Покинутая Твердыня

Меж мрачных скал вершины мира,
Среди безмолвия веков,
Таится древняя Твердыня –
Проклятый  гнев слепых богов.


Почерневшие пальцы схватились за край утеса. Через мгновение Койл взобрался на вершину Мраморной Горы и, скинув увесистую торбу, повалился на холодные камни. Его взор устремился на север, в сторону Великой Покинутой Твердыни, о которой люди слагали легенды еще с незапамятных времен. Она была великолепна, зажатая с западной и восточной стороны бивнями серых скал, Твердыня олицетворяла мощный оплот, неприступную крепость, добраться до которой было не под силу ни одному смертному, по крайне мере, до настоящего момента. Башни циклопических размеров подпирали необъятный небосвод, золотые колокольни застыли в многовековом безмолвии, а массивные ворота, высеченные из черного камня, сохраняли сию обитель в изолирующем одиночестве. Крепость наблюдала за вершиной мира сотнями пустых глазниц ржавых, зарешеченных окон. От каменного плато цитадель отделял полукруг высохшего глубокого рва, служившего в былые времена непроходимым порогом. С тыла Твердыню прикрывал гребень горных хребтов, втрое превышающий ее в размерах.

Койл не мог оторвать взгляда от великолепного архитектурного творения древних, поскольку постройка была выполнена изумительно, и все те слухи, что ходили о ее богоподобном облике, не шли ни в какое сравнение с тем, что в действительности возвышалось на вершине Мраморной Горы.

До Койла донеслись звуки падающих камней: Экван наконец достиг вершины, – трясущиеся руки вытянули из бездны щуплое тело своего обладателя, испещренное ранами и выпачканное в грязи. Кудрявые волосы облепили вспотевшее лицо, не позволяя юноше рассмотреть величайшую постройку былых времен, превратившуюся теперь в миф из старинных летописей. Когда же через сальные слипшиеся волосы Эквану удалось узреть все ее великолепие, он чуть было не сорвался и не рухнул вниз, в потоки густых облаков, скрывающих от взора живописную зеленую равнину, что простиралась у подножья горы.

Койл схватил Эквана за шиворот и помог взобраться на вершину. Экван лежал на камнях и тяжело дышал. Он не мог поверить своим глазам: Покинутая Твердыня теперь находилась всего в пару сотен метрах от них – место, о котором ходило столько слухов, безумных историй, что в его существовании усомнилось большинство жителей каменных и железных городов Мингнуэла.

– Глупец! – рявкнул Койл.– Ты чуть было все не испортил.

– В любом случае, коль я даже мельком увидел ее, жизнь моя прошла не зря,– ответил Экван, снимая со спины торбу.

Койл поднялся, не спуская глаз с Твердыни.

– Смотреть на нее – уже великое благословение Создателя,– проговорил Экван,– а какого побывать внутри?

– Мы никогда не узнаем, если так и будет стоять здесь,– сказал Койл и, схватив свою сумку, зашагал к Твердыне, даже не удосужившись подождать приятеля.

Экван вскочил и, прихрамывая, засеменил за спутником: ноги нестерпимо болели от трехдневного подъема на гору, а плечи едва удерживали тяжелую ношу с вещами и продовольствием.

Чем ближе они приближались к Покинутой Твердыне, минуя каменное поле, тем более гигантской и массивной выглядела постройка, постепенно вырастая перед ними, как могучий Атлант, державший на плечах голубой небосвод. В округе завывали свирепые северные ветры, напевая трагические мелодии и окутывая незваных гостей необъяснимым ужасом, вырывающимся из бездны позабытых веков.

