Музум Е Дайны из Приедайне

Дайны из Приедайне

Часть 3

* * *

...Стравинского мы тоже слушали... Самое удивительное то, что идя потом домой на электричку по известной аллее с тем самым пареньком из Москвы мы разговорились, звали его - Аркаша Укупник. Так я познакомился с музыкантом, в будущем ставшим известным композитором-песенником Аркадием Укупником. Будущее закладывалось там, в далёком прошлом, будучи устланным событийными пластами настоящего в очертаниях которого уже читались наши имена...

* * *

Жизнь бурлила вокруг меня, как казалось. С одной стороны карьера музыканта, т.е. деятельность категорически неубедительная с точки зрения матери, с другой - жизненно-значимый выбор в сторону продолжения учёбы после школы. В постоянных кратковременных кухонных расспросах она пыталась выяснить в первую очередь о чём я думаю, чего хочу, к чему стремлюсь и то что я отвечал звучало несерьёзно , а главный аргумент - это армия, в которой она не мыслила меня простым рядовым... Конечно она знала что-то такое, что стимулировало попытки переубедить меня. Это были не только беседы. Однажды она пригласила некоего знакомого военного, преподававшего в лётном училище Алксниса, для беседы на предмет поступления. Это сулило возможность не служить в регулярной армии в течении срока обучения, ну а потом карьера военного лётчика в чине офицера. В голове вообще не укладывалось, она не могла толком объяснить свои доводы, поэтому и пригласила данного товарища, дабы появились веские аргументы в её пользу. Но армейские люди вообще воспринимались мною, как тени в формах, цвет лиц которых не отличался от цвета их мундиров. Разве могли их слова что-то значить? После некоторой беседы он убедил мать оставить попытки в эту сторону. Значимость моя в глазах матери ещё больше приуменьшилась. Она заявила, что я просто обязан поступить в институт, хоть на заочное. Я понимал, что усилия, потраченные Марией Андреевной за всё лето занятий физикой и математикой увенчаются успехом или наоборот, но выхода у меня нет. Начались поездки в город, мотания в кулуарах политехнического института, сдача документов. Даже само здание института удручало - такое пост-военное чернёное строение типа микро-рейхстага( надо заметить что в городе и особенно в старой части много было зданий немецкого типа - съёмки многих советских фильмов связанных с Отечественной войной снимались на улицах старушки-Риги, бывало выйдешь из дома а там немцы с автоматами - прим. авт.), а перед ним на площади у большого моста три железобетонных латышских стрелка на гранитном постаменте так и не понявших, как всё случилось?
Математику и физику я сдал, а вот экзамен по литературе провалил, тогда надо было уметь писать хорошо выстроенные, напичканные цитатами стандартные сочинения о процветании родных лесов, полей и рек и о том, как человек там не то что живёт, а просто парит в невесомости рядом с первыми космонавтами, непрерывно созерцая достижения народного хозяйства. На заочное подать уже не успевал, да и решимость поугасла...
Вердиктом мамочки прозвучал последний шанс - училище связи, гарантировавшее отсрочку на год. В последний момент подал документы и брали туда без экзаменов. Всё было специально подстроено так, что молодёжь не успевавшая поступить в те или иные заведения в конце концов попадала на удочку училища №1.
При всех плюсах для поступающего в добавок и приём документов и начало занятий были затянуты вплоть до октября. Учёба начиналась позже, но учебный год и заканчивался почти к июлю. Учиться надо было 1 год всего. Ура!!! Год отсрочки!!! От сердца отлегло - от моего, ну а мать смирилась, так или иначе небходимая занятость была обеспечена гораздо меньшей кровью. Перспектив же конечно это больших не сулило, но занятия каждое утро и учиться я буду в классе с парнями. В училище были конечно и дамы, но они учились отдельно и специализация была другая. Лето неумолимо свёртывало свои декорации. Начинался учебный год...

