Вроде как предисловие
Не все ещё забыли, что в советское время дипломаты представляли собой от-дельную касту, неплохо замаскированную от населения внутри СССР. Об их жизни, осо-бенно в пресловутом «капиталистическом окружении», знать полагалось лишь то, что они «совершают трудную и почётную работу, помогая нам строить коммунистическое общество». Чтобы попасть на работу в посольство, торгпредство или иную ячейку совет-ских загранучреждений, надо было состоять в комсомоле или единственной в стране партии, проскочить через мелкое сито разных парткомов и комиссий, пройти проверку КГБ и собеседование в специальном отделе ЦК КПСС – логове управления всем непово-ротливым советским государством, ведомстве косном и удивительно ретроградном, боявшемся любых веяний эпохи и нагло прикрывавшемся заботой о моральном и идеологическом благополучии населения большой державы. Поэтому советские учре-ждения за рубежом были напичканы сотрудниками КГБ, которые в основной своей мас-се были, по мнению Автора, знавшего их, так сказать, изнутри, самой развращённой ча-стью советского общества и не могли вносить какой-либо весомый вклад в развитие по-истине грандиозных дипломатических усилий государства. Реальную работу выполняли те, кто не был связан с КГБ и исправно тянул дипломатическую лямку, не тратя время на слежку за коллегами. Но таких было на удивление немного. Период перестройки, исчез-новение Советского Союза с политической карты мира показали удивительную способ-ность к мимикрии и перерождению именно цековских и кагэбэшников, считавшихся в СССР наиболее благонадёжными.
Автор будет рассказывать о реальных событиях так, чтобы никого не задевать, по-скольку не ставит перед собой задачи разоблачать, обличать, высмеивать, поучать. Ав-тор даже не назовёт себя. Автор не хочет, чтобы кто-то, читая эти строки, нервно по-ёжился и стал опасаться, не изменят ли о нём мнения его нынешние коллеги. Все мы люди, и ведь давно сказано: не суди других и не будешь сам судим. При этом всем лю-дям свойственно всё человеческое. Советские дипломаты не были исключением. Каждое загранучреждение любого государства – это замкнутый мирок, не допускающий в свои ряды командировочных, туристов, трепещущий перед заезжим столичным начальством и мечтающий лишь о материальных благах. Среди дипломатов всегда найдутся и жуткие неряхи, и, и алкоголики, и страстные охотники за чужими жёнами, и откровенные дура-ки, то есть все те, кого мы ежедневно видим в повседневной жизни. Автор лишь хочет смыть грим романтики и исключительности с советских дипломатов и подкинуть пищу для ума осведомлённых читателей, а неосведомлённым помочь открыть глаза хотя бы чуть-чуть шире, если, конечно, они способны на некое усилие над собой.
Некоторые истории связаны с работой Автора на журналистском поприще, когда он сталкивался с разными людьми и становился если не поваром, то помощником пова-ра на кухне приготовления новостей и выпечки политических комментариев для совет-ских и иностранных радиослушателей. Постигая специфику подготовки радиопередач, Автор чётко понял, что взятый на вооружение в советской журналистике курс на скудо-умие – не просто манера, а жизненная необходимость не от хорошей жизни. Журна-листская сфера во многом отличается от дипломатической: с одной стороны, гораздо меньше формальностей, начиная с внешнего вида, отношений с начальством и заканчи-вая распорядком дня, к тому же даже в условиях жёсткой идеологической цензуры можно было исхитриться и применять творческий подход при трактовке конкретных со-бытий социалистической действительности. В противоположность этому дипломат невы-сокого ранга всегда действует в пределах данной ему инструкции, уподобляясь собачке на коротком поводке.
Но вместе с тем даже маленькая степень свободы и раскованности в журнали-стике, стеснённая строгими рамками и выраженная едва заметными полутонами, всегда чревата непредсказуемостью того, «как слово наше отзовётся», иными словами, прежде всего неуверенностью в реакции непосредственного начальства, которое бывало одер-жимо стремлением перестраховаться и избежать нагоняев сверху либо руководствова-лось собственными, нередко очень субъективными оценками того, что виделось Автору совсем иначе. Конечно, написанные для эфира материалы всегда имели определённую идеологическую и политическую направленность, и постоянная, иногда явно топорно сработанная политизированность комментариев и даже новостей снижала доверие ра-диослушателей к ним и Московскому радио в целом. Но по вопросу доверия никто не беспокоился: советская пропаганда не отличалась изяществом подачи материала. К тому же строгая цензура лишала возможности выйти в эфир с новостью, на которую ещё на получено разрешение. Поэтому советские СМИ постоянно давали фору иностранным даже в тех случаях, когда речь шла о событиях в СССР. Их главной задачей было дать нужную трактовку событию.
Итак, история номер один.
Не к месту высунулась
Жаркое лето в жаркой стране. Для дипломата очень важен дресс-код: на работу надо являться comme il faut, то есть в пиджаке и при галстуке, и не снимать при ино-странцах ни то, ни другое весь рабочий день. Предвечернее солнце палит нежадно и жарит лучами людей, снующих в небольшом дворике у ворот посольства. Неумолимо приближается время большого приёма в честь заместителя председателя совета мини-стров СССР, находящегося с визитом в столице чужого государства. Не касаясь содержа-ния визита и переговоров, скажу, что пожилому зампредсовмина по-человечески не-повезло: некто из местных попытался ударить его не то палкой, не то чем-то вроде того. Детали не разглашаются. Многих наших били за границей. Однажды в Нидерландах со-ветскому послу врезал по физиономии местный полицейский, разразился крупный скан-дал, а советский министр иностранных дел кривомордый Громыко, который был изве-стен всему миру как Mr. Nyet, ещё и обвинил немолодого заслуженного дипломата, что тот сам во всём виноват. Про инцидент с зампредсовмина известно только, что в основ-ном удар пришёлся по спине очень немолодого переводчика, постоянно находившегося при высокопоставленном госте. Переводчик слегка пострадал, но госпитализация не по-требовалась. А высокий гость, видимо, отделался испугом. Глядя на его холёную физио-номию, Автор подумал, что высокопоставленного гостя давно изнежила советская дей-ствительность, подобострастная суета окружающих его подчинённых, и поэтому ему не-легко и даже страшновато подвергнуться угрозе физического насилия на старости лет, да ещё, как говорится, находясь при исполнении. Все в посольстве гадают, как пройдёт приём после случившегося и в какой форме принимающая сторона принесёт извинения. Но если извинений не последует, а такое в принципе кое-кто в посольстве допускал, то насколько уместно в таких условиях проводить приём и потчевать гостей? Может, приём вообще отменить?
Но посольский повар Иван Гаврилович уже вовсю командует местными поварами, которые под его пристальными взорами готовят закуску и выпивку. Поэтому резонно предположить, что послу уже известно кто и как будет извиняться.
И тут некстати появляется маленькая рыжеватая собачонка.
Немногие знали, что кто-то из посетителей консульского отдела подарил её заве-дующему отделом Василию Александровичу, матёрому кагэбэшнику, умело строившему из себя «своего в доску». Автор как бывший обжора остаётся благодарен В.А. за первое знакомство с местной кухней, оказавшейся на редкость вкусной. Собак вообще-то в по-сольстве держать вроде бы нельзя, но зав. консульским отделом живёт тут же рядом со служебным зданием и, несомненно, имеет неписаное право на некоторые поблажки.
Собачка обычно пряталась от солнечного зноя, но суета во дворе и запахи с по-сольской кухни её заинтересовали: «Может, и мне перепадёт хоть чуть-чуть?». Именно перепадёт, потому что швырнут перед ней на асфальт, к чему она успела привыкнуть. Подношения, иногда даже щедрые, были нередкими, потому что в посольстве время от времени кого-то вкусно угощают.
