Аромат чайной розы из сборника дачные посиделки гл

            


    В этом году природа преподнесла нам очередной сюрприз. Было такое впечатление, что в небесной канцелярии решили отменить зиму - середина января, а на улице тепло  так, как будто наступил март. На кустах сирени начали оживать почки, кое-где зацвела форзиция, еще немного и чего доброго зацветут плодовые деревья. Садоводы, опасаясь резкого похолодания,  с тревогой  слушали прогнозы погоды: если такое случится, то беды не миновать.  За деревья и за подзимние посадки я не переживала, а вот розы… Их у нас уже тридцать семь.Вот так получилось - тридцать семь лет, счастливо прожитых в браке и тридцать семь кустов прекрасных роз. Ну что ж, это даже символично. Может  взять за правило – за каждый последующий совместно прожитый год покупать новую розу? Прекрасная идея! Однако хлопот с ними – просто ужас. Словно принцессы на горошине. Сильно укроешь на зиму – выпреют, недостаточно укроешь – вымерзнут. Гибель одного цветка для меня  большая потеря, а уж что говорить, если  погибнет куст целиком…

   ...Первая роза в нашем саду появилась давно и, можно сказать, почти нечаянно, когда мы с мужем только начинали делать свои первые шаги в садоводстве. Как-то весной мы  пошли  на рынок за саженцами, а там как раз литовцы-цветочники  приехали. Вот уж у кого можно было разжиться качественной рассадой красивых цветов! Чего у них  только не было: невозможно было оторвать взор от яркого перелива красок пышно цветущих карликовых хризантем, от тяжелых поникающих соцветий голубой и розовой  гортензии, от веселых разноцветных «рожиц» анютиных глазок, от глянцевого блеска листочков декоративных кустарников. В стороне от всего этого великолепия в разбитом цветочном горшке я заметила маленький, почти неприметный кустик с мелкими тусклыми листочками на длинных гибких веточках. « А это что у вас такое?»- спросила я у продавца. «Это -  парковая роза. Но она последняя, бракованная. Даже не знаю, какого она цвета. Хотите, отдам за полцены?» Мне почему-то стало очень жалко это хилое растеньице. Выглядела эта розочка как Золушка после  двенадцатого удара дворцовых часов – кругом праздник  цветов, а она стоит одна в своем перепачканном  торфом  треснувшем горшке одинокая и несчастная. Мы купили ее.  Без особой надежды на цветение посадили в единственном свободном и не совсем подходящем для розы уголке сада – под  раскидистым «Белым наливом». Работы на дачном участке всегда хватало, чего нельзя было сказать о свободном времени. Да и о каком свободном времени можно вести речь, если каждый день крутишься как белка в колесе: работа, магазины, домашние хлопоты и двое малышей. Так что наша розочка росла без особого внимания: дай бог успеть с прополками да поливами овощей. Она  все лето просидела под яблоней в первозданном виде – ни одного листика не приобрела, но и ни одного не потеряла. Зато на следующий год весной она порадовала нас новыми побегами, а чуть позже отблагодарила за спасение множеством бутонов нежнейшего бледно-розового цвета с очень тонким ароматом. Честно сказать навыков в уходе за розами у меня на тот момент не было совершенно. Это сейчас на каждом углу масса журналов, буклетов, книг и информации из интернета. А тогда…. Кое-что удавалось узнать из журнальных статей или телевизионных передач, остальное приходилось постигать методом проб и ошибок. Оказалось, что правильно срезать цветок - это целая наука, не говоря уже об обрезке, обработке. Моя розочка терпеливо сносила всё, пока я осваивала эти премудрости. Однажды я чуть было не сгубила ее неправильной обрезкой. Весной после схода снега я обнаружила почерневший остов нашей розы, мертвые ветки которой укоризненно взирали на  меня, как бы говоря: «Ну что же ты наделала? Неумеха!» Мне стало досадно и почему-то очень стыдно.  