* * *

Жизнь группы Юниорс-Бит на плацу в Асари сегодня у меня ассоциируется как феерия, наполненная духом непрерывного праздника жизни - этакий затяжной фестиваль Вудсток...калейдоскоп летних концертов ( это конечно в народе называлось - балёха, т.е. - представление-танцы-возлияние-танцы-знакомства-танцы, а может и начало романа...), завершавшихся либо купанием в ночном море, либо поездкой с палатками и ночёвкой на Гаую ( река у залива, среди дюн и лесов с противоположной стороны от Риги нежели чем Юрмала), либо походом в ближайший бар-ресторан ( которым и был кабачок Лайкс (Время - лат.яз) в Меллужи - на одну станцию ближе к Риге). Не весь наш оркестр участвовал в этих после-празднествах - поклонники разбирали участников по частям, поэтому я помню лишь то что происходило со мной - в тех или иных случаях...
...Весело было купаться в лучах первородной местечковой славы и довольно нудно было бы описывать радостные будни общих бдений, хотя кое-какие события носили более перспективный характер в смысле музыкального роста - а именно это и было самым важным и значимым для меня...
Ресторанчик в Меллужи был истинным воплощением ковбойского салуна - как на среднем западе, в лучшем смысле этого слова. Начиная с дизайна входных открывающихся деревянных створок и кончая весёлой публикой на потребу которой в баре было всё, а главное - лучшее юрмальское пиво ( вообще Юрмала славилась своими пивными барами). Сценка была небольшой, но хорошо освещалась и озвучивалась: на ней помещались и басист(Пол Кириллович) и ударник (Валя Романов) и органист-гитарист (Харийс Ужанс). Каким-то образом каждый мой приход был заранее известен Харийсу Ужансу - главному поли-инструменталисту в этом оркестре и он чуть-ли не у входа поджидал и усаживал за стойку бара, сразу договариваясь о том, чтобы я обязательно поиграл и спел какой-нибудь рок-н-ролл. Мне как раз последнее время очень нравился супер-гитарист Alvin Lee из группы Ten Years After, так мастерски исполнявший эти мега-быстрые блюзы на гитаре, что до сих пор в Вудстоке его забыть не могут местные жители и их домашние животные, которым спать не давали трое суток в радиусе двадцати километров. Но всех подробностей в то время не ведали, а вот по радио-Люксембург слыхивали...Love like a Man...Love like a Man...
...А как согревала атмосфера в этом культовом меллужском баре - именно время и исчезало в клубАх сигаретного дыма и специально подобранных, вальяжных, декоративных песнях Beatles, CCR, Rolling Stones и Джэймсо-Ластовских инструменталках, грамотно исполняемых местным трио во главе с то-гитаристом, то-органистом и даже иногда барабанщиком - вездесущим вокалистом Харийсом - плотно-упитанным, большим и слегка медлительным - когда он подавал вам руку, она , как мягкая подушка, подкладывалась под вашу ладожку и лениво её облегала, таков был его характер и манеры, а ведь он-то и был легендарным участником нашумевшей некогда одной из первых рок-групп (типа - латышские The Animals) - The Jokers. У них был свой супер-хит - Серая Дорога, звучавший изредка по утрам в Рижском эфире и кое-что, отснятое на Латвийском телевидении. ... Наконец официальная программа заканчивалась и наступало время джэма - это был мой час. Никто никого там не лимитировал и действо, порою, плавно перетекало в раннее утро...таковы были времена и тот "Лайкс"
Больше всего хотелось конечно спеть и сыграть супер-рокенролл группы Led Zeppelin так и называвшийся Rock-n-Roll. В словах сообщалось о том, что много времени прошло с тех пор когда пелась та самая песня, а время, всё то же проклятое время - такое Одинокое - и это повторялось много раз. Совершенно психоделический рок, стоявший в ряду подобных и исполненных Элвисом Пресли ли, Джери Ли или Чаком Берри рокенролов, отдельным одиноким, опять же, утёсом, требовавшим невероятных вокальных усилий, дабы уподобиться самому великому Роберту Планту. Представьте себе, в атмосфере, которую я описал, звучит самый что ни на есть рокенрольный рок, ... музыканты стараются не на шутку - ведь планка задрана до самого Планта. Экспрессия валит через край, ранодушных в зале, при соответствующем подпитии,  не остаётся - страсти кипят, это ведь чисто концертное произведение, люди пляшут в угаре, но всё заканчивается на апокалиптично повторённом многократном одиночестве...Не успев опомниться, я вдруг чувствую свою правую руку схваченной, как клещами...и хриплый голос вещает прямо в ухо...покажи того, кто тебе сделал плохо - я убью его пряму тут...покажи мне его... Удаётся разглядеть прямо перед собой разъярённого головореза, откинувшегося с зоны совсем недавно, действительно впавшего в состояние эйфории, и для него - сказанное означает буквально то, о чём он только-что сказал - и он очень серъёзен, такие не шутят. А он, просто спасая друга, уничтожит любого...Говоря жёстко, в его интонациях присутствует, как ни странно даже, нежность, можно сказать, если вообще он когда-либо испытавал нечто подобное... Только с помощью обаятельного Харийса его удаётся оттеснить, совершенно оторопевшего, и перевести стрелки в другое русло. Ему даже пива налили от моего имени...вот она великая сила классики, продемонстрированной в правильном месте в нужный час...
Ближе к осени я всё чаще стал бывать в Меллужи, да и временная работа на танцах в Асари благополучно завершалась. В группе чувствовалось, что индивидуальность каждого требовала соответствующего продолжения. Нависала армия. Именно в этот момент в один из вечеров Харийс предложил работу в ресторане, но не в Лайксе, потому что - это летняя точка. Мы были теперь работники того самого бюро, которое - эстрадных оркестров, помните я рассказывал про улыбающегося Гудвина...Информация о новой точке была секретная. Харийс был у всемогущего Алексеева на хорошем счету, но новое место, почти построенное на станции Приедайне (Сосновая - лат.яз.), обещает стать не совсем обычным. Это не курортная зона и работать будем, начиная с осени и кончая поздней весной. Т.е. музыкальное обслуживание прекращается в связи с началом курортного сезона, а значит опять в Лайкс. Это было первое серьёзное предложение и опасное одновременно - я никогда не планировал себя кабацким музыкантом, а тут были подводные рифы - доступ к алкоголю, ну и всё с этим связанное. Харийс же подкупил мульти-инструментализмом, мол нас будет только трое музыкантов и идея, которую он сформулировал была простой с одной стороны и совершенно невероятной, с другой - когда он на органе, я на гитаре а Пол-басист на басу и ногами на хэте и бас-бочке, когда он на гитаре, то я либо на органе, либо на ударных и когда он на ударных у нас пауэр-трио без клавиш. При этом два серьёзных вокалиста. А самое главное диапазон использования стилей многократно увеличивался. Он убедил, согласовав всё с начальством - рассказал, что получил в моём лице новую молодую кровь и уговорил меня, объяснив, что доходы возрастут геометрически. На такое был способен единственный человек в бюро - Харийс Ужанс. Импонировало то, что он не заскорузлый кабачник. С точки зрения получения музыкального опыта, выходящего за рамки рок-группы, в тот момент трудно было вообразить что-либо круче.