Далее во дворе появляется сам посол – «его превосходительство» Игорь Андре-евич, импозантный, холёный мужчина в возрасте чуть более 50 лет, властный, но до смешного боявшийся жены – Ольги Александровны, в молодости очень красивой, весь-ма ухоженной и более властной, чем муж. Посол подходит ко второму лицу в посоль-стве советнику-посланнику Алексею Петровичу, невзрачному человечку того роста, про который говорят «метр с кепкой», и негромко говорит:
- Извиняться приедет сам премьер-министр.
- Вот как? Замечательно, Игорь Андреевич!. Это наверняка следствие Ваших с ним хороших отношений. Но вот одна маленькая проблема: ту бегает приблудная собачонка, она явно поесть просит.
- Где она? А-а, эта…Видимо, случайно проскочила, когда ворота открывали. Вот к чему приводит электрический контроль ворот! Теперь смотрят только на экран, а смот-реть ведь надо на ворота, но на ворота им плевать. Я же предупреждал. Ну что, бросим все дела и будем говорить только о собаке? Выгоните её и побыстрее! Не стоит и гово-рить о такой мелочи.
_ Видите ли, Игорь Андреевич, собачка-то не приблудная, - вклинивается в разго-вор начальства советник Кузьма Прохорович, седенький благообразный старичок, сма-хивающий на сбрившего бороду Деда Мороза.- Она, насколько я подметил, живёт у Ва-силия Александровича и должна его слушаться. А вот и он сам.
Василий Александрович, предчувствуя возникновение неприятной проблемы, уже примерно полчаса безуспешно пытается подманить собачку, но она уверенно взяла курс поближе к вкусным кухонным запахам и на хозяина плевать хотела. Заведующий кон-сульским отделом стоит возле собаки, весь багровый от злости, в его протянутой руке кусочек не то сосиски, не то небольшая косточка. Однако собачку подношение не заин-тересовало.
- Тогда вот что, - скомандовал посол, - Алексей Петрович, займитесь лично орга-низацией отлова собаки и выдворения её с посольской территории. Подключите наших. Развели тут, понимаешь…Несерьёзно это!
Советник посланник кликнул всех оказавшихся рядом и повелел срочно призвать остальных, желательно мужчин, но можно и женщин, особенно формами попышнее. Таких в любом нашем госучреждении всегда хватает. Мы, мол, её обложим со всех сто-рон и погоним к калитке или воротам, быстро приоткроем и потом ещё быстрее закро-ем, главное -напугать собачонку и погнать в нужном направлении. Посольские поспешно сбежались, поскольку предстояло нечто неординарное и наверняка нескучное.
Первым пришёл советник Семён Александрович, высокий и очень толстый, стриж-ка ёжиком, пузо вперёд, вечно потный, но благоухающий не то дешёвым одеколоном, не то чем-то другим не лучше. За ним важно несла свои пышные телеса Лидия Петровна, его супруга. Подтянулись и остальные. Выскочила жена Автора Татьяна, которая первым делом закурила и потом стала вникать в ситуацию. Все дружно потеснили собачку в угол посольского переднего двора недалеко от ворот, в котором перпендикулярно сходились две стены служебных строений.
Собаке это явно не понравилось, она напряглась и злобно оскалилась. Василий Александрович явно растерялся. И тут посол счёл нужным поторопить его и остальных собравшихся:
- Василий Александрович, я готов забыть о том, что собака тут оказалась по Вашей милости, только схватите её и выкиньте. У нас времени меньше 20 минут, скоро премь-ер-министр приедет, а мы что, вроде как собакой его припугнуть собираемся?. Что он и другие о нас подумают?!! Стыд и срам!
Слова о скором приезде премьер-министра заставили всех напрячься. Василий Александрович тем не менее зачем-то быстро удалился, и это кое-кого удивило («смыл-ся в самое неподходящее время!»). Собаку зажали в самый угол. Она, продолжая ска-литься, сжалась, готовая ко всему. Вокруг неё плотно стояли приодевшиеся для приёма посольские сотрудники и их жёны. Стоявшие сзади и плохо соображавшие что надо де-лать напирали на передних, вследствие чего кто-то наступил на ногу соседу или соседке, кто-то дышал в затылок или ухо стоявшему рядом запахом гнилых зубов или тем смра-дом, что выдаёт больная пищеварительная система. Оказавшаяся во дворе одной из по-следних супруга советника-посланника Капитолина Поликарповна, выше мужа минимум на голову, которая уже приготовилась идти в зал приёмов, оказалась не в силах спра-виться с охватившим её любопытством. С одной стороны, она боялась помяться и испач-каться, с другой, опасалась остаться в стороне от остальных. Терзаясь неведением, Капи-толина Поликарповна подошла к стоявшим сзади, вместе с другими стала подталкивать впереди стоящего, спрашивая шёпотом: «А что тут вообще случилось?». Ей не ответили по существу, и лишь Автор, к которому она тоже обратилась с вопросом, кивнул подбо-родком вперёд и сказал: «Собака». Капитолина Поликарповна уставилась недоумённо на Автора, поскольку из-за спин ничего не видела. Тем временем передние испытывали нажим сзади и невольно делали шажки вперёд, на испуганную собачонку, а та явно предчувствовала недоброе и молчала.
Неожиданно, довольно бесцеремонно расталкивая собравшихся коллег, на пер-вый план снова вышел Василий Александрович. Все немного отстранились назад, пред-чувствуя развязку. Левую руку Василий Александрович вытянул в сторону собаки, сделав ею что-то вроде успокоительного жеста, а правая вдруг описала полукруг и обрушила на голову несчастной собачонки не то бейсбольную биту, не то большую палку. Раздался хруст костей. Собачка вздрогнула, дёрнулась и упала. Все оцепенели.
Татьяна дёрнула мужа за рукав и негромко сказала:
- Живодёр! Неужели не мог чем-нибудь накрыть и схватить? А он сразу убивать!
Её тут же поправили
Таня, не распускайте нюни! Василий Александрович мастерски решил проблему, лучше посмотрите, как чисто сработано. Ни капельки крови!
Василий Александрович услышал последние слова и весь содрогнулся. В руках у него появился пакет из плотной бумаги, в который он положил оставшееся от собаки и пошёл к калитке, вышел на улицу и скрылся из виду. Спустя минут семь-восемь он вер-нулся без пакета. Все с изумлением увидели, что Василий Александрович плачет совсем как маленький ребёнок. Он всхлипнул, смачно засопел и тыльной стороной кисти руки вытер глаза. Обращаясь к изумлённо и с любопытством смотревшим на него коллегам, Василий Александрович сказал:
- Я ведь собак очень люблю. Вот уж никогда не думал, что убью такую маленькую, добрую, беззащитную. Никому ведь никогда не угрожала, а я её так… За что?!!
- Какая же она беззащитная? Вы что, не видели, как она скалилась? – затрясла не-хилым бюстом от удивления Лидия Петровна, не любившая животных.
- Так она же маленькое живое существо! Защищалась как могла, это инстинктивно. Мы ведь её жутко напугали своими злобными лицами. Нас вон сколько, и все против неё…А она…Бедная, несчастная, она так мне верила! А ну вас всех подальше, думайте что хотите, а я после приёма напьюсь в стельку.
Теперь всем стало ясно, что самое интересное позади. Пора встречать пригла-шённых на приём. Посольская компания минут на пять-семь разошлась и затем снова собралась во дворе. Вскоре раздался вой полицейской сирены. Автоматические ворота распахнулись, и въехала кавалькада чёрных автомобилей марки «Ниссан». Из второй машины вышел знакомый всем по теленовостям рослый, смуглый, спортивного вида уже немолодой мужчина и с улыбкой протянул руку буквально подбежавшему к нему сияющему послу, с явно фальшивым восторгом залепетавшему:
- Your Excellency, dear Prime Minister, welcome to the Soviet Embassy! I am so glad to greet you here.