Однако, словно решив не покидать своих спасителей, роза дала новый росток, и я, обнаружив у самой земли слабенькую пробудившуюся почку,  радовалась как ребенок. С тех пор я стала относиться к ней с особым вниманием. Прежде всего, пересадила ее на солнечное место. Едва придя на дачу, спешила поприветствовать ее взглядом, а проходя мимо, старалась прикоснуться к ее листве и бутонам. Тщательно следила за внешним видом куста, обрезая отцветшие соцветия и слабые побеги, подкармливала и опрыскивала от вредителей, и казалось, что это общение доставляло удовольствие нам обеим. Чем больше я уделяла внимания  розе, тем сильнее росло наше взаимное притяжение, и тем больше росла  во мне уверенность, что она неспроста появилась у нас в саду. Я вдруг заметила, что благодаря общению с ней я  стала позволять себе мысленно воскрешать события тех дальних лет,  которые я постаралась запрятать в самые дальние уголки своей памяти и в которых главными свидетелями и участниками были именно розы. Я осознала, что   любуясь этим прекрасным созданием творца, меня уже не захлестывает  удушливая волна когда-то пережитых мною  стыда, горести и печали…

   ... После скитаний по самым отдаленным гарнизонам Туркестанского Военного Округа, отдав дань ужасающей бытовой неустроенности, отца наконец-то перевели служить в настоящий город – в Самарканд. После бескрайних раскаленных песков, окружавших наши военные городки,  катастрофической нехватки  воды и продуктов питания, этот город-оазис, который прятался от палящего солнца в тени раскидистых карагачей, вековых чинар и пирамидальных тополей и был напоен ароматом цветущего урюка и вишни, показался нам  сказкой Шахерезады из «1001 ночи». Только вот цветов тогда в городе  было мало  и редко кого можно было увидеть с букетом в руках: дефицит воды даже в городе-оазисе всегда оставался главной проблемой и определяющим фактором его развития. Чаще всего молодежь, прогуливаясь, держала в руках веточки сирени или калины бульденеж, цветущие кусты которых ранней весной украшали палисадники частного сектора города. Клумбы же с величественными алыми каннами или с неприхотливыми желтыми и оранжевыми бархатцами в большинстве своем располагались либо у административных зданий, где им могли  обеспечить своевременный полив, либо  в Парке культуры и отдыха:  там в тени огромных деревьев воздух был полон прохлады и  живительной влаги от многочисленных фонтанчиков и арычков с чистой прозрачной водой. В ту пору мне было десять лет и я, привыкшая к неброской красоте полевых цветов, восхищалась любыми цветами, даже простенькими бархатцами, источавшими упоительный полынный аромат, и считала их верхом совершенства…

… Отцу выделили жилье - две комнатушки с печным отоплением в одноэтажном бараке - в военном городке в ста метрах от его нового места службы – Крепости. Именно  на месте старой  почти до основания разрушенной городской крепости и расположилась воинская часть, где отец пропадал с утра и до позднего вечера, проводя бесконечные занятия, смотры, проверки. Частыми были и длительные изматывающие командировки. Мы же с матерью занимались домашними делами: с ведрами и выварками стояли в огромных очередях у колонки за водой, готовили еду на керогазе, ходили на рынок за продуктами, сушили на жарком солнце перину и  подушки, набитые пухом и пером отцовских охотничьих трофеев. В свободное от домашних хлопот время мы  отправлялись в центральную часть города (благо она располагалась совсем недалеко) походить по магазинам, заглянуть в парикмахерскую и сходить в кино. Ни радиоприемника, ни телевизора у нас  тогда не было и кино было главным  развлечением, если не считать редких походов в парк с  катанием на качелях-лодочках и поеданием мороженого  в выкрашенном голубой  краской фанерном павильоне. Дугообразная вывеска над входом с названием павильона «Мороженое» неизменно из года в год была разрисована грустными