* * *

Во многом мать была права - дисциплинарный эффект значительно усилился, благодаря постоянным занятиям в училище. Располагалось оно на Маскачке (ул. Московская - прим. авт.) сравнительно не далеко от района, в котором я жил. Остановок десять на автобусе или троллейбусе в сторону центра и вот оно училище №1 - одиноко стоящий пятиэтажный дом, отданный под воспитание молодых связистов и телефонисток. Здание смотрелось обособленно. Неуверенно примыкали к нему скромные двух-трёхэтажные домишки. Всё семейство прижималось к покатой булыжной мостовой, разрезанной пополам двухсторонними трамвайными рельсами. ПроЕзжая часть на этом отрезке пути была весьма тесной и сразу за домами, прилегавшими к улице, простирался пустырь - аж вплоть до большой реки Даугавы ( существовал и русский вариант названия - Двина. Это имя подтверждало наличие двух Двин - Северной и Западной - прим.авт.).
Вот я вхожу в двери этого дома и меня посылают куда-то на 4й этаж в расположение мужской половины. Спустя время я узнал, что половое распределение в заведении соответствовало этажам. Третий этаж принадлежал женскому полу. Педагоги у нас в основном были мужчины. Каждой группе полагалось по два мастера. Наши были - Балдуонис (Голубь - рус. прим. авт.) - напоминавший орангутанга с чертами неандартальца (не припомню имени), с сильным латышским акцентом при ярковыраженной слюнявой дикции и, Леонид (не помню фамилии, кажется Макаров) с прыщавым плохо выбритым лицом, мятым пиджаком и замедленной русской речью.
Электрическое дело вёл завуч училища по фамилии Хазанов. Конечно эта фамилия сразу стала притчей во языцес среди учащихся. Кто ж не помнил "колинарный техникум" в исполнении другого Хазанова по телевизору. Наш в отличии от черновласого телевизионного однофамильца был лысоват, спортивен и загорел. Голова его - с проседью и причёской Эйнштейна. Поскольку я не особо намеревался задерживаться в связистах, внимание в большей степени сосредотачивалось на психотипах окружающего мира. Я запросто срисовывал в свой блокнот всех персонажей попадавшихся на мой острый глаз - учителей, мастеров, студентов... На скорую руку зарисованные образы, были более гротескны, нежели чем обычный портрет. Скажем прямо - карикатуры Херлуфа Бидструпа. Рядом со мной за партой сидел рослый парень спортивного типа. Он обратил внимание на то, чем я занимаюсь и попросил посмотреть. Видать ему понравилось и он заговорчески заметил - а меня можешь нарисовать? Я отсел и быстро исполнил просьбу соседа, ввергнув его в состояние истерического восторга. Мы не могли сдерживать свой смех и ребята вокруг нас стали заинтересованно и вопросительно кивать - потом, потом...- отвечали мы. Так и подружились с Юрием Школьным. Поделившись с ребятами своим творчеством я сразу снискал особое отношение окружающих. Все откровенно угорали над точностью изображённых характеров, видя себя со стороны. Я никому не отказывал и с каждым новым образом получал долю всеобщего восхищения. Володя Белоусов, Коля Гайдым, Ваня Зинченко, Кушнерчук, Сон, Лебедев, Залкиндер, Буров и многие другие - все запомнились такими, какими они и были тогда. Время шло и у меня образовался более тесный круг общения внутри класса. Это были Юрий Школьный, Александр Кляшев и в меньшей степени Юрий Попов. Троица - я, Юрка Ш. и Сашка К. выглядела неразлучной. Мы бывали друг у друга дома, прикалывались на улице, в транспорте. Ничто так не сближает, как каждодневные встречи в школе и вне её, особенно если ты молод и впереди у тебя целая жизнь.
Главной фигурой среди преподавателей был знаток телефонного дела, господин Фриденталь. Занятия происходили в его кабинете, специально оборудованном всевозможными прибамбасами, связанными с телефонией. Хуже всего приходилось тем, кто попадал под обстрел его слюней, обильно выделявшихся во время громогласных шепелявых речей Фриденталя о важности телефоноведения во всяческих проявлениях. Форма его тела напоминала земной шар, перетянутый огромным ремнём. Такой же круглой была и голова, в лицевой части которой растягивались, как-будто накаченные губы, иссине-лилового цвета. Именно оттуда извергались потоки слюнообразных масс, попадая на равнодушных и несогласных с позицией мастера. Особенно не везло тем, кто оказывался на расстоянии двух парт. О! Вечно катящийся по аудитории, Фриденталюшка! Ласково прозванный  студентами за свой неуёмный темперамент. Его конечно я тоже зарисовал в процессе...