Теперь они стояли практически у подножия этого чуда. Любые современные архитекторы, увидев Твердыню воочию, не смогли бы оторвать от нее взгляда, в душе сожалея, что никогда не смогут создать нечто подобное. Писатели и поэты, вдохновившись таким зрелищем, подарили бы миру сотни фолиантов, описывающих исполинское сооружение. Но ни одна фраза, ни одно слово не смогли бы и близко передать подлинный облик шедевра древних мастеров, которые по загадочным причинам бесследно сгинули вместе со своими хозяевами, оставив крепость в изолирующем одиночестве.

Теперь от последнего этапа путешествия друзей отделял лишь высохший ров и неприступные ворота.

– Как мы попадем вовнутрь?– спросил Экван.

– Время наверняка проделало множество отверстий в стенах,–  ответил Койл.– Где-нибудь мы обязательно найдем лазейку.

– Тогда нам стоит поскорее преступить к осмотру территории, поскольку скоро начнет темнеть. Поговаривают, что здешние жуткие ветры по ночам становятся нестерпимо холодными, и достаточно всего нескольких минут, чтобы замерзнуть насмерть.

– Кого ты слушаешь? – нахмурившись, проговорил Койл.– Завсегдатаев рыбацких таверн? Этих глупцов? Никто из них и понятия не имеет, что это за место. Мраморная Гора никому не покорялась… до сих пор. А трактаты из старинных томов – не более чем отголоски мифов, в то время как перед нами – реальность.

– Койл, даже если мы спустимся с горы живыми, никто не поверит, что мы, простые крестьяне, добрались до вершины и увидели ЕЕ.

– Именно поэтому я собираюсь добыть доказательства, которые бы подтверждали существование Твердыни.

Одержимость Койла этим местом всегда пугала Эквана, хотя тот и сам грезил походом на Мраморную Гору. Но если Эквану хотелось просто взглянуть на Твердыню, дабы насладиться великолепием архаичной постройки, то мономания Койла пробуждала в том неистовое желание: доказать всем, что легендарный оплот существует.

Несколько часов путники потратили на исследование территории, окружающей крепость: они бродили под безобразными скалами, заключившими Твердыню в объятия, словно мать любимое дитя; внимательно изучили высохший ров, теперь усыпанный острыми камнями; путешественники осмотрели стены первого этажа в поисках хоть какой-нибудь расщелины в каменной кладке, позволяющей им попасть вовнутрь, или уступа, который помог бы добраться до высоко расположенных окон, чтобы увидеть то, что было скрыто от любопытных глаз на протяжении многих столетий. Но все поиски были безрезультатны: Покинутая Твердыня была неприступна… сейчас, как и на заре империи древних правителей.

Разочаровавшись в поисках, друзья решили перекусить. Они расположились на каменном плато напротив запертых крепостных ворот, перед высохшей канавой, которая когда-то была рвом. Мост, по-видимому, не выдержал испытание временем: его былое присутствие безошибочно угадывалось при взгляде на обломки мощных цепей, свешивающихся по обе стороны от ворот.
Путники отужинали безвкусными лепешками и овечьим сыром, поскольку возможности разжечь костер не представилось: на вершине не росло никакой растительности или деревьев.

За едой друзья наблюдали, как алый закат, занимающийся на западе, постепенно окрашивается в яркие, огненные оттенки, поджигающие небосвод. Зачарованные невероятным зрелищем, путники не сразу заметили, как ветры сделались холоднее, а пламенные краски заходящего солнца постепенно становились багровыми, словно кровь, а затем начинали тускнеть, пожираемые надвигающейся чернотой.
Когда совсем стемнело, Койл заговорил:

– Ветры усилились. Укроемся под скалами, – он указал рукой на уродливые горные пальцы, хватающие Твердыню.

– Мне становится не по себе, даже при одном взгляде на них, – озираясь по сторонам, говорил Экван.

– Я удивляюсь, как будучи настолько трусливым и суеверным, ты решился на такой поход? Мы сделали невозможное: взобрались на непреступную вершину! А теперь ты дрожишь, как слабовольный свинопас.