пингвинами, тупо взирающими на огромный айсберг, уставленный вазочками с шариками мороженого, и белыми медведями, с огромными открытыми зубастыми пастями. Наверное, по замыслу художника,  это должно было означать широкую зазывную улыбку. Мороженое представляло собой сладкую смесь уже подтаявших и еще сохранивших свою форму кристалликов замерзшего молока, если это был «пломбир» или кристаллов замерзшего фруктового сока с молоком, если это было «фруктовое» мороженое. О других  разновидностях мороженого и его настоящем вкусе мы узнали несколько лет спустя, когда в продажу стали поступать необыкновенно вкусные московские серебряные батончики «Эскимо» в шоколадной глазури, «Крем-брюле» в настоящем вафельном стаканчике, «Фруктовое», которое можно было откусывать маленькими кусочками и не опасаться порезать язык о кристаллы замерзшего сока. Летом мороженое и «газировка» были главными спасителями от изнуряющей жары. На улицах то тут, то там можно было видеть группки людей, облепивших «самоходные» прилавки на велосипедных колёсах с соответствующими надписями черной краской по все тому же  голубому фону. Эти «самоходки» могли быстро перемещаться с одного места на другое  и легко  пополнять запасы  лакомств. В недрах прямоугольных ящиков с надписью «мороженое» помещались два металлических цилиндра, обложенных крупными кусками сухого льда. Когда открывалась крышка ящика, лед начинал быстро испаряться и в воздух поднимался белёсый кисловатый туман. Продавец брал деньги, отсчитывал сдачу и начинал большой столовой ложкой соскребать со стенок цилиндра тонкую стружку охлажденного мороженого. Виртуозно создавая иллюзию огромной порции, он быстро и ловко   накладывал начинавшую моментально таять стружку  в бумажный или дефицитный тогда вафельный стаканчик, напоминающий и по виду и по вкусу скорее тонкую фанеру, чем вафлю. Три взмаха руки – и порция готова. Ни о каком взвешивании речи не велось. «Газировка» тоже продавалась с таких же «самоходок», только здесь была необходимость подключения к водопроводу: стаканы были общие, и приходилось их после каждого клиента если уж не мыть, то хотя бы ополаскивать. На тележке размещалось круглое устройство, напоминающее рулетку в казино. Стакан ставился в середину, продавец лихо поворачивал рычажок и из отверстий, расположенных по окружности, начинали бить струи воды. Часть их попадала на омываемый стакан, часть на стоящих рядом людей и тогда все с визгом отскакивали от прилавка, а потом со смехом возвращались дожидаться своей очереди. И если очередь за мороженым тихой гусеницей ползла по  раскаленному асфальту, то очередь за газировкой с ее визгами и взрывами хохота скорее напоминала маленький гейзер. «Газировку» пили «простую», то есть без сиропа по одной копейке за стакан, с «сиропом» за три копейки и  «двойную», то есть с двойной порцией сиропа и уже, соответственно, за шесть копеек. Но это так только называлось: продавцы явно мошенничали прямо на глазах у «почтенной публики» и не доливали почти половину порции и так уже заранее разбавленного сиропа. Часто, получивший  вожделенную влагу, отходил на шаг от прилавка, залпом осушал стакан едва подслащенной воды и просил «повторить». Стаканов было мало, очередь двигалась медленно и почти все, после стояния  на солнцепеке, выпивали по два стакана – первый залпом, второй в растяжку. Очень часто у продавцов как бы не находилось копеечки или двух на сдачу: если ты выпил два «простых» и отдал три копейки,  продавец  не удостаивал  тебя  даже взглядом, не то чтобы отдать сдачу. Настырным же покупателям они могли протянуть копейку со словами: «На, дарагой, вазми свою капэйку. Иди, дарагой, и купи сэбэ паравоз». Ну, паровоз не паровоз, а ходили слухи, что продавцы мороженого и газ-воды были обладателями шикарных особняков. Я этих домов не видела, но что-то мне подсказывает, что «истина где-то рядом».