К премьер-министру подошёл зампредсовмина, с важным высокомерием и натужно улыбаясь выслушавший слова извинения, затем оба трясли друг другу руки. Со стороны всё выглядело так, будто гостя поздравляют не то с днём рождения, не то с чем-то другим, не менее радостным. Все пошли в посольский зал приёмов. А там мощ-ный кондиционер, фуршет, напитки, закуски…
Время пролетело быстро. Премьер-министр уехал с приёма первым, посол про-водил его до автомобиля. Зампредсовмина сослался на усталость, отягощённую плохой адаптацией к смене часовых поясов, и ушёл по лестнице наверх в отведенную ему ря-дом с квартирой посла шикарно обставленную квартиру для высокопоставленных совет-ских гостей. Оставшись без высокого начальства, поскольку посол и советник-посланник тоже быстро удалились, посольские и их жёны стали вести себя проще, налегая на оставшиеся в изобилии шикарную выпивку и дорогую закуску. Некоторые пили-ели не-прилично жадно, кое-кто быстро опьянел. Теперь в зале приёмов находились только свои, поэтому стали расслабляться прежде аккуратно и туго подтянутые узлы галстуков, быстро расстёгивались верхние пуговицы рубашек (сейчас у нас всегда так ходит Жири-новский), зал быстро наполнился табачным дымом.
Поскольку завтра был новый рабочий день, а угощения быстро исчезали, некото-рые вскоре потянулись к выходу. Татьяна спросила Автора:
- Ты ничего не порвал? Не испачкался? Мне вот жирная корова Лидка на ногу наступила. Небось, нарочно.
-Тихо ты! Идём скорее, Лидка уже за рулём, мне она шепнула, что готова как обычно подвезти нас.
Лидия Петровна сидела за рулём разбитого «Шевроле», выпущенного в эпоху дешёвой нефти и моды на огромные автомобили, и молча курила. Она и курила, и ма-шину водила. Супруг не курил и водительских прав никогда не имел. В его понимании, как и в понимании отца Автора, водить машину – занятие не для интеллигентной пуб-лики и тем более не для руководящих работников. Автор и Татьяна сели в машину на задние сиденья.
Тяжело пыхтя, в машину втиснулся и Семён Александрович, явно основательно вкусивший и яств, и напитков, отчего он улыбался и был благодушен. Он плюхнулся ря-дом с женой на переднее сиденье и с ходу заявил:
- А Вася-то лишь в самом конце расслабился. Учти, Юра, убивать тоже нужно умеючи!
- Сёма, не пори х..ню! – сказала Лидия Петровна, внимательно глядя перед собой на проезжую часть и продолжая держать губами потухшую сигарету.
- Лидунчик, ты чё, это правда жизни! А Юра, насколько я заметил, ещё витает в идеалистических облаках и не всегда врубается в суровую реальность. Верно ведь, Юра?
Автор молча кивнул. Спорить не хотелось. А Семён Александрович продолжил, поскольку его распирало желание поораторствовать и поучить молодое поколение уму-разуму:
- В дипломатической работе всё может случиться, мы ведь тут все как на войне. Всегда, даже, я бы сказал, во сне каждому из нас надо оставаться внутренне мобилизо-ванным.
Он сытно рыгнул, потом икнул, поёрзал на сиденье и сказал:
- Внукам потом расскажешь о сегодняшнем дне. Подумаешь, собаку убили! Туда ей и дорога. А поскольку каждый факт требует классификации и обобщения, скажу пря-мо: в жизни вообще опасно высунуться не вовремя. Вот шавка и схлопотала! Делай вы-вод из случившегося.
Внукам Автор уже рассказал. Автор и его внуки любят животных.
История вторая
Допустимо ли подать руку фашисту?
У второй истории точное время и место действия: посольство СССР в Японии, 21 августа 1968 года. По всему миру ив Японии в тот летний день разнеслась поразительная новость о том, что Советский Союз вместе с некоторыми другими государствами-членами Организации Варшавского договора пошёл не беспрецедентную меру оккупа-ции своего военно-политического союзника - тоже входившей в ОВД Чехословакии. В оправдание этого невиданного поступка советское руководство сослалось на необходи-мость «зашиты завоеваний социализма» и попыталось мотивировать свои действия срочно сформулированными принципами не известного до того времени и впервые провозглашённого генсеком Брежневым «пролетарского интернационализма». Осталь-ной мир отнёсся к случившемуся с недоумением и явным неодобрением, поскольку предложенная СССР мотивировка была совершенно неубедительной. Внутрипартийные события в Чехословакии никоим образом не могли угрожать Советскому Союзу Из чле-нов ОВД не согласилась участвовать в военной оккупации Чехословакии лишь Румыния. Чаушеску захотел выглядеть белой вороной в соцлагере, что впоследствии не спасло его от мучительной смерти от рук разъярённой провинциальной толпы.
Все советские посольства и другие представительства за рубежом в той или иной степени столкнулись с акциями протеста – хорошо организованными митингами, шум-ным скандированием антисоветских лозунгов и другими акциями, не всегда безобид-ными. В результате Советский Союз немало потерял от ввода войск в Чехословакию и неизвестно что выиграл. «Сплочённость монолитного лагеря социализма» оказалась мнимой. О реакции в странах западного мира и говорить нечего. Там протестовали лю-ди всех политических убеждений.
К вечеру 21 августа обстановка перед советским посольством в Токио накалилась. Ворота посольства, в рабочее время обычно в те годы открытые, пришлось плотно за-крыть. К посольству приехали дополнительные наряды полиции. В самом посольстве по-стоянно раздавались телефонные звонки почти одинакового содержания: все звонив-шие требовали встречи с послом для выражения протеста против советской оккупации. Посол Олег Александрович Трояновский, естественно, не мог позволить себе целый день выслушивать «несправедливые нападки на КПСС и СССР и всякого рода злобные инсину-ации». Он принял единственно правильное решение: направлять для встреч с протесту-ющими младших дипломатических сотрудников, в частности Автора, которым было по-ручено принимать письменные петиции и выслушивать устные антисоветские тирады, при этом оставаясь вежливыми и никоим образом не вступая в дискуссии.
Вместе с другими коллегами, уполномоченными разбираться с протестующими, Автор был очень польщён возложенной на него неожиданной миссией. Эмоции закипе-ли в нём. Откровенно говоря, Автор почувствовал себя слегка напуганным, но тем не менее преисполненным решимости наилучшим образом выполнить порученную задачу.
Первыми примчались протестовать представители Социалистической партии Япо-нии (теперь она именуется Социал-демократической). Они сделали вполне корректное заявление, вручили письменный текст и удалились.
Вторыми приехали представители правящей Либерально-демократической пар-тии Японии. Тоже вполне корректная публика. Хорошо одетые, модно подстриженные, уверенные в себе. Настоящая правящая элита.
Третьими были японские коммунисты, протестовавшие уж очень подчёркнуто не-дружелюбно. Все они оказались, как помнится до сих пор, карикатурно злыми, старо-модно и небрежно одетыми, плохо выбритыми, плохо и немодно подстриженными. Короче говоря, японская разновидность «пролетариев». Автор не хочет углубляться в перипетии непростых отношений между КПСС и КПЯ, но хотел бы отметить, что нередко позиция японских социалистов по отношению к КПСС была намного менее конфронта-ционной, нежели позиция КПЯ. Так было и на тот раз. Коммунистов тоже пришлось тер-пеливо выслушать. Они возмутились, посчитав служебное положение принявших их мо-лодых дипломатических сотрудников не соответствующим для встречи с их высокопо-ставленной делегацией. Автор не сторонник коммунистических идей, поэтому будь его воля, он просто не пустил бы в посольство делегацию японских коммунистов. Но тогда эта партия имела в Японии гораздо большее влияние.
Потом приехал лидер не существующей в наше время Партии демократического социализма Нисимура. Вручил свою визитную карточку и что-то пролепетал в духе кота Леопольда («Ребята, надо жить дружно»). Тоже ничего выдающегося. Вполне интелли-гентный старичок.
Тем временем стало темно, рабочий день закончился. Пожаловал слегка помятый и не совсем трезвый представитель партии Комэйто, который сходу довольно эмоцио-нально предъявил всему Советскому Союзу претензии за испорченный вечерний отдых, а затем чисто формально высказался о вводе войск в Чехословакию как о предосуди-тельном поступке. Он поспешно удалился, видимо, желая продолжить более приятное времяпровождение.