* * *

Жил наш дружеский треугольник не подалёку друг от друга. Примерно в радиусе тех же десяти остановок. После училища домой не хотелось и, периодически, я зависал на несколько часов у Юрки, так как жил дальше всех. Бывало заезжали и к Сане, но реже. Атмосфера дома у Юры была дружелюбной, чаи на кухне, разговоры с его родителями. Потом, как правило, несколько партий в шахматы, которые я помнил с детства, благодаря играм с моим фазэром. Тип Юрия - высокий, спортивно сложенный широкоплечий юноша. Формирование его происходило в профессиональных занятиях ручным мячом и шахматных сражениях с отцом. Он был похож на кино-героя и даже более, напоминал югославского актёра Гойко Митича, известного  по фильмам про индейцев. Ни дать ни взять - "Чингачгук Большой Змей". Женщинам всегда нравится такой тип. Артистичность его и впрямь зашкаливала - здорово у него получались пародии: цыгане (Яшка цЫган из "неуловимых"), песни Сличенко из театра Ромэн с характерным надрывом, немецкие офицеры, польские танкисты, даже женщины и дети, Баба-Яга и Дед-Мороз - кем он только не был - всех не перечислишь. В целом Юра был застенчивым, но когда мы собирались вместе - страсти разгорались. Глубоко внедряясь в артистические образы, мы эксперементировали, разыгрывли микро-спектакли и записывали их на магнитофон. Придумывали типы людей, на которые память и фантазия друга была шибко горазда... Я ему всё время говорил - Юра, поступай на актёрский! Правда в шахматах первое время он безбожно меня топил, пока я не взялся за решение специальных задач и не подкрепил интуицию практическим знанием. Даже "сицилианской защиты" мне хватило для начала, чтоб сводить вничью.
Тип Саши - вообще Апполон! Мы с Юркой ему говорили, откуда в тебе столько греческого? Если вспомнить статую Давида, то это точно был Саня Кляшев. А его роскошная густая шевелюра волос! С Саней было не так много общего, но он сам к нам тянулся.
Внешне он казался более сценичным, чем внутренне - спокойным, обстоятельным, приземлённым.
Наша троица сильно будоражила атмосферу группы в училище. Мы были словно актёры на сцене театра. Одна из постановок, самая последняя из записанных, была даже продемонстрирована ребятам в перерыве между занятиями. Специально для этого я притаранил магнитофон. Из динамиков на ребят обрушилась совершенно сюрреалистическая полу-криминальная история о девушке, неудачно оказавшейся на базаре. Она привлекала внимание всяких несознательных элементов, пожелавших воспользоваться её наивностью... Диалоги и акценты соответствовали типам персонажей, всё слушалось реально... Но за бурной эмоциональностью сцен отсутствовала здравая сюжетная логика... Эксперимент не произвёл должного эффекта... Хотя интерес к нам проявил сокурсник по имени Юрий Попов. Разговорившись с ним, я узнал, что он тоже связан с музыкой - играет на барабанах в одной из групп. Я слышал о ней, но никогда бы не подумал, если бы не общие знакомые. Юра П. производил впечатление опрятного, аккуратного человека, эмоции которого принадлежат только ему и он достаточно эрудирован, чтобы не делать каких бы-то нибыло шалостей. Будто бы нечто даёт ему право понимать больше других и даже, внутренне, осуждать их. Именно эта сдержанность проявлялась в его поведении и манерах. Был одет, почти всегда, в тёмно синий брючный костюм и только отсутствие лычек и опознавательных знаков говорило, что он один из нас, а не стюарт из авиакомпании. Короче, был слегка старомоден, но неумолимо напоминал Фреда Астера, почему-то.
Однажды, в перерыве между уроками, он показал книгу и сказал - это Эдгар По. Мне было знакомо это имя. Типа страшные рассказы. Заинтересованно я спросил - а на пару страниц есть что-нибудь? - на, прочти вот это,- указал Юра П., передавая томик. "Маска Красной Смерти". Я окунулся в чтение - рассказ был коротким, но захватывающим. Будто вылетев из реальности, в красках и звуках я пережил описанное буквально. Это было настолько реально, что прямо физически захотелось записать радио-постановку с музыкой и актёрами. Нечто подобное, в ролях, нередко я слышал по радио. Но где взять актёров? Сообщил я об идее Попову. Он спокойно парируя, заявил - могу быть в роли рассказчика. Активных персонажей мало. Только принц Просперо, да и то, прямой речи совсем немного...

