9. Русский император будет убит

                Англичане: «…русский император будет убит»

                (Багратион и его княгини - великая и "блуждающая")

       Конечно, в истории сослагательные наклонения не приняты. И всё же иногда хочется порассуждать, а что было бы, если бы произошло что-то такое, что изменило ход истории. Да ведь такие рассуждения, порой, даже полезны. Ведь они могут помочь избежать ошибок в будущем. Недаром Императрица Екатерина Великая говаривала: «Не зная прошлого, можно ли предпринимать какие-либо действия в настоящем и будущем».
         Ну и, конечно, возникают вопросы, что было бы, если бы великая княгиня Екатерина Алексеевна не решилась на то, чтобы взойти на трон при помощи переворота? Быть может, Россия утратила мощь и значение великой Державы, кстати, Державы – единственной в мире.
        Что было бы, если бы Император Павел Первый не поверил лжецам и клеветникам, не отправил бы в отставку графа Аракчеева и Фёдора Васильевича Ростопчина, если бы не удалил от себя братьев Грузиновых и полковника Грекова, или ещё проще – заставил бы фон дер Палена вынуть из кармана руку, в которой тот держал списков заговорщиков и план заговора…
       Что было бы, если бы Сталин поступил с Хрущёвым и Тимошенко, преступно загнавшими в котёл крупную группировку под Харьковом, подобно тому, как поступил с предателем Павловым?
       Много, очень много в истории вот этаких если бы.
       Тот, кто сказал, что история сослагательных наклонений иметь не может, пожалуй, тем самым старается исключить возможность учиться на уроках истории.
        А если всё-таки порассуждать над тем, что было бы, если бы в 1807 году, в период свершения Императором, известным нам под именем Александра Первого, тягчайших преступлений против России на троне сменила его Екатерина Павловна Романова?
       В 1807 год трон под Александром пошатнулся настолько, что вполне возможным стало повторение событий дворцовых переворотов, от которых ещё не успела отвыкнуть Россия. Общество осудило Тильзитский мирный договор, общество было потрясено предательством интересов России. Если после Аустерлица как-то так сяк вся успокоилось, то новые унижения России стерпеть было уже трудно.
      Екатерина Павловна писала брату гневные письма. О её позиции было известно в обеих столицах. Её авторитет рос не по дням, а по часам.
       Иностранные дипломаты живо отреагировали на события внутренней жизни России, которые могли сильно отозваться на событиях международных.
       Осенью 1807 года шведский посол в России граф фон Стедингк (Стединк) писал в Стокгольм королю Густаву IV Адольфу о непрочном положении Императора на троне:
       «Говорят о том, что вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица мать и императрица Елизавета не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести великую княжну Екатерину».
         О критической для Императора России положении был извещён и Наполеон, который 16 сентября 1807 года сообщал своему посланнику в Санкт-Петербурге Анн Жану Мари Савари: «Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит…».
        Не дремал и сам Император.
        Александр Самсонов в статье «Наполеон: «В согласии с Россией нам нечего бояться» пишет:
       «Надо сказать, что Александр помнил страшную ночь 11 марта 1801 года всю жизнь, когда ему пришлось переступить через труп свое отца и принять от отцеубийц венец монарха….
       Александру было чего опасаться, вся его родословная была залита кровью. Именно страх сделал из него гибкого политика и дипломата.
       Не зря была названа и фигура, которой хотели заменить Александра – Екатерина Павловна. Сестра Императора была любимой внучкой Екатерины II, отличалась начитанностью, гибким умом, привлекательностью. Она, как и брат, прекрасно владела искусством скрывать свои мысли под обворожительной улыбкой и доверчивым выражением лица. Екатерина стала всеобщей любимицей. Постепенно она возглавила стародворянскую, «прорусскую» партию. Эта партия отстаивала принципы консерватизма, великодержавности – необходимости господствовать в Европе и резко негативно оценивала профранцузский курс России….
      Но и Александр был не так прост, как Павел, его было трудно захватить врасплох. Степень информированности императора было очень высока. Даже в годы внешней увлечённости идеями либерализма, где слова преобладали над делами, Александр без шума, но весьма настойчиво налаживал аппарат тайной полиции».
      Так, в одном из перехваченных писем говорилось:
      «Разве среди вас больше нет ни П..., ни Пл..., ни К..., ни Б..., ни В...?».
      Весьма прозрачный виден намёк на банду сановных уголовников, в которую входили «П» – фон дер Пален, «Пл» – Платон Зубов, «К» –флигель-адъютант Императора П.В. Голенищев-Кутузов, «Б» – «остзейское чудовище» барон Беннигсен, «В» – Вердеревский…
       Александр Самсонова продолжает далее: «Император умело скрывал, маскировал свои истинные намерения, сбивал с толку своих возможных противников. В тоже время он и действовал. Он сообщил Савари, что его беспокоит командующий западной армии: «… Беннигсен; он в известном смысле предатель и способен встать во главе партии, действующей против меня». Видимо, Александр имел ввиду, говоря о «предателе», что генерал был одним из активных заговорщиков, которые убили Павла. Император заменил Беннигсена на Ф. Буксгевдена. В МИД враждебного к Франции Будберга заменил на сторонника русско-французского сближения – графа П. П. Румянцева. Приблизил к себе М. М. Сперанского.
        Англофилы из «Негласного комитета» окончательно потеряли своё влияние. Перестановки были произведены в ряде ведомств и учреждений».
        Обеспокоенный ростом авторитета сестры Екатерины Павловны, он попытался предостеречь от активных действий против своей особы:
        «Операцию начнут именно с Вас, и будут приложены все усилия, чтобы представить меня в самом непривлекательном свете в Ваших глазах...».
        Однако, она ответила ему со всей прямотой:
        «Недовольство достигло самой высокой степени. Вашу особу далеко не щадят. Если это доходит даже до меня, судите обо всем остальном. Вас громко обвиняют в несчастии Вашей империи, в разорении – всеобщем и частных лиц, – наконец, в потере чести страны и Вашей собственной чести... Я Вам предоставляю возможность самому судить о положении вещей в стране, где презирают вождя».
         И снова отголосок мыслей Державной бабушки:
          «Государства, в которых не оказывается почтение Государю, начальствующим, в которых не имеют почтения ни к старикам, ни к отцам и матерям, близки к падению».
       Что ж, Александр Сергеевич Пушкин в десятой главе «Евгения Онегина» точно охарактеризовал Императора, известного нам под именем Александра Первого:

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
 ........................................................
II
Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.
(…)
       Альберт Манфред в книге «Наполеон Бонапарт» отметил:
       «…Тильзитские соглашения встретили оппозицию и даже своего рода скрытое противодействие и со стороны «молодых друзей» императора: его осуждали и те, кого называли либералами, – сторонники реформы.   
       Новосильцев сразу же по возвращении царя попросил уволить его в отставку. Просьба была удовлетворена. Новосильцев был англофилом, и каждому без слов было понятно, что вся «английская партия», все приверженцы союза с Британией – от Новосильцева до Семена Воронцова – должны сойти с политической сцены; они не могли быть проводниками нового, антианглийского курса.
       Примеру Новосильцева вскоре же последовал Кочубей. Затем и Строганов и Чарторыйский должны были отойти в сторону; царь не мог не почувствовать, что недавние друзья не одобряют его новую ориентацию. «Негласный комитет» перестал существовать».      
     И поясняет:
    «…Недовольство новым союзом, молчаливое осуждение царя, еще недавно всеми восхваляемого, «обожаемого монарха», приняло в кругах столичной аристократии, а тем более провинциального дворянства почти всеобщий характер… Граф Стединг, шведский посол в Петербурге, имевший самые широкие связи в русском обществе и всегда превосходно информированный, в донесении своему королю от 6 (18) сентября сообщал о крайнем негодовании, которое вызывает в Петербурге и Москве новая, профранцузская ориентация царя и его дружественное внимание к генералу Савари: «За все время, что я нахожусь здесь… я никогда не видел такого всеобщего недовольства».
        Стединг был послом в Петербурге с 1790 года, и за семнадцать лет, проведённых в столице Империи, он многое успел повидать. Его слова поэтому заслуживают внимания. Двумя неделями позже, 28 сентября (10 октября), он снова доносил шведскому королю:
        «Недовольство против императора все более возрастает, и со всех сторон идут такие толки, что страшно слушать… Но ни у кого не хватает смелости дать понять императору ту крайнюю степень опасности, которой он подвергается».
       Это уже звучало весьма серьёзно, а Стединг был не из тех людей, кто бросает слова на ветер…».