Все напряглись: какой следующий номер сегодняшней программы? И тут прибе-жал запыхавшийся и взъерошенный офицер полиции:
- Мне поручено охранять посольство. А вам всем, господа, насколько я понимаю, поручено принимать протестующих? Посмотрите, собралась целая толпа членов Патрио-тической партии Великой Японии (;;;;;;). Даже их глава Акао Бин приехал. Раньше были приличные делегации, а тут шумная толпа! Что делать будем? Поговорите с ними или как?
Автору было поручено срочно сбегать к начальству за дальнейшими инструкция-ми, а ему сказали:
- Неужели испугался? Выйди один к толпе, поговори!
Вот те на! Один?!! К толпе?!! Но надо выполнять поручение. Автор смотрится в зеркало, поправляет причёску и галстук, потом выходит за ворота. Сразу же он оказыва-ется ярко освещённым мощными прожекторами, слышны негромкий шум кинокамер и щёлканье затворов фотоаппаратов, в глаза бьют неприятные лучи фотовспышек. Буше-вавшая до этого толпа буквально за одно мгновение замолкает. Полнейшая тишина. («Вот это дисциплина!» – подумал Автор). На первый план выходит тощий японец с длинными седыми волосами, громко представляется и протягивает свою визитную кар-точку:
- ;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;-
Приняв, как требуют японские правила вежливости, двумя руками визитную кар-точку от импозантного старичка, Автор называет себя. И тут Акао-сан протягивает руку.!
Секундная пауза. Японцы нередко обходятся без рукопожатий и подают руки ино-странцам только в ответ на аналогичные жесты с другой стороны. Автор в замешатель-стве. Он кое-что читал об этом Акао: учёба в 1930-е годы в Германии, посещение вы-ступлений Гитлера, встречи с самим фюрером и прочее в том же духе. Короче говоря, перед Автором – убеждённый фашист. В мозгу молниеносно прокручиваются разного рода советские запреты и страшилки. Подать руку вроде бы недопустимо, но ведь Автор дипломат! Переломив себя, Автор собирается с духом и подаёт фашисту руку. А тот приветливо улыбается и произносит небольшую речь примерно следующего содержа-ния: японские патриоты – сторонники демократического развития всех народов мира, не надо препятствовать поступательному движению чехословацкой демократии, даже если там захотели порвать с социализмом советского типа, мы уважаем Советскую Ар-мию и не желаем ей брать на себя позор неправедной оккупации. Затем протягивает увесистый свиток, прямо как средневековье какое-то. После этого обмен поклонами, Ав-тор поворачивается и возвращается в посольство, Акао-сан садится в оказывающийся припаркованным прямо перед воротами шикарный чёрный «Ниссан», толпа молча рас-ходится.
В посольстве первым делом = доклад руководству о встрече, дословное повторе-ние всего сказанного. Руководство довольно:
- Признайтесь, Юра, страшно было?
- Откровенно говоря, в какой-то степени. Но я надеялся на полицию и на япон-скую дисциплинированность.
- Ну и правильно. Ничего, Молотов ведь тоже Гитлеру руку пожимал. На сегодня всё. Всем по домам! Завтра, подозреваю, спектакль продолжится. Будьте готовы!
Дома Автор старается сосредоточиться и осмыслить происшедшее за день. Его тя-готит рукопожатие с Акао, в этом видится что-то неподобающее. С другой стороны, ведь рукопожатия прочно вошли в обычный ритуал человеческого общения, и при этом ис-тинные взаимоотношения не при чём. Ведь обмениваются рукопожатиями самые закля-тые враги, а тут благообразный ухоженный старичок с хорошими манерами. Что он лично Автору сделал нехорошего? Ведь в посольстве есть личности, которым Автор с превеликим удовольствием перестал бы подавать руку, но ведь приходится. Работа есть работа. Прикажут - и сатану поцелуешь!
С этой неоригинальной мыслью Автор наконец заснул. Молодой возраст и уста-лость никоим образом не могли стать причиной для бессонницы, это постигнет Автора спустя почти пятьдесят лет.
На следующий день, бреясь, Автор, как всегда во время утреннего туалета. раз-мышлял о вчерашнем: что и как произошло, где и в чём он был неправ, и вывел для се-бя следующие постулаты.
В каждом поступке главное – суметь потом объяснить его себе. А для этого надо уметь понимать себя, любить или хотя бы уважать себя и делать выводы на будущее. Но уж если в твоём поступке выискивается некое служение интересам государства, как за вчерашний день, в течение которого Автор находился всецело на службе государствен-ных интересов, эти интересы надо ставить превыше всего. Поэтому, если быть до конца откровенным, в душе Автор понимал и поддерживал протестующих, поскольку считал и считает оккупацию Чехословакии наглой выходкой зарвавшегося советского руководства, но с другой – он ведь на работе в посольстве, поэтому обязан исправно выполнять рас-поряжения начальства. Симпатии Автора к тем, кто протестовал против оккупации Чехо-словакии, никоим образом не распространялись на фашистов. Но ведь и фашисты про-тестовали вместе с остальными, причём их форма протеста оказалась подчёркнуто орга-низованной. Пожал руку фашисту – это чисто по работе и не связано с личными взгля-дами. Если так, тогда совершенно незачем заниматься самокопанием, не за что укорять себя.
Второй день протестов не запомнился Автору ничем выдающимся. А далее – со-бытия приняли более интересный оборот.
История третья
Страсти по Чехословакии: угроза рукопашного боя
Отклики на оккупацию Чехословакии не ограничились демонстрациями и петици-ями протеста. Подспудное брожение, кто бы впоследствии что бы ни говорил, ощуща-лось даже в стенах советских загранучреждений, где не у всех брежневский вариант марксизма-ленинизма вымыл из мозгов способность делать правильные выводы. В частности, Автору пришлось стать свидетельством яростных перепалок в столовой по-сольства, где обедали в основном те, кто приехал на работу вообще без жены или чьи жёны временно откочевали на родину с набитыми чемоданами. Татьяна готовить по-просту не умела, и Автор тоже обедал в столовой.
Инициатором дискуссий был давно покойный Степан Кириллович, экономический обозреватель ТАСС, щупленький и с маленькими усиками. Он практически открыто взял на себя неблагодарную роль диссидента. До сих пор удивляет, почему он не боялся того, что было принято называть «оргвыводами». Можно сделать на этот счёт разные пред-положения, но Автор далёк от этого. Обладая острым умом и даром вести полемику с теми, кто придерживается иных взглядов, Степан Кириллович много сделал для разъяс-нения Автору истинного положения вещей, за что Автор ему очень признателен.
В один из обеденных перерывов столовая была, как обычно, полна едоков. За один стол сели Степан Кириллович и ещё кто-то, и вскоре к ним присоединился Алексей Иванович, про которого все знали, что он курирует связи с компартией и руководимыми коммунистами организациями, а также что вообще он работник ЦК и ещё другого ве-домства, какого конкретно – пусть читатели догадываются сами.
Разговор начался с мелких тем и потом перешёл на Чехословакию. После побед-ной бравады Алексея Ивановича в духе «здорово мы им врезали, пусть зарубят себе на носу, что отступать от завоеваний социализма СССР никому не позволит» наступила не-ловкая пауза. Автор, сидевший за соседним столом, весь напрягся: что последует даль-ше?
Степан Кириллович своим обычно тихим голосом произнёс:
- Я вижу всё это иначе.
- Как же можно смотреть на происшедшее иначе? Тут нужна принципиальная партийная позиция, -укоризненно сказал Алексей Иванович и строго уставился на оппо-нента.
