вязкие мысли. Горечь и сладость сплеталась в них, заставляя то поджимать губы от печали, то бросать мечтательные взгляды в небо.
Когда, наконец, зерно было смолото, подошла Тави, собрала муку в глиняную миску и вернулась в дом. Разда, чувствуя, как ноет запястье, плечо и часть спины, побрела вслед за сестрой, надеясь на то, что ее никто не потревожит и она сможет прилечь и немного отдохнуть. Ближе к ночи она думала сходить к реке, чтобы скрасить извечное ожидание, снова окунуться в Дар Милостивых и телом прильнуть к еще не остывшему песку.
 Стоило Разде прилечь, как все ее планы рассыпались в пыль: во дворе послышались голоса, и в комнату вошла взволнованная Тави.
- Там какие-то люди пришли, - руки Тави едва заметно дрожали. Она не до конца оправилась после встречи с Вестниками и все еще побаивалась чужаков.
Разда нехотя поднялась. Тем временем, люди уже вошли в дом и Разде даже не пришлось переступать порога комнаты, где они с Тави находились, чтобы их увидеть.
- Да не похожи они на Вестников. Рабочие или торговцы, - сказала Разда, чувствуя дыхание сестры возле своего плеча. - Странно. Зачем пришли они?
- Давай не пойдем? - сказала Тави. - Они без нас разберутся.
Она задернула занавеску, разделявшую две комнаты, так что ни ей, ни Разде теперь было не увидеть, что происходило.
Облегченно вздохнув, Тави опустилась на циновку и скрестила ноги. Разда прислушивалась, не отходя от занавески.
Наконец, послышались удаляющиеся шаги, и мать позвала Разду.
Посредине комнаты стоял сундук, украшенный железными пластинами и мольдскими узорами.
Мать пристально посмотрела на Разду: в её глазах смешались непонимание и укор.
- Пришли люди ул-Лаельма. Сказали, что Высокий Гарван велел тебе передать.
Разда подошла к сундуку. Он был не очень большим, но тяжелым. Едва заметно улыбаясь, Разда провела кончиками пальцев по замысловатой резьбе. Один из сплетавшихся узоров на языке Мольд был заверением в вечной любви, другой гласил: "прекрасный дар - прекраснейшей из смертных". Разда почувствовала, будто золотистый теплый свет, отзываясь радостным трепетом, разливается в ее груди, бархатисто обволакивая и поднимаясь вверх, к самым глазам.
Разда откинула крышку сундука. Перед взором южанки предстал тонкий слой сиреневого шелка; осторожно подняв его, она увидела желанную каменную голову, что покоилась еще на нескольких слоях такой же ткани.
Мать, все еще стоявшая возле Разды, негромко ахнула. Ведомая любопытством, Тави выглянула из-за плеча сестры.
- Это та голова, о которой ты говорила, да?
Разда рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от идеального каменного лица и пустых белых глаз.
- Какой Гарван, а, главное, за что, тебя так одарил, а, Разда? - спросила мать.
Разда медленно перевела на нее взгляд и пожала плечами.
- Он... Передал мне Дар Великой Реки.

***

Послов обыкновенно принимали в главном зале Высокого Дома Вестников. Гарваны сохранили прежние традиции, и чужаков в Этксе не пускали. Так было и в этот раз: четверо послов от шаха Западного Царства стояли в центре скупо украшенного зала, ожидая правящего Гарвана и его приближенных.
Свет лился сквозь узкие отверстия, находившиеся высоко в стенах, под самым потолком. В его лучах едва уловимо кружилась пыль, а узоры колонн, оставшиеся еще со времен айдутов, напоминали глубокие царапины, в которые попала краска. Никакой красоты послы шаха в них не угадывали. Вестникам Гарваны не давали денег на то, чтобы переоформить зал, а ценители айдутского искусства были перебиты больше века назад.
Наконец, шахским послам объявили о прибытии Гарванов. Из противоположной двери вышли четверо, без всякой охраны. Посланники шаха молча наблюдали за ними. Угадать – кто есть кто можно было только по тому, кто где стоял. Из четверых – трое были Гарванами и скрывали лица, четвертый был начальник Вестников, одетый в обыкновенную форму вестника, состоявшую из котурнов, шафранно-желтой канди до колен, кожаных наручей с обозначением его звания и города. На поясе едва заметно блестели золоченые ножны и богато украшенная рукоять сабли. Гарваны все были в тагельмустах и длинных черных одеяниях. Они напоминали посланникам мстительных духов пустыни, темных инээдов, которые, по древним преданиям, являлись ночами к мздоимцам, ворам и убийцам, забирали их души и превращали в гиен. Поскольку никто из послов не был чист от греха, все они чувствовали себя неуютно в присутствии Гарванов.
Стоявшая подле Эмхира Сванлауг окинула коленопреклоненных посланников внимательным взглядом, стараясь прочитать их мысли.
- Шах Орив ин-Наар ах-Дуу передает вам сердечное приветствие. Да будет солнце милостиво к вам, да не оставят вас Матери Пустыни.
Эмхир склонил голову в ответ.
- Для чего славный ин-Наар прислал вас? – подала голос Сванлауг.
