***

                ПРОТИВНИК 
 - Чё это он приперся? Ишо хочет чё-то забрать? А чо осталось? Разве энта, четвертная бутыль… Да пушшай забирают. Всё равно гнать не из чего. Ни зерна, ни картошки. Эх! Кто я теперь?
Куприян Иваныч на время пристроил младшего сына к тетке, а сам частенько, тоскуя по прежней семье и жизни, заливал остатки воспоминаний пока еще в своей, просторной, но пустой избе. Всё тут излажено своими руками. Даже кровати, не говоря уж о полатях и русской печи. А единственный сын Ванятка, пушшай смотрит на сичасошный мир да сравнивает… Как жили раньше, а как сичас. Тут ишшо этот, староста новый, председатель по ихнему, приперся. Работничек мой бывший.
 - Чё стоишь? Чего приперся? Поглядеть, чо ишшо можно выскрести? Давай, проверяй. Бери веник - и по сусекам… Выскребалы грёбаные… Чё смотришь? Думаешь, налью первача, как раньше, за работу, да и вобче как человеку… Ты думаешь, мы с тобой местами поменялись? Ты – наверху, начальство, а я – бывший церковный староста и первый кулак, самый богатый в деревне, кровопивец простого народу – внизу… Не-ет! Ты как был первым лодырем, так им и останесся. А я не пропаду. Работать завсегда умеем. Это сичас нечем. Всё забрали. А куда сгинуло всё? Зачем все подрубили и концы в воду… А ты, хошь и партейный, ишо припресся ко мне… будешь просить, штоб научил тебя, как надо с земелькой да скотом управляться. А может, уже приперло? Штоб людями руководить, надо тут вот (он постучал кулаком по своей голове) и тут (погладил по груди) чё то иметь, да заботиться об людях… об кажном. Не только об деле, но и об человеке. А ты? (он безнадежно махнул рукой). Пошто не нашлось никого доброго? Да ты же, окромя как вреда, ничо не можешь делать! Я тебе никогда не верил. Даже коней напоить сгонять, и то кое-как. Не мог удержать коней табунок. Оне как скрозь пальцы у тебя. Своего сына на помощь посылал все время. Да ты ячмень от овса едва отличал… Да ты!..
 - Давай, давай! Я послухаю…
 - Вот, вот.  Слухать ты только и можешь, а вот прислушиваться – кто бы другой.
Отличился он, Савелий Мурзин, однажды в партизанском набеге на белых. Попал ему в руки  сонный полупьяный ихний офицер, вот и загремела про это дело молва. Ну и пошло – поехало. А недавно, когда председателя колхоза меняли в очередной раз, пятого по счету в этом году, кто-то крикнул, может, и для смеха: «Партизана Савелия Мурзина!» Проголосовали. Уполномоченному из района сообщили кратко его, Савелия, партизанские подвиги. Не успел он и сам сообразить, куда его «суют», как дело было сделано. Ну ладно, спихнули, как говорится, пусть и отвечает теперь за все дела. А они еще никак не двигались.  Это тебе не работа у хозяина. Поработал до обеда, а тебе и суп, и жареная картошка с мясом и не маленький ломоть хлеба: «Давайте, работнички, кушайте на здоровье. Молочко, сметанка, творог, да постряпушки пробуйте… А то ить работа чижолая, силы надо копить…» Вот ведь как с людями надо обходиться, штоб робили как надо. Ты к имя с добром, и оне так же к тебе. А тут… Последнее зерно вчера выскребли, пришили к мешку кусочек тряпки, углем написали на ней: «колхоз П.П.» и растаяли две телеги за поворотом у реки – Криуном. Восемь мешков с зерном, разбавленными пылью амбарной бывшего купца Бунина. Кто и спрятал дома кулечек зерна или горшочек с мукой, теперь будут как последние воришки, оглядываясь по ночам, что-то печь, растягивать запас до весны. А там – начнет вытаивать в огороде невыкопанная осенью мерзлая картошка. Хорошие из нее оладики получаются…Сичас колхоз. Всё колхозное. На общую ферму хоть не заглядывай. Орут буренушки. Бывшие их хозяйки для них последнее сено выскребают… Зато вон в избе – читальне, в церкви бывшей, беднота, шабарча собачья, спектакли ставят. Всё продергивают нас, кулаков, хоть и бывшие мы… Старухи все равно ходют сюда молиться, когда нет никого, крестятся в какой-нибудь угол.  А как не окочуриться с голоду? Колют выбракованную худую скотину, да в казанах варят суп. Все одно, подыхать скотине. Зима большая, а сена сметали меньше, чем горы слов, выпущенных на собраниях…
- Я к тебе, Куприян Иваныч, по делу – начал Савелий видя, что бывший кулак выдохся, выпустил пар от обиды, от бардака, от дурости новой власти.