- Такая, как Вы изволили выразиться, принципиальная партийная позиция идёт вразрез с пропагандируемым нами курсом на мирное сосуществование и потворствует американской точке зрения, согласно которой мир поделён на две основные зоны вли-яния. Мы упрекаем США в том, что там не терпят ни малейшего инакомыслия, а сами пошли на открытую оккупацию союзника из-за того, что воля населения и действия пар-тийного руководства противоречат нашей позиции. Так мы наживаем новых врагов и предаём старых друзей. Хуже не придумаешь! Или я не прав?
Алексей Иванович буквально вскипел, перейдя от тенорка к неприятному визгу:
Стёпа, пойми же, там сейчас у власти враги!
- Лёша, где ты усмотрел врагов? Не в Дубчеке ли ты их нашёл?
- Дубчек не самый опасный, но он стал марионеткой сионистов!
= Лёша, сейчас не то время, когда всюду выискивали космополитов. Нельзя же так открыто проповедовать антисемитизм! – Степан Кириллович и Алексей Иванович посте-пенно краснели.
- Да чё вы, мужики, ешьте побыстрее суп, он же остынет, а я второе щас принесу,-попыталась направить обоих на путь истинный повариха Мария Павловна.
Но её не слушали и не слышали.
- Мы столько лет помогали Чехословакии строить социализм не для того, чтобы сионисты всё за несколько недель порушили! – вскричал Алексей Иванович. –
= Лёша, у меня не создалось впечатление, что в Чехословакии намечался отход от завоеваний социализма! – парировал Степан Кириллович.
- Ха, так они тебе прямо и скажут об этом!
- Лёша, но ведь ты обвиняешь чехословацкое партийное руководство в том, в чём обвиняли Хрущёва после его доклада о культе личности. Нельзя же становиться на пози-цию Албании и Северной Кореи!
- Стёпа, при чём тут Хрущёв? Ты знаешь позицию ЦК и не прикидывайся, будто ни-чего не знал о чехословацком деле. Мы с тобой сейчас не у меня на даче, там бы выпили, потрепались вволю. Поэтому изволь либо замолчать, либо пеняй на себя. Я к тебе очень хорошо отношусь, я вообще против единомыслия, но решение ввести войска, ты дол-жен понимать, продиктовано высшими интересами, и точка! Вон Юра всё слышит, что он подумает? Между прочим, когда Косыгин проинформировал Джонсона о вводе войск в течение следующих двух-трёх часов ночи и объяснил ему, что наши войска оста-новятся на границе с ФРГ, Джонсон воспринял это как совершенно нормальное явление. А нам чего вдруг осуждать наших? Мы здесь обязаны демонстрировать единомыслие и следовать партийной линии. Я тоже не знаю всех нюансов обстановки в Чехословакии, но мне это не нужно! ЦК и Политбюро во всём разберутся. – Алексей Иванович оглянул-ся на Автора, надеясь, видимо, на какую-то реплику или иную реакцию на сказанное.
Но что можно ответить на такой бред? Лучше промолчать. Поэтому Автор сделал вид, будто не расслышал, и буквально уткнулся носом в умело приготовленный биф-штекс. Марию Павловну не зря взяли на должность главного повара столовой.
- Лёша, Джонсон не воспринял оккупацию как нормальное развитие событий. Просто он в ноябре не будет участвовать в выборах, он теперь lame duck, как говорят в Америке, и поэтому Джонсон устранился от решения проблемы. Кстати, на выборах в ноябре победит Никсон. Мне трудно с тобой дискутировать, потому что ты фактически затыкаешь мне рот! – сказал Степан Кириллович и встал из-за стола.
- Степан Кириллович, а как же апельсиновый сок? – забеспокоилась повариха.
- Спасибо, Марья Павловна, я сыт по горло речами Алексея Ивановича. – Произ-неся это, Степан Кириллович сунул поварихе стандартную стоимость обеда и вышел из столовой.
- Что он такое брякнул на прощание? Как это Никсон сможет победить, если он уже один раз проиграл на президентских выборах? Тоже мне американист выискался? Как в пустую бочку пукнул! И вообще я что-то Стёпу не пойму! Раз ты приехал на загран-работу, засунь своё личное мнение себе в ж…! -непривычно резко прокомментировал уход оппонента Алексей Иванович, встал, положил на стул деньги и удалился.
В столовой воцарилась гробовая тишина. Все быстро доели обед и поспешили во двор, поскольку время обеденного перерыва ещё не закончилось.
Автор не стал особенно размышлять по поводу услышанного. Ясно, что произо-шло столкновение двух позиций, и сторонник официального взгляда на оккупацию Че-хословакии заткнул рот оппоненту. С кем это здесь можно обсудить? Решительно не с кем. Автору было что терять, его карьера только начинала набирать обороты. Лучше помалкивать.
Буквально через день-два чехословацкая тема получила новый импульс, да ещё какой! Ближайшее воскресенье выдалось дождливым, и Автор вместе с Татьяной отло-жили до хорошей погоды поездку в Камакура, так как испробовать новый «Никон» под дождём было бы явным безрассудством. Чем заняться? Татьяна предложила шоппинг (Автор просит извинить, тогда так не выражались) в Синдзюку, точнее в универмаге «Исэтан». где как раз началась очередная распродажа. Иной идеи она не могла приду-мать, все женщины одинаковы!
Зонты, плащи, непромокаемая обувь в Японии всегда должны быть наготове. Оделись по погоде, приехали, пошли по длинной галерее одного из восьми этажей уни-вермага к месту распродажи женского белья, летних платьев и прочего. Условились, что потом пойдут на распродажу мужских аксессуаров: Автора интересовали, как обычно, лёгкие рубашки, галстуки и жемчужные заколки к ним, а также запонки. Предвкушая ра-дость новых покупок, супруги шли, взявшись за руки и весело болтая о разных пустяках.
- Вот они, оккупанты ё..ные! Щас мы им по мордам врежем! – неожиданно по-слышалось сзади. Оба обернулись. К ним приближались не то трое (Автору так виделось), не то четверо или пятеро (версия Татьяны) молодых и не очень сотрудников посольства Чехословакии, которые тоже, судя по всему, были заинтересованы в посещении этажа распродаж. Вся компания почти без акцента говорила по-русски. Наверняка учились в СССР.
- Пан Гавличек, добрый день, - не без заметной дрожи в голосе сказал Автор.
- Для тебя, гад, и для твоей сучки он не добрый, - ответил рослый блондин Гавли-чек.
Компания окружила супружескую пару. Что делать? Прошло уже слишком много лет с тех пор, когда Автор дрался в последний раз, но тогда он был школьником и не но-сил очки, и к тому же драться за границей немыслимо. Между тем стоявший рядом с Гавличеком мужчина постарше толкнул в плечо Татьяну и в бок Автора.
- Давайте поговорим, - предложил Автор. – Вводить войска приказал не я, почему к нам какие-то претензии?
- Чехословацкие «коллеги» немного остыли. Драться и им не очень-то хотелось. На собравшихся с интересом смотрел продавец одной из секций универмага. Для драки место явно не самое подходящее.
- Всем привет! – послышался знакомый голос. Это был Степан Кириллович. – Ищу где лезвия для бритв, мне «Жиллетт» желательно, не подскажете?
- Чехословацкая компания буквально хором ответила:
- Это на другом этаже, где надпись «;;;;».
- Я же не знаю японский!
- Там всё увидите сами! - Они ушли так же внезапно, как и пришли.
- Я давно заметил, что они идут за вами, и заподозрил что-то неладное, - сказал Степан Кириллович. – Юра знает, что я электробритвой бреюсь. Теперь подозреваю, что они попытаются выкинуть что-то, когда вы выйдете из универмага, поэтому покупайте быстро то, за чем приехали, а потом смоемся, я машину тут в переулке припарковал.
Все трое вышли из универмага. Супругам уже расхотелось после случившегося что-либо покупать, а Степану Кирилловичу, как подозревал Автор, вообще в тот день ни-чего не требовалось в этом шикарном японском храме потребления.
В те времена парковка не представляла собой жуткой проблемы. Сейчас в это даже не верится. А в 60-е годы и в таком муравейнике, каким в те времена успел стать район Синдзюку, известное место шоппинга и развлечений на любой вкус и кошелёк, можно было найти укромное место для стоянки крошечного автомобиля, казавшегося слишком маленьким даже для низкорослого сотрудника ТАСС.