Посол шаха удивленно посмотрел на нее: в Западном Царстве женщинам не давали слова, но в Гафастане обычай предусматривал, чтобы первый вопрос задавал кто-то из знатных нойрин. Посол с трудом вспомнил об этом, и, чтобы скрыть свое мимолетное смятение, достал из-за пояса продолговатый футляр с приказом шаха и произнес:
- Великий ин-Наар говорит, что вы достигли высот во многих науках и искусствах, но искусствах не только жизни, но и смерти. Вы – прекрасные воины. Если так, говорит наш шах, то вы же должны быть прекрасными охотниками. Только в Гафастане видели птицу Рух, и только вы, Гарваны, знаете, где ее можно найти.
Сванлауг и Орм незаметно переглянулись.
- И наш великий шах, ин-Наар, просит вас эту птицу поймать и доставить ему. Если вы привезете ее живьем – великий шах даст вам столько золота, сколько весит Рух; если привезете ее мертвой – он даст вам столько золотых суз, сколько перьев у этой птицы.
Эмхир вскинул брови.
- Ваш великий шах считает, что нас можно нанять для такого дела?
- Да, - ответил посланец.
«Что скажешь, Сванлауг?» - мысленно спросил Эмхир нойрин.
«Нет. Мы не должны так делать», - ответила она мысленно.
«Почему?»
«Это недостойное занятие, Эмхир. Разве нет?» - Сванлауг посмотрела на Эмхира, сверкнув глазами.
Ворон вздохнул. Мысленно задать вопрос Орму он не мог, поскольку тот не был Магом, но его мнение едва ли отличалось от мнения Сванлауг. Эмхир хорошо знал, что Орм не одобрял поручений, исходивших от правителей соседних царств, разве что они не касались их общей безопасности. Самому Эмхиру было безразлично. Золото не прельщало его, в Гафастане денег было достаточно, а Гарваны особенно тратиться не привыкли. Выполнять приказ шаха было не в духе гафастанцев, так или иначе, за полторы сотни лет правления Эмхиру и другим Бессмертным удалось превратить усгибан и атгибан в независимый и гордый народ. Эмхир был даже не против, если бы на Рух стали охотиться сами люди шаха (с разрешения Триады, если птица все еще была в их землях), но, поскольку они о том не спрашивали, Эмхир не видел повода давать им лишние возможности.
- Мы не можем согласиться, - сказал он. – Мы действительно видели Рух. Но там, где она была много дней назад – ее уже нет. Никто на Рух не жаловался, она ни на кого не нападала. И вполне может быть, что она уже давно вернулась в те края, откуда прилетела к нам. Так что вам за Рух – живой или мертвой – лучше обращаться к народу прибрежного Мольд, а не к нам.
- Стало быть, - посол чуть сузил глаза, - вы отказываетесь выполнить приказ шаха ин-Наара?
- Шах при всем желании не может нам приказывать, - холодно ответил Эмхир.
- И он не может купить то, что мы не продаем, - добавила Сванлауг.
Орм искоса взглянул на нее. Начальник Вестников, явно несогласный с решением Гарванов, переминался с ноги на ногу, но молчал.
- Мы передадим шаху ваше решение, - сказал посол.
Он резко поднялся, за ним последовали трое его сопровождающих. Недовольные, быстрым шагом они проследовали к дверям и трижды постучали. Стоявшая снаружи стража отворила двери, и послы вышли.
- Позволь обратиться, о Гарван, - молвил начальник Вестников.
- Говори, - бросил Эмхир.
- Почему мы отказались?
- Я объяснил, разве нет? – Ворон смерил Вестника холодным взглядом.
- Они предлагали очень много золота. Золото не было бы лишним…
- И вы в который раз попросили бы денег на то, чтобы переоформить зал, - опережая Эмхира, произнесла Сванлауг, - и избавиться от этих замечательных колонн времен последнего йалтавара.
- Да хотя бы и на это, - сказал Вестник. – Ни мне, ни моим людям неприятно всякий раз натыкаться взглядом на следы наших врагов. Зачем это, если мы уже победили?
- Чтобы не забывать о том, что враги есть всегда. Живые или мертвые, они, подобно хищникам, высматривают, выжидают, когда напасть, - произнес Орм.
- Мы все еще находимся под протекторатом Эрмегерна, - спокойно сказал Эмхир. – Легко соглашаться на всякое предложение иных правителей было бы, по меньшей мере, неразумно.
- Здесь и вовсе был… приказ, - добавил Орм.
- Надеюсь, теперь ты смиришься с нашим решением, - сказала Сванлауг.
Вестник покорно наклонил голову. Вороны собрались уходить. Когда Эмхир и Сванлауг скрылись за дверями, Орм, шедший последним, обернулся к все еще стоявшему в зале начальнику Вестников и произнес:
- А на айдутские колонны смотрите… смотрите… И всегда будьте настороже.
Начальник Вестников горько усмехнулся и скользнул взглядом по ближайшей колонне. В тусклом свете казалось, будто она покрыта вовсе не письменами и узорами, но будто сплошь исцарапана, словно это истязаемые айдутами пленники ногтями впивались в камень, оставляя на нем глубоки борозды. Вестнику на мгновение даже показалось, будто он слышит далекие крики замученных усгибан, видит искаженные болью лица и безумные глаза. Вестник вздрогнул. Видение исчезло, но страх холодом разливался по жилам: больше всего Вестник боялся не самих врагов, но разделить участь, некогда постигшую безвестных предков. Он вздохнул и пригляделся: всего лишь древняя колонна. И не было никаких пленников, истязаний и крови: только узоры, письмена, да мелкие трещины покрывали шершавый камень.