    Кинотеатр, куда мы ходили с мамой один-два раза в неделю в зависимости от смены репертуара, был в то время лучшим в городе и назывался он по-восточному  романтично - «Шарк Юлдузи», т.е. «Звезда Востока». Это было простое добротное здание в стиле современного классицизма, внешне напоминавшее древнегреческий храм: такие же колонны портика (только пониже), такой же фронтон (только поуже). В кинотеатре было два кинозала – красный и зеленый. И если в одном из залов шел умеренно посещаемый зрителем фильм о том, как советские люди стойко переносят трудности на пути построения  коммунизма, то в другом зале обязательно показывали какой-нибудь индийский фильм, на который народ валил валом, и порой сложно было купить билет в первые дни проката. Простенький сюжет, как правило, о жизни несчастной девушки из бедной семьи, которая испытывает неимоверные лишения и тяготы в жизни, вызывал у зрительниц потоки черных от туши слез. Но в конце фильма мать находила свое утерянное еще в младенчестве дитя, хозяин дома узнавал в своей служанке  украденную еще в детстве сестру, а коварный соблазнитель раскаивался в содеянных грехах и со слезливой песней на устах обнимал обманутую когда-то им возлюбленную и их повзрослевшего сына. Все это в течение двух серий сопровождалось звонким мелодичным пением и яркими зажигательными массовыми танцами на фоне прекрасной природы. Что еще нужно было, чтобы усладить взор и пощекотать себе нервы? Сеансы начинались в кинозалах с разницей в один час, и  постоянно прибывающая  публика,  располагаясь  перед началом просмотра в уютном фойе или  в просторном и светлом буфете, могла  побаловать себя мороженым,  лимонадом,  пирожными и даже бокалом шампанского. Но больше всего мне нравилось прийти немного пораньше и послушать пение красивой певицы под аккомпанемент небольшого оркестрика. Пышногрудая немолодая певица всегда выступала в изумительных длинных платьях из панбархата. Она исполняла популярные в то время лирические песни и романсы. Жесты ее были неторопливы и изящны, рисунок панбархата матово переливался в лучах света, и все это вызывало в душе неясную тревогу и ожидание чего-то большого, волнующего и прекрасного. А как же могло быть иначе, если всё вокруг говорило и пело о любви…

… Любая девчонка мечтает о своем Рыцаре. Особенно, если девочка красива. Меня к этой категории при всем желании причислить было нельзя. То ли жаркое южное солнышко, то ли природная предрасположенность, то ли еще что-то мне неведомое потрудилось надо мною и рано пробудило мои гормоны, но к одиннадцати годам я была уже  вполне сформировавшейся   девушкой. Я носила сорок восьмой размер одежды и тридцать восьмой размер обуви,  была на голову выше  одноклассников и почти в два раза их толще. Естественно, что при этом я сильно выделялась в общей массе своих одногодок, и это делало мою жизнь невыносимой – меня не принимали в общие  подвижные игры, мне не давали читать стихов на  утренниках, девчонки не посвящали меня в свои тайны, мальчишки старались обойти стороной. Мне волей или неволей приходилось везде и всюду быть вместе с мамой или, сидя дома, заниматься чтением или рисованием новых моделей нарядов для бумажных кукол. Наряжая куклу в рисованое бальное платье, я видела себя на ее месте и казалась сама себе легкой, как перышко, стройной, как былинка, златокудрой красавицей, как Золушка из кино. И тогда мне представлялось, что прекрасный юноша, припав на одно колено, с восторженным взглядом протягивает ко мне руки и умоляет о любви…