Отъехав немного, все не сговариваясь зашли в сусечную. Выявилось единство вку-сов: троица поглощала суси в нехилом количестве, а из напитков, кроме традиционного зелёного чая, было заказано сакэ «для снятия нервного напряжения», как обосновала необходимость выпивки Татьяна.
-Итак, молодые люди, что мы имеем? Акцию протеста с попыткой мордобоя. Та-тьяна, что у Вас с плечом?
- Ничего. Удар был скорее формальным.
- Тем лучше. А представьте себе, что творится в некоторых других странах! Там нашим посольствам намного хуже, могут избить местные и левые, и правые. Вы, Юра, помните посла Хрдличку? Он из Братиславы сбежал в Вену и там дал длинное интервью о том, как скверно ему работалось в Токио под неусыпным оком советских спецслужб.
- А почему Хрдличка оказался в Братиславе?
-Отпуск там проводил. Я предполагаю, что Хрдличке стало известно об угрозе ввода войск, вероятно, у него какой-то информатор наверху, вот он и ушёл срочно в от-пуск. От Братиславы добраться до Вены пара часов. Бывал я и в Праге, и в Братиславе. Хорошие города, хорошие люди. Но теперь отношения с ними надолго испорчены, а всё из-за глупости нашей верхушки. Что ещё наше Политбюро выкинет? Оно ведь вопиюще некомпетентно! Это надо же: оккупировать союзное государство! И мотивировочка идиотская: «наметился отход от основополагающих принципов социализма». Знаете, ребята, мне кажется, что наш СССР начинает загнивать. Такие закидоны даром не про-ходят, мы сознательно обрушили суть всей системы отношений с соседними государ-ствами. А что нас ждёт в будущем? Не хочу выглядеть мрачным пророком, но опасаюсь, что пройдёт еще лет 20-25, и мы с вами окажемся неизвестно в каком государстве. Ру-бим сук, на котором сидим! Всех сук, конечно, не перерубишь, и войны из-за Чехослова-кии не будет, но грязью нас обольют по самую макушку, и отмыться от неё будет ой как тяжело!
Когда всё было съедено и выпито, вышли из ресторанчика, сели в машину, и Сте-пан Кирилович подбросил Автора и Татьяну к универмагам в районе Сибуя. Страсть к шоппингу взяла в Татьяне верх: не терять же выходной день даром!. Дождь к тому вре-мени закончился.
От Сибуя до Эбису супруги шли молча. Автор всё не мог смириться с тем, что чёт-кая граница противостояния между двумя лагерями оказалась взломанной по нашей же вине. Ну что такого затевалось в Чехословакии? Где тут угроза существованию нашему социалистическому государству? Где тут опасность, если можно вообще ставить так во-прос?
Возникла мысль о том, что наше дряхлое Политбюро очень боится демократиза-ции в социалистическом лагере. Там, как было известно, жили немножко, в разных госу-дарствах по-разному, посвободнее, чем в «первой стране победившего социализма», то есть без унизительных собеседований с будущими назначенцами на загранработу, без выездных виз – одной из отвратительнейших черт тоталитарного советского режима, да много ещё чего там не было! А если прогноз Степана Кирилловича сбудется, и в самом деле в СССР рванёт, что тогда? Гражданская война? Реставрация монархии? Нет, пожа-луй, наиболее вероятен какой-то российский вариант буржуазной демократии. Может быть, всё сведётся к многопартийности и развитию частного предпринимательства. А что станет с КПСС? Суды? Расстрелы? Нет, там наверху всегда начеку, они сумеют пристро-иться, только как – непонятно.
- Таня, а твой отец при ином раскладе событий смог бы стать строительным маг-натом и работать не на государство, а в свой карман?
- Нет, не думаю, - и по этому ответу Автор понял, что в голове Татьяны мысли вер-телись примерно в том же направлении. -А у мамы в роду были и кулаки, и купцы. Сама она тоже не промах. В министерстве внешней торговли, я считаю, у каждого, кто не идиот, вырабатывается вкус к коммерции. Вот твой папаша типичный министерский функционер и в случае чего окажется на мели. То-то он в письмах постоянно предосте-регает нас не верить капиталистическому благополучию.
- С одной стороны, призывает не верить, а с другой – слетал на неделю в Женеву и с восторгом подробно описал что оттуда привёз. Лицемер он и ханжа! Я вот что ду-маю: нам с тобой надо в какой-то очень отдалённой перспективе готовиться морально к жизни в иных условиях, то есть при ином строе. Тебя эта мысль не коробит?
- Нисколечки! Но всё же ты,Юрка, не суди родителей! Они родители -и точка! А если говорить о нашей способности измениться, мы с тобой ведь не капээсэсовцы! Нам терять нечего.
Справка: в США на президентских выборах в ноябре 1968 года победил кандидат отреспубликанцев Ричард Никсон.
Спустя 11 лет Автор вспомнил слова Степана Кирилловича. «Наше» Политбюро выкинуло номер посерьёзнее и опаснее чехословацкого: началась военная авантюра в Афганистане, оказавшаяся и кровавой, и долгоиграющей.
Но это будет уже косвенно связанная с Афганистаном история четвёртая.
Слово надо сдержать, хоть ты тресни
Все мы помним, сколько было написано и сказано по поводу никогда не суще-ствовавшего «единства мирового коммунистического движения», в действительности буквально с первых лет своего существования раздираемого склоками и взаимными обидами. Несколько коммунистических партий особо отметились в противостоянии нашей КПСС, тоже не белой и пушистой.
Разногласия с Коммунистической партией Китая были настолько остры, что оказа-лось невозможным скрыть их, и градус накала страстей в течение многих лет неуклонно повышался от поначалу вполне корректной полемики после доклада Хрущёва о культе личности на закрытом заседании 20 съезда КПСС до ожесточённой ругани на страницах массовых СМИ и телевизионных экранах, и в итоге разногласия переросли в 1969 году в вооружённое столкновение. Поскольку тема эта очень обширна и серьёзна, а связанных с ней документов и различных публикаций великое множество, Автор сознательно ухо-дит от неё, тем более что сейчас вспоминать о советско-китайском противостоянии вро-де как моветон. Мы, мол, стратегические партнёры и в БРИКС, и в ШОС. А о прошлом предложено забыть в интересах нашего будущего.
Разногласия с коммунистами Западной Европы были по сути чисто теоретические. У нас поругивали еврокоммунизм в лице Марше и Берлингуэра, но на личности предпо-читали не переходить, и занимался этим преимущественно идеологический рупор ЦК журнал «Коммунист», мимикрировавший теперь в «Свободную мысль». В западноевро-пейских коммунистических, левых и левацких открытых массовых изданиях выражали недовольство по поводу судебных процессов над Даниэлем и Синявским, высылки Сол-женицына, лишения советского гражданства Вишневской и Ростроповича, что нередко вынуждало наши «компетентные органы» изымать из продажи отдельные номера газет «Морнинг стар», «Юманите» и «Унита», причиняя тем самым вред студентам советских языковых вузов, которые лишались ценных материалов для наращивания словарного запаса. Но кое-какие крамольные номера газет попадали в продажу. Однажды Автор предложил на занятии по французскому переводу использовать передовую «Юманите», озаглавленную «По поводу одного процесса», но молодая преподавательница в ужасе заверещала, что не пойдёт на это, а после занятия отругала Автора за «провокацию». Она была права: Автор хотел посмотреть на её реакцию, поскольку вместе отдыхали в студенческом лагере, где она набралась наглости отказать ему во взаимности. Западно-европейские коммунисты шли на открытые жесты неодобрения политики советского ру-ководства: однажды Марше вместо приветствия на открытии международной встречи демонстративно повернулся к Брежневу спиной и сделал вид, будто не заметил нашего генсека. Однако в целом все эти и подобные жесты напоминали ругань интеллигентной супружеской пары: оба на склоне лет допёрли, что каждый из двоих ошибся в выборе партнёра, но разводиться уже поздно и, что самое главное, не позориться же на старо-сти лет.