– Не называй меня трусом! – сказал Экван. – Я проделал такой же тяжелый путь, как и ты, и у тебя нет права обвинять меня в слабоволии! – он продолжил чуть тише. – Разве ты не чувствуешь? Приближается ночь, и… что-то меняется. Мне тяжело это объяснить, но… непонятный страх охватывает меня, в голове рождаются самые безумные мысли, а сама Твердыня… Посмотри, как она изменилась после того, как угасли последние отблески заката.

Экван был прав: крепость преобразовалась, приобрела новые, какие-то жуткие очертания. Когда тьма плотно окутала Мраморную Гору черной беззвездной вуалью, Твердыня стала походить на исполинского монстра, забывшегося тревожным сном под колыбелью дьявольских ветров. Лишь одинокая луна, показавшаяся на две трети, освещала унылым свечением вершину мира, обитель зловещих легенд и нераскрытых тайн.

– Может, нам не стоит тревожить ее покой? – проговорил Экван. – Мы увидели ее – это самое главное, и нам не…

Внезапно зазвонили гигантские колокола на заброшенных колокольнях. Их меланхолическое звучание было настолько угнетающим, что все на свете, казалось, перестало иметь какой-либо смысл, утопая в какофонии драматических мелодий.
Далее последовал кошмарный грохот: земля затряслась. Путников сковал страх, животный ужас перед неизведанным и зловещим кошмаром, хранящимся на проклятой вершине. Широко раскрытые, слезящиеся глаза друзей внимали чудовищным катаклизмам, сотрясающим горные пароды.

Сначала путешественникам показалось, что это всего лишь обман зрения, вызванный сильнейшим потрясением, но позже они и вправду лицезрели невероятное явление: гора ожила. Огромные лапы безобразных скал пришли в движение, подобно рукам великана. Землетрясение не прекращалось. Черные тучи на какое-то мгновение скрыли неполную серебристую луну, и беспросветный мрак накрыл Мраморную Гору всепоглощающей тьмой.

Немного погодя тучи отступили, могильное свечение вновь озарило каменное поле и Покинутую Твердыню. В тот момент стало отчетливо видно: скалы расступались.

Катаклизмы и звон прекратились также неожиданно, как и начались. Угнетающая тишина вновь воцарилась на вершине горы, прерываемая лишь завыванием ледяных ветров, беспощадно жалящих плоть.

Изменения, которые произошли в ландшафте, казались невероятными: каменные руки скал, до этого плотно сжимающие Твердыню, разжали хватку и отодвинулись примерно на полтора десятка метров.

Придя в себя после изумительного зрелища, Койл молча достал из торбы заранее подготовленный факел, разжег его и, собрав вещи, отправился к восточной стороне цитадели.

По-прежнему находясь в параличе кошмара, Экван закричал вслед удаляющемуся огоньку пламени:

– Что ты собираешься делать? Нам надо убираться, пока мы еще живы!

–Хочешь – уходи,– крикнул Койл, не оборачиваясь.– Я не заставляю тебя идти со мной.

- Будь ты проклят!- буркнул Экван себе под нос. Он разжег факел, который берег на крайний случай, и, взвалив сумку на плечи, отправился следом.

Скалы, освещаемые лунным светом и огнем факелов, открыли путникам следующую картину: циклопическая стена отодвинулась от высокой колокольной башни, обнажив огромную расщелину, похожую на неровный шрам, посреди каменной кладки первого этажа. В этот проход вполне мог протиснуться мужчина средних размеров. Ни Койл, ни Экван не отличались крупными габаритами, поэтому лаз вполне подходил для них.

Темное нутро кошмарной расщелины уводило вовнутрь безразмерных каменных стен. Койл осветил факелом мрачное отверстие – изнутри повеяло странным зловонием, от которого друзья прикрылись воротниками балахонов.

– Только не говори мне, что ты собираешься залезть вовнутрь,– проговорил Экван.– О, Всевышний! Скажи мне, что ты не настолько глуп!