… Мне шел четырнадцатый год и, прекрасно осознавая свою некрасивость, я просто не позволяла себе завидовать стреляющим глазками стройным и симпатичным девочкам. Я заставляла себя не замечать, как они  переглядываются и перешептываются с мальчишками. Но этих  переглядываний и перешептываний мне так не хватало! Впрочем, как любой другой девчонке, будь она даже трижды самой некрасивой и несуразной. Да и с  «рыцарем» не все было просто: несмотря на слово, данное себе самой «не думать о ерунде», образ прекрасного златокудрого и статного юноши все-таки частенько мелькал в моем воображении. Однажды, по сложившейся традиции мы с мамой пошли в кинотеатр посмотреть очередной шедевр индийской киноиндустрии под названием «Цветок в пыли». Был относительно нежаркий июньский полдень, до начала фильма оставалось минут двадцать. У оркестрика и певицы был выходной, и мы решили погулять в тени деревьев рядом с кинотеатром – все лучше, чем сидеть в душном фойе (о кондиционерах мы тогда и не помышляли). Я с радостью согласилась: ведь на мне  было  новое платье. Настоящее новое платье, купленное в магазине специально для меня. Обычно я донашивала платья, приобретенные по дешевке у маминых знакомых или одежду, перешедшую «по наследству» от старшей двоюродной сестры. Но в этот день я вышагивала в платье из яркого китайского ситца с большим белым  пикейным воротником и, видимо, с таким счастливым выражением лица, что от группы идущих нам навстречу молодых людей в модных белых капроновых рубашках, отделился симпатичный паренек и с улыбкой протянул мне…цветок. В первую секунду я оторопела, кровь отхлынула от лица, и сердце забухало  с перебоями где-то в пятках и в горле одновременно. Потом я подумала, что цветок предназначен кому-то за моей спиной. Я оглянулась, но там никого не было. Ошибки быть не могло - цветок предназначался именно мне. А парень все стоял передо мною и, улыбаясь, протягивал мне розу. Это была прекрасная чайная роза  с бархатистыми желто-розовыми лепестками, свернутыми в тугой полураспустившийся бутон. Она  была просто изумительна! И я взяла ее. Потупив глаза от смущения и не в силах вымолвить ни единого слова, я машинально поднесла розу к лицу и понюхала ее. В ту же секунду кровь горячей волной бросилась мне в лицо, дыхание остановилось и я, резко тряхнув головой и сотрясаясь всеми  своими телесами,  громогласно чихнула. О, боже! Лепестки розы были обильно пересыпаны черным молотым перцем. Я чихала снова, снова и снова не в силах остановиться хотя бы на мгновение чтобы перевести дух. Парни во главе с моим «рыцарем», тыча в меня пальцами, просто корчились от хохота. Хохотали и зеваки, наблюдавшие за столь захватывающим действием.  Слезы позора ручьями текли по моим пылающим щекам. И все это из-за неё! Из-за  этой красавицы! Из-за этой Царицы цветов – холодной, высокомерной, надменной! Это все из-за неё! Все из-за неё!!! Я резко откинула в сторону розу-предательницу. Её шип глубоко вонзился мне в руку, и это вернуло меня к действительности: я с мольбой взглянула на мать, стоящую рядом, и мы поспешили пройти в кинотеатр. Едва мы уселись на свои места, как свет в зале стал постепенно угасать, и я смогла с облегчением вздохнуть – мне казалось, что все сидящие в зале уже знают о происшедшем и, смеясь, перешептываются у меня за спиной. Почти весь фильм я проплакала: несчастная судьба обманутой бедной индийской девушки, ее горе, ее слезы тесно переплелись в этот день с моими переживаниями. Я почувствовала, что  в груди у меня что-то затвердевает, превращаясь в холодный ком, мешающий дышать, а сознание того, что моей мечте о прекрасном рыцаре теперь уже никогда не будет суждено сбыться, надолго стерло с моего лица улыбку и притупило взор.  С этого дня я стала стороной обходить подростков и молодых парней и всегда опускала глаза при встрече с ними: от каждого из них я ожидала какой-нибудь гадкой выходки. Теперь я была твердо убеждена, что рыцарей нет и быть не может, по крайней мере, для меня. После этой злой шутки  долгое время я не решалась хоть на минуту задержаться перед кинотеатром, и, взяв билеты, старалась сразу же пройти в зал, опасаясь встречи с моими обидчиками. А вскоре открылся новый современный кинотеатр «Восток» буквально в трех шагах от нашей новой квартиры. Мы перестали ездить в центр, чтобы сходить в кино  или парк и боль от пережитого позора и унижения потихоньку утихла, но совсем не прошла…