По-иному выглядят разногласия с Коммунистической партией Японии. Японские коммунисты вначале взяли курс на полную поддержку своих китайских «товарищей», начиная с 1956 года.Градус критических высказываний постоянно повышался. С первой половины 1960-х годов он стал открыто враждебным. Печатные органы КПЯ не стесня-лись в выражениях, отойдя от присущей японцам невозмутимости и внешней вежливо-сти. Главный орган японских коммунистов ежедневная газета «;;» («Красное знамя» по-японски) всячески поливал Хрущёва и за «недостаточное противодействие американ-скому империализму», и за «приукрашивание империализма» (;;;;;;), потом за подписание договора 1963 года о частичном запрещении ядерных испытаний Хрущёв стал объектом для прямых обвинений в «политике соглашательства с империалистами» (;;;;;;;;;;;;;) и «оппортунизме» (;;;;;). Именно статьи в этой газетёнке заставили всех студентов-японистов выучить эти термины плюс ещё перевод понятия «великодержавие» (;;;;). Изъятие из газетных киосков «Акахаты» Автором не было замечено: кому вообще она была нужна? Способных читать по-японски у нас ничтожно мало, и ими можно было смело пренебречь, к великой радости студентов и всех советских японоведов.
Полемика с КПЯ была на удивление односторонней. Если в более-менее вежли-вой дискуссии с китайскими коммунистами советская сторона допускала даже публика-ции китайских измышлений на русском языке в газете «Правда», однажды отдавшей це-лых две полосы составленному в Пекине и распространявшемуся в СССР на русском язы-ке занудному и многословному тексту, на который в том же номере газеты был дан столь же многословный ответ, то ругань японских коммунистов совершенно замалчива-лась. Более того, вплоть до Горбачёва полностью скрытой от советской общественности оставалась и позиция КПЯ в известном советско-японском территориальном споре: японская компартия сочла недостаточным требование правящих властей вернуть Япо-нии острова начиная с Итурупа и южнее до Хоккайдо и заявила, что справедливое ре-шение проблемы видится ей только в возвращении всех Курильских островов!
Такое однобокое освещение сути разногласий между КПСС и КПЯ привело к иска-жённому представлению в СССР о Японии и японских коммунистах. Кому в СССР это бы-ло выгодно? Сложный вопрос. Автор не берётся ответить на него.
На фоне разногласий в коммунистическом движении были заметны однобокие и неэффективные усилия советского партийного руководства по их сглаживанию и маски-ровке. С этой целью советские и японские коммунистические лидеры иногда встречались и вели сложные переговоры, которые, как Автор подозревает, сводились к взаимным обвинениям. Поездки в Японию партийных деятелей среднего калибра не дали резуль-татов, и было решено направить в Японию главного партийного идеолога КПСС – Сусло-ва, который, как наивно предполагали в политбюро ЦК, силой убеждения должен был хоть частично подтолкнуть японских коммунистов к смягчению нападок и возврате их в умеренное теоретическое русло. Непонятно только, зачем для этой роли избрали имен-но Суслова, во-первых, не имевшего опыта самостоятельного переговорщика и редко выезжавшего за рубеж, видимо, по причине слабого здоровья, а во-вторых, едва ли не самого одиозного в геронтократическом руководстве партии, даже внешне олицетво-рявшего застойность, - высокого, тощего, своей потусторонней фигурой напоминавшего сказочного персонажа типа Кащея, упыря или вурдалака, кому что больше нравится. Суслов всегда был подчёркнуто старомодно одет по моде партийной номенклатуры 1950-х годов, когда считалось, что партийный функционер выше каких-то там модных веяний. При малейшем намёке Гидрометцентра на осадки Суслов носил галоши, вызы-вавшие всеобщее брезгливое удивление.
Прилетел Суслов в Японию в сопровождении небольшой группы помощников и, разумеется, врача. Его встретил сам посол. Суслов расположился в представительской квартире рядом с квартирой посла. Чтобы попасть в квартиру, надо было подняться на второй этаж по лестнице, видимой из посольского зала приёмов. Автор хорошо запом-нил появление тощей фигуры в тёмнофиолетового цвета старомодном двубортном драповом пальто, каких уже давно никто не носил, кроме глухой провинции, где про-винциальные пенсионеры донашивали одежду сыновей, в надвинутой на глаза шляпе, из-под которой выглядывали, пряча глаза, старомодные очки в тонкой оправе. Галоши Автор, честно говоря, в тот раз не заметил. Не поздоровавшись ни с кем и уставившись себе под ноги, Суслов вместе со своей свитой и послом не спеша поднялся по лестнице и надолго исчез из всеобщего поля зрения.
Время от времени в течение нескольких дней Суслов выезжал из посольства на переговоры с японскими коммунистами. Возвращался он обычно поздно вечером.
Однажды в посольстве проходил приём. Один за другим приезжали и уезжали иностранные дипломаты и японцы, были видны нарядные дамы и разнокалиберные бизнесмены, высокопоставленные чиновники и военные атташе в парадных мундирах. Британские военные щеголяли красными кителями, кто-то в расшитом золотым шитьём парадном военном мундире потрясающе красиво (личное мнение Автора!) смотрелся с роскошными эполетами с бахромой типа тех, что на портретах Кутузова, и это оказалось единственным случаем, когда Автор увидел эполеты в реальной жизни. Одна из уже по-кидавших приём супружеских пар, явно из Западной Европы, он-в смокинге, она – в кра-сивом вечернем платье с декольте, оказалась вынужденной с изумлением посторонить-ся, когда в дверном проёме на них снаружи надвинулась мрачная фигура, не по сезону тепло одетая. На эту фигуру уставились все иностранцы, включая и японцев. Суслов бук-вально рассёк гостей на приёме и засеменил к лестнице. Поскольку о визите Суслова знал лишь узкий круг лиц (посольские и в комплексе зданий ЦК КПЯ в Ёёги), все стали га-дать, кто этот бесцеремонный незнакомец. Сразу заметили, что сотрудники посольства никакого беспокойства при появлении загадочной личности не выразили. Значит, для советского посольства он свой? И этому странному гостю, очевидно, сам посол не указ?! Спросить прямо вслух советских дипломатов о необычном и подчёркнуто неприветли-вом незнакомце никто из гостей на приёме не решился.
На другой день Суслов уехал. Никто его не вспоминал, будто он вообще не при-езжал. А потом стало очевиден провал миссии Суслова, поскольку о ней ни слова не со-общила «Правда». В случае успеха наверняка что-нибудь бы напечатали.
Неудача миссии Суслова подтвердилась ещё и тем, что обмен колкостями и упрё-ками между руководствами двух компартий продолжался. Примерно десять лет спустя была предпринята новая, основательно подготовленная и более открыто обставленная попытка хоть о чём-нибудь договориться на уровне двух главных партийных руководи-телей. С советской стороны это был уже изрядно выживший из ума и утративший спо-собность к членораздельной речи генсек Брежнев, с японской – председатель президиу-ма ЦК КПЯ Миямото. Главным переводчиком был опытный специалист по переговорам такого рода, то есть понимавший невнятное бормотание больного генсека и облекав-ший его в осмысленные фразы заведующий отделом вещания на Японию Гостелерадио СССР Левин – личность крайне неприятная и широко известная в узком кругу специали-стов по Японии.
В пятницу, когда Автор уже предвкушал радость двух грядущих выходных, его вы-звал в свой кабинет Луговской – начальник выше Левина, отсутствовавшего на перего-ворах:
-Вам завтра отдыхать не придётся. Срочно получите магнитофон, я распорядился, чтобы специально подобрали получше и в футляре поприличней. Поедете на Красную площадь и запишете интервью Миямото. Это спущено сами понимаете кем и откуда. Левин позвонит Вам домой и продиктует вопрос по-японски. Отнеситесь крайне серьёз-но, видите, какое доверие Вам оказывают.