- Я и вправду к тебе приперся, чтоб совета поиметь. Штоб хотя бы налоги сдвинуть с места…
- Свою шкуру сдерешь и рассчитаешься по сельхозналогу…
- Я тут думал… Давай, твоего младшего сына к нам, в колхоз.
- Как будто ишо остались другие… - выдохнул Куприян.
- Будет конюхом утро – вечер, а как управится – штоб в конторе сидел. Он же грамотей. Весь учет штоб на нем был, думал, что и как делать. Ну и с тобой советовался сперва…
- Ага! Бей врагов его же силой! – Куприян Иваныч даже поперхнулся от такой наглости. – Вот это Савелий, вот это молодец… Опять на чужом горбу в рай лезет… Хренушки тебе! Не дождесся!
- А ежлив расстреляют? Как врага народа. Ты же супротив новой народной власти. Тебя просют как человека, а ты?
 Куприян Иваныч вдруг словно окаменел. От нашедшего на него спокойствия, от сознания того, что принял правильное решение. «Не может такого долго быть» - вырвалось у него.
- Как не может? Вона, везде совецкая власть. Всех врагов главных порешили. И за тебя примемся… Пока добром просим. После будешь кусать локоть, да не достать.
 Председатель свернул самокрутку. Едкий дым от сладкого самосада поплыл по избе. Помолчали.
- Ну дык как порешим? Тут два путя. Или ты, Куприян, в колхоз вступаешь… Мы тебе ферму даем, как бригадиру, штоб поменее под вилами был. Года то поди берут свое. А другой путь – мне неизвестно, каким будет. В обчем, органы будут разбираться. Всё припомнют. Как сыновья твои в банде…
- У вас тоже банды были! – захрипел Куприян. – Похлеще наших… Наши своё, кровное, защищали, а вы, большаки, голытьба, грабили всех подряд, не глядя… Наших почти всех порешили. Трёх! Трёх моих сынов сгубили!.. Мать ихняя не пережила горя… Один остался, младший, ишо молодой был… Потому и одолели, што не жалели наших. Ежлив все были такими бандитами, как мы – все одно правда бы победила… А ваша власть на крови держится. На испуге людском. Весь хлеб отобрать…  Сколь ума надо для етого? Ждете, што с неба хлеб упадет?
- Всё одно обчеством одолеем вас! И голод, и холод… Ну дак чо решим? – председатель докурил самокрутку и взялся за дверную скобу.
- Я давно решил. Не переступлю свою правду. Не лягет никогда моя душа к вашим дурацким делам.
- Ну смотри! Завтра займутся тобой органы…
- Не пужай!
Через час вышел Куприян к своему единственному коню, которого не забрали в колхоз, оседлал его, набил арчимаки остатками овса, собрался в путь-дорогу. Заехал к сестре проститься и наказать, чтоб за сыном, Ваняткой, был какой-то догляд, а лучше – забота. Ничего, уже большенький, поймет отца когда-нибудь…
Тронул седок поводья, оглянулся на родимый дом… Он решил, что единственный для него путь сейчас лежит через горы, в Китай. Доехал ли он туда – никто не знает. Не видели его больше. Только горное урочище под названием «Куприянов лог» до сих пор напоминает о крепком крестьянине начала ХХ века, который мог делать всё, но выпоротый до абсолютной нищеты новой властью, так и не принял её. Ни за что.
  Иван Чичинов,   ноябрь 2015 года,     г. Горно – Алтайск.