– Я проникну в Твердыню и достану доказательства ее существования. Эти слабоумные скептики умоются слезами позора!

– Скалы! Они ведь опять могут закрыть проход, и тогда ты останешься погребенным заживо внутри этих стен!

– Если они отодвинулись один раз, то, непременно, отодвинуться и другой. Возвращайся на землю, Экван,– сказал Койл, окинув спутника осуждающим взглядом,– этот поход не для таких как ты,– держа впереди руку с факелом, Койл зашел вовнутрь. Хотя тоннель на первый взгляд и казался довольно широким, вскоре Койл убедился, что передвигаться по нему возможно только боком.

Опозоренный обидными словами спутника, Экван еще долго смотрел, как огонь факела блуждает в зловонном тоннеле, пока его обладатель не свернул в сторону и не скрылся из поля видимости.

В те моменты Экван возненавидел друга, но еще больше он презирал свою собственную трусость. Койл был прав: Экван боялся Твердыни. Хотя при свете дня цитадель и вызывала неподдельное восхищение, но с наступлением ночи она становилась похожа на обезображенного голема, вросшего в окаменелые волны горных хребтов. Ветры, проносящиеся по пустым залам и коридорам, вырывались наружу воплями измученных душ, а руки гротескных скал оказались больше не в силах удерживать спящее чудовище, пробужденное от многовекового сна беспечными путниками. Слепые глазницы многочисленных окон и бойниц колокольни, казалось, смотрели прямо на Эквана, который теперь остался совсем один на вершине мира, в заоблачном царстве дремлющего кошмара.

Внезапно из глотки кривого коридора донесся душераздирающий вопль Койла.
 
– Создатель…,– испуганно проговорил Койл и уже кинулся к злосчастному проходу, но тут же остановился, замирая от ужаса. Он не войдет туда, просто не сможет. Экван хотел помочь другу, но ступить в темную клоаку, выдыхающую загробный смрад, он не мог. Звериные вопли Койла еще больше подстегивали неописуемое чувство страха, теперь приковавшее хилые ноги Эквана к грешной земле.

–Прости, – тихо проговорил он, отвечая крику, исполненному невыносимой агонии и ужаса, – я не могу, – Экван разрыдался, зажав уши, так как больше не мог слышать голос обреченного товарища.

Страшные ветры, раздирающие кожу, словно стая гигантских ос, усилили дуновение и плотным воздушным потоком ударили Эквана в спину. От неожиданности тот не смог удержаться на ногах, а потому, выронив факел, полетел вперед, прямо в открывшуюся язву проклятого замка, черного, как сама тьма, тоннеля.

В ноздри ударила волна зловония, и едва Экван опомнился, сверху до него вновь донесся богохульный звон проклятых колоколов. Окаянные мелодии сводили с ума, парализуя, не позволяя подняться на ноги. Эквана охватила паника. Он безуспешно пытался встать, чтобы бежать из тоннеля, в то время как  вопли Койла стихли уже навсегда.

Катаклизмы вновь привели мертвую гору в движение: лапы монстра медленно вставали на свое искомое место.

Скалы смыкались, Сатана хохотал кощунственными мелодиями колоколов, а Твердыня принялась поглощать несчастного путника. Экван почувствовал, что начинает медленно врастать в заколдованные стены древнего склепа. Сознание словно проваливалось в небытие, а плоть растворялась в неведомой пустоте. И голосовые связки несчастного издали последний истошный крик, навечно застывший в темных лабиринтах безбожной обители. Неописуемая агония, боль и страх…, время для него остановилось – это был кромешный ад.
 
Затем все ощущения исчезли, оставив место нестерпимой пытке вечностью. Экван остался жить лишь частицами искалеченного разума, внимающего незримому кошмару, и лютой ненавистью к своему спутнику, тщеславному ублюдку, который обрек их на это нескончаемое проклятье.