Выходной испорчен, это жаль. Но задание-то почётное, ежу понятно! Вместе с тем таскаться на потеху японцам с жутким допотопным магнитофоном, конечно, откровенно говоря, стыдно. А других магнитофонов не было…
Левин позвонил по домашнему телефону, чувствовалось, что сам он говорит не из своей квартиры Он продиктовал вопрос, настаивая на неукоснительном его соблюдении и записи на магнитофон, а затем несколько раз переспросил: «Не опоздаете? Не забуде-те?». Спросив паспортные данные Автора, Левин ещё раз повторил, что ожидает до-стойного выполнения ответственного поручения.
Автор стал обдумывать, что получается и каков расклад на завтра. Стало ясно, что японских гостей охватило желание прорваться в советский радиоэфир. Гостелерадио, мол, охотно даёт возможность высказаться и японским министрам, и буржуям всяким, и артистам, и заезжим туристам, а вот руководством компартии упорно пренебрегают! Действительно, не было до сих пор такого, чтобы хоть раз давали микрофон японскому коммунистическому функционеру: а вдруг брякнет не то! Конечно, на то и предвари-тельная запись на магнитофон, предполагающая элементарную работу с ножницами и клеем, но не всегда такое возможно. На переговорах японцы наверняка что-то наплели насчёт того, что для повышения авторитета компартии, а также и в качестве показателя действительного улучшения межпартийных отношений будет чрезвычайно полезно, ес-ли председатель президиума Миямото скажет пару слов в советской передаче новостей на японском языке. Причём мысль эту донесли до принимающей советской стороны, и в этом самое интересное, через того же Левина, лично отвечающего за радиовещание на Японию! Возразить им было трудно, и Левину теперь приходится выкручиваться, то есть организовывать интервью, которое, может быть поручил ему чуть ли не сам бровастый генсек, если вообще смог вникнуть в ситуацию без подсказки. По сути, завотделом взял на себя ответственность перед высшим руководителем партии и страны, причём в при-сутствии и наших весьма неприятных, но облечённых властью личностей, и вредных иностранцев, а затем переложил значительную долю ответственности на Автора как на непосредственного исполнителя. Так что же ждёт Автора завтра? Лавры победителя или синяки побеждённого?
Где записать интервью? И это, если пошевелить мозгами, понятно. Никоим обра-зом не в гостевом доме ЦК, где расположился на время визита Миямото. В тепле и уюте наговорит с три короба, а ведь вполне вероятно, что обе стороны условились о непо-средственной передаче в эфир всего сказанного вредным Миямото, то есть может ока-заться так, что кромсать плёнку ножницами нельзя. Но даже если такой договорённости нет, нельзя забывать, что японцы продублируют запись своей совершенной техникой. Нет, японцы хитры, но хитрость их лежит на поверхности, однако и мы не лаптем щи хлебаем! А вот мы сводим его в Мавзолей! И потом предложим высказаться! Ничего что бывал много раз, поклониться ещё разок великому вождю всегда полезно. Погода зимняя, как-никак третья декада декабря 1979 года, но вроде бы не слишком холодно, выдержит. С другой стороны, даже на небольшом морозе вредный гость не очень-то разболтается! После посещения Мавзолея он наверняка промямлит что-нибудь о необ-ходимости единства мирового коммунистического движения, а как же иначе! Только бы всё вышло как задумано. С этой мыслью Автор спокойно заснул.
Последний уикэнд уходящего года. Автор примерно за полчаса до назначенного срока притащился к Мавзолею. Милиция не раз проверила его паспорт и служебное удостоверение, но Автора заблаговременно внесли в соответствующий список, и ника-ких вопросов не возникло. Магнитофон в потёртом кожаном футляре с широким рем-нём уже раз пять проверен. Тяжёлый с непривычки, но ничего, лишь бы не барахлил.
Красная площадь вдруг оказалась буквально полностью очищенной от посторон-них. Автор это с удивлением отметил. Из припарковавшихся радом с площадью чёрных членовозов «ЗИЛ» не спеша и с заметным кряхтением выскочили мелковатые японцы и среди них- Миямото – пожилой, с нездоровым цветом лица и с пигментными пятнами, выдающими его возраст. Остальные японцы обращались к нему с явным восточным по-чтением. Один из японцев сразу достал шикарный фотоаппарат и стал щёлкать кадр за кадром. Вышли и наши, все знакомые Автору лица. Левин резво подскочил к Автору и зачастил:
- Уже здесь? Похвально! Магнитофон сегодня проверяли? Вопрос выучили? Ниче-го не перепутайте, дело ответственное!
Он так же стремительно переместился к цековским сотрудникам и от них к Мия-мото. Тут Автор смог хорошо разглядеть, как выглядит Миямото. Невысокий, немоло-дой, побитый жизнью, лицо нездорового цвета, на лице пигментные пятна, выдающие возраст и неухоженность, одет в поношенную дублёнку и далеко не новую пыжиковую шапку. Сразу было видно, что шапка и дублёнка годами хранились в шкафу и достава-лись на случай поездки в СССР, да и приобретены они были, скорее всего, в закрытой секции ГУМа. В то время любой московский завмаг или средний советский чиновник центрального ведомства одевался лучше. Миямото изобразил улыбочку и подошёл по-ближе. Рядом с ним постоянно крутился и щёлкал фотоаппаратом тот же японец. Наверняка из «Акахаты», небось, с включённым магнитофоном в кармане пальто.
Вся группа зашла в Мавзолей. Перед входом сняли шапки. В Мавзолее неулыбчи-вая охрана изображала полную отстранённость. Автор не любил кладбища, крематории, вообще всё относящееся к миру после смерти. Он недавно участвовал в похоронах 99-летнего деда, маминого отца, и невольно окунулся на один день в торжественно пе-чальную обстановку кладбища, ещё раз убедившись, как ему не по душе и похороны, и напускная скорбь, и постные лица родственников. Хорошо хоть, что родители избавили его и себя от участия в поминках, в которых не видели смысла, будучи к тому же убеж-дёнными трезвенниками. Тогда же родители ему сказали, что хотели бы не кормить червей под землёй, а подвергнуться кремации. Так, мол, чище и благопристойнее.
Деда похоронили в Истре, вспомнил Автор, где с землёй было полегче. А тут – усыпальница в самом историческом и священном для каждого русского сердце Москвы! На кой она? Глядя на отполированные стены Мавзолея, Автор подумал, что пристойнее было бы возвести это нелепое сооружение где-нибудь на Новодевичьем или ином кладбище, где оно было бы вполне к месту. Но в советское время задавать вопрос о це-лесообразности Мавзолея было кощунством, можно было схлопотать неизвестно что.
Автор вспомнил, что никогда не бывал в Мавзолее по своей инициативе, сначала только в группе пионеров, потом с иностранными делегациями. Смотреть на выпотро-шенную мумию – какая радость? Но народ смотрел, смотрит и будет смотреть, пока наше руководство не примет волевое решение ликвидировать эту лавочку и снести Мавзолей. Посещение Мавзолея никоим образом не навевало печаль типа «все там бу-дем», не давало оно Автору, как некоторым ярым поклонникам марксизма-ленинизма, никакой идеологической подпитки, ибо что можно почувствовать при виде прозрачного гроба и подгримированной мумии? Только желание поскорее выйти на свежий воздух! Но раз Мавзолей стоит уже более 90 лет, это означает, что Мавзолей и культ поклонения давно усопшему вождю кому-то позарез нужны как некие идеологические цепи для ско-вывания тех, кто мыслит слишком вольно.
Прошли по строго заданному маршруту и вышли на чистый морозный воздух. Ав-тор исподтишка рассматривал других и с радостью отметил, что для всех прочих, не только для него посещение Мавзолея стало своего рода ритуалом, абсолютно не затра-гивающим чувства и нервную систему.
И тут все как по команде остановились. Цековские уставились на Автора, а тот, уподобившись роботу после