* * *

"... Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не
была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью — жуткий
багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из
всех пор начинала сочиться кровь — и приходила смерть. Едва на теле жертвы,
и особенно на лице, выступали багровые пятна — никто из ближних уже не
решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от первых ее
симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.
Но принц Просперо был по-прежнему весел — страх не закрался в его
сердце, разум не утратил остроту..." - церемониальным тоном начитывал Попов Юрий. Процесс записи эфира происходил у меня дома, в небольшой комнатушке в Кенгарагсе (спальный р-н в Риге - прим. авт.). Долго мы собирались, согласовывали и наконец решились - выбрали вечер и засели. Запись происходила в прямом эфире, наложения не предусматривались. Восседая на диване с подключенной гитарой, я создавал натуральное звуковое оформление. Тот же миниатюрный микшер на три входа коммутировал два микрофона и гитару. Чудом удалось ангажировать из ресторана Дайна, где я подрабатывал, портативный чешский ревербератор - Эхолана. Надо учесть, что цифровая эра ещё не наступила и устройство уникального прибора, имитирующего объём или любой эффект присутствия, функционировало с помощью ленты и магнитных головок. Прибор квалифицировался как профессиональный и в оптовой продаже естественно отсутствовал, как и всё остальное, связанное с ортодоксальной звукоинженерией. Правдоподобно звучал текст рассказа и описание ситуации всебщей вакханалии последнего маскарада. Объявления принца Просперо - произнесённые звенящим голосом нашего главного актёра Юрия Школьного. Набатное нагнетение, изображённое с помощью восходящих гитарных аккордов, сливалось мистическим образом и предвосхищало неизбежность фатального явления главной фигуры измождённого пришельца под занавес апокалиптического роковОго акта. Фактически перенеслись мы в некое иное пространство и время. Вдохновенно совместно воспарили, визуализируя происходящее через актуальное описание. Одновременно переживали одно и тоже, на ходу формируя сценарий и динамически дополняя авторский текст мгновенно возникавшими репликами. Всё работало в нашем окружении - и имитация боя эбеновых часов на клавишах старинного пиано, и внезапные массовки, и шаги принца, и выкрики умирающих "бражников", и падение окровавленного кинжала. Эфир кульминировал в ожидании неизбежного исхода, а образы жили, готовясь умереть. Поэтому слова, произнесённые Поповым - "...призвав на помощь все мужество отчаяния, толпа
пирующих кинулась в черную комнату. Но едва они схватили зловещую фигуру,
застывшую во весь рост в тени часов, как почувствовали, к невыразимому
своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которые они в исступлении
пытались сорвать, ничего нет..." - действительно заставили нас пережить панический ужас одновремено с приступом душераздирающего смеха, потому что в слове "саваном" Попов ошибся и сказал "санавом"! Несмотря ни на что, это нас не остановило и мы воодушевлённо закончили заключительной тирадой, наполненной безысходностью и апофеозом - "...угасла жизнь эбеновых часов, потухло пламя в жаровнях,
и над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть!!!"
Когда я сообразил выключить режим записи - только тогда я понял, что мы это зафиксировали и факт создания первой сессии состоялся. А потом небывалое впечатление первого прослушивания. Переживание всех эмоций заново. Импрессия от осознания свершившегося.
Запустился атомный реактор общей энергетики и остановить его уже было невозможно. Лихорадочно бросились мы искать примерно такие же рассказы в заветной книге. Нашли ещё пару не очень длинных текстов, правда с менее экспрессивным развитием сюжета. Тут же позвонили Кляшеву, дабы разнообразить выразительность ролевых интонаций. Ясно стало, что основная нагрузка ляжет на голос рассказчика (Попова) и воизбежание монотонности изложения взялись придумывать и выковыривать из текста диалоги для микросцен. Каким же гением обладал Эдгар По, чтоб так захватить процессом сопереживания молодые наши сердца. Не задерживаясь, мы вплыли в новую серию, продолжив сериал, - "...Правда! Я нервный — очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим? От болезни чувства мои
только обострились — они вовсе не ослабели, не притупились. И в
особенности — тонкость слуха. Я слышал все, что совершалось на небе и на
земле. Я слышал многое, что совершалось в аду. Какой я после этого
сумасшедший? Слушайте же!..."
Вторая история наоборот погружала в эстетику ночной тишины - все события и шумовые эффекты, обострявшие слух, проявлялись как фотография в химическом растворе. Нечто подобное я потом испытывал в детективах Хичкока. Но в ту секунду чувства были абсолютно первозданны,свежи и погружали в потустороннюю схему организации воспалённого сознания психопата, стремившегося обмануть самого себя. Повествование заставляло выпадать из рамок собственных привычных ощущений, захватывая процессом запредельной концентрации чувств на совершенно банальных мелочах и подробностях наскучившего до тошноты интерьера. Примерно то же самое мог бы испытывать узник, навечно заключённый внутрь своей камеры, вынужденный рассматривать поверхности скудного ландшафта стен в течении десятков лет. Когда читаешь книгу, голос автора виртуально присутствует в тебе. В нашем случае наличие чтеца буквально овеществляло каждое прожитое мгновение. Правда временами нам казалось многовато Попова. Использование прямой речи в основном не предусматривалось описанием состояния внутреннего стенания. Персонаж говорил сам с собой, а значит со мной - с читателем, становившимся невольным свидетелем происходящего. Чем ещё была характерна каждая история - обязательной сценой развязки, что и обеспечивало эффект дополнительной визуализации. Хорошо обрамляла процесс диссонантная мелодика, появлявшаяся в контексте звуковых наслоений. Добавил нам ещё одного персонажа в роли второго полицейского, вовремя возникший, наш друг Кляшев - "...нам об этом сообщили в полицейский участок, дано предписание обыскать ваш дом..."
Удивительно то, что я совершенно не стремился играть как актёр - я настолько вживался в атмосферу, будучи организатором и музыкальным редактором. По-моему я умел жить образами, не имитируя их буквально, а вот Юре Школьному явно нехватало загрузки. Мало по-малу мы почувствовали, что доминанта Попова перегружала структуру постановки, хотя читал он выразительно и хорошо транслировал эмоции главного персонажа. Да и рассказы сами по себе были построены от лица рассказчика или некоего главного, вещавшего внутренним голосом участника событий - "... Я задыхался, мне не хватало воздуха, — а полицейские ничего не
слышали. Я заговорил еще быстрей — еще исступленней; но звук нарастал
неотвратимо. Я вскочил и затеял какой-то нелепый спор, громогласно нес
всякую чушь, неистово размахивал руками; но звук неотвратимо нарастал.
Отчего они не хотят уйти?..." - и сам Попов всё неистовей погружался в роль, побуждая меня изобретать всё новые и новые звуковые иллюстрации - стуки, скрипы, голоса, шумы, галлюцинации - то, что создавало эффект присутствия и ввинчивало пространство в головокружительную воронку впечатлений страдающего в одиночестве параноика. Динамика изложения всё усиливалась и наконец перейдя на вопль, Попов завершил - "... Негодяи! Будет вам притворяться! Я сознаюсь!Сознаюсь!!!.. оторвите половицы!.. вот здесь, здесь!.. это стучит его мерзкое сердце!!!!!..."
Золотое правило творчества гласит - если возникает чувство наката и вся процедура, наступая на пятки увеличивает обороты, то - ни в коем случае не следует останавливаться, надо продолжать до изнеможения... Зато мёртвая усталость потом подтвердит правильность выбранного курса и вся энергия трансформируется в продукт. Мы понимали, что на один рассказ нас ещё хватит и бог любит троицу.
В треьем рассказе описывалась весьма необычная клиническая история - рассматривалась ситуация с пациентом, согласившимся быть загипнотизированным непосредственно перед смертью. Саша пророчески исполнял роль врача, а роль мистера Вальдемара разделилась на две части - до смерти и после смерти. Первая часть досталась Школьному, а вторая была настолько неординарна, что потребовались исключительные вокальные качества, которыми среди нас обладал только я. Автоматически получалось, что тишина - самая лучшая музыка для случая, где главный персонаж только и делает что умирает. Соль сцены и заключалась в описании невероятного акта: что происходит с несчастным под гипнозом, когда он послушно следует воле гипнотизёра, продолжая отвечать на вопросы после смерти...
Почитайте самого Эдгара По или послушайте нашу постановку, чтобы оценить - удалось ли нам качественно выполнить задачу с помощью звукозаписи происходящего. Объединённые одной идеей, мы были счастливы - это был самый главный гипноз молодости тела и свободы духа.

* * *

Чтобы представить что такое Приедайне необходимо понять где кончается Рига и начинается Юрмала. Если с Рижского вокзала на пригородной электричке ехать в Юрмалу, то рубеж курорта преодолевается, проезжая мост чарез Лиелупе ( Большая Река - прим. авт.) и высаживаясь на пятой остановке после столицы, называющейся по имени речки. Активная зона отдыха начинается ещё дальше - на следующей остановке Булдури. Зона серьёзных ресторанов - ещё дальше - с Дзинтари по Майори. Дальше - правительственные (СССР) особняки - Дубулты - Яундубулты. Зона пионерских лагерей и санаториев с Пумпури по Вайвари. Юрмала практически и закончилась. Но это было раньше - сегодня всё по-другому. Рига тогда заканчивалась после первых двух остановок из центра. Приедайне - была 4я остановка из Риги и последняя перед Большой рекой. Я конечно не думал о том - кто поедет в Приедайне ( не курорт, не город) осенью, зимой, весной отдыхать вечером в ресторане? В это время года и в Юрмале люди в большом дефиците. Главная дорога, связывающая город и курорт, тоже была далеко в стороне. Тип ресторанчика под названием Дайна (интригующее название, если понимать латышский - что-то среднее между словом тайна и старинным латышским четверостишием, заключающем в себе некую древнюю мудрость) представлял собой стандартное двухэтажное строение, предназначенное для продовольственного магазина на первом этаже и равноценного по площади, кафе на втором. Дизайн интерьера совершенно не замысловатый - этакий банкетный зал, поделенный на зоны, ограниченные светящимися стендами в духе примитивных витражей. Сидящие за столами могли не видеть соседей и оркестр. Лишь танцующим представлялся больший обзор, когда они выходили в центр зала поближе к оркестру, ютящемуся у двери на кухню среди таких же светящихся панелей. Оркестр - конечно громко сказано. Нас было трое, как я уже говорил - ударные, бас и орган. Начиналось первое отделение с инструментальной части - в основном Харийс за органом, Пол - бас, а я - ударные.
Я конечно не буду утомлять излишними подробностями о том, как начинали в пустом зале. О том, как прилетали "первые ласточки". О том, как я научился пить водку стаканами. О том, как иногда не приезжал ночевать домой, отрабатывая заказные экстра-пати. Научился петь на русском супер-песню "Белая берёза" и ещё несколько душе-щипательных шансонов (как сегодня говорят). Короче - стал незаменимым винтиком мульти-трио. Надвигалась зима а с ней Новый Год и, самое главное, - Харийс очень хотел продемонстрировать на ежегодном конкурсе эстрадных оркестров города Юрмала свой мобильный мульти-инструментальный ансамбль. Ещё один плюс работы был в том, что можно было репетировать по утрам до обеда, а иногда и дольше. Правда я мог только по выходным, из-за училища. Не помню точно, какие были выбраны песни на конкурс. Козырем в программе предполагалось показать нашу взаимозаменяемость и сыграть что-нибудь виртуозное. Поэтому одно произведение было выбрано, чтобы показать рОковые навыки. Рок-н-ролл группы Deep Purple - Lazy.
Происходило всё перед католическим рождеством. Конкурс проходил в большом зале какого-то санатория или гостиницы. Обычное начало - рано утром. Кресла зрительного зала занимались кучками музыкантов и их болельщиков. Каждая кучка представляла "точку" - т.е. определённое заведение - ресторан или бар. На сцене периодически сменялись музыканты разных "точек", настраивались и косо посматривали на конкурентов. Призёрам обещали льготы - приподнимались ставки и перераспределялись точки. Кому перепадёт по-жирнее кусок. Жирность определялась наличием "чаевых". Для всех это было привычно, но не для меня. Я видел это впервые и предполагал, что не буду играть в карьеристские "игры". Я не мыслил себя кабачником, не смотря на то, что отработал уже три месяца. Я был "залётным" в их среде и меня всё развлекало - это была смена декораций. В жеребьёвке Харийс выбрал утро и хорошо - быстрее отстреляемся, а потом будем наблюдать как другие корячатся. Самое смешное, что были пошиты формы в ресторане Дайна. Участники должны были быть одеты соответственно своим точкам - жилеты, белые рубашки и бабочки. Это было унизительно, но не хотелось подводить Харийса.
Волнения не было - коньячок "фуфцик" для того чтобы смягчить связки по совету Феди Лукашинского (профессиональный алкоголик-пианист, гипер-активный, но очень добрый - каждый сет у него начинался с фуфцика - по-умолчанию) и выходим на ярко-освещённую сцену - три котика в оранжево-коричневых жилетках. Последним номером - эти три котика в бабочках, цвета детской неожиданности, вламывают серьёзный концертный рок со всей инструментальной атрибутикой, вокалом и классическим гитарным соло, полностью выученным не для конкурса, а гораздо раньше - из большого уважения к таланту и уровню Ричи Блэкмора, а тогда он ещё был на пике большой волны. Зал был повержен, они не ожидали такого разворота событий - мы стали призёрами - третье место и я получил лучшего инструменталиста. Алексеев стал приводить ансамбль в пример, как самый оптимальный коллектив. Второе место получил ночник - Юрас Перле (лучший барабанщик - Яша Збенович) , а первое - большой состав ресторана Юрмала (лучший басист - Алик Фельдберг). Эти составы держали самые крутые "башлёвые" точки - им все завидовали.
Спустя несколько дней - уже почти под Новый Год мы были приглашены на ночной банкет, посвящённый победителям городского конкурса, организованный в лучшем ночном ресторане "Юрас Перле" и начинавшийся в полночь, после работы - там собирались все музыканты Юрмалы. И конечно там состоялась заветная мечта сыграть с лучшим барабанщиком - Яшей Збеновичем и басистом Аликом Фельдбергом. Причём они сами подошли и позвали на сцену - ох эти несколько шагов к трёхъярусному возвышению, где нависли тарелки над барабанами, за которыми мелькал прищуренный взгляд Якова и рядом выступал супер-басист Алик, подтверждая грувом любые смелые идеи. Играли долго - импровизировали, никто не прерывал... Это была лучшая музыка, какую я когда-либо исполнял. Когда закончили, мы уже не расставались - наливалось, закусывалось и текла беседа о том, что было так близко. Они тоже слушали то же самое, что и я. Восхищались юностью. А когда был задан Аликом вопрос, знаю ли я ноты - он имел полное право спросить, так как был скрипачом в консерватории. Я с гордостью ответил - конечно нет! Ведь мои кумиры нот не знали, как мне казалось. И они с Яшей тогда навеки озадачили вопросом - ты думаешь Deep Purple играют без нот? Не сомневаясь, я ответил - конечно! Так вот, - сказал Алик и Яша вторил ему - учи ноты! Они все с консерваторским образованием, без нот будет очень тяжело! Если лучшие говорят, что надо - значит надо! И нет вопросов!
Они не были друзьями, но старшими, мудрыми и опытными профессионалами, уровень которых был неоспорим и достичь которого казалось несбыточной мечтой. Как я был наивен тогда. Сохранилось фото с того вечера, где я сижу за изысканно сервированным столом рядом с волшебным, улыбающимся Гудвином (Алексеевым) а на груди круглый бронзовый значок победителя. Кто знает, как складывалась бы судьба, если бы не все эти люди, вовремя доброжелательно направлявшие  кратчайшей дорогой...

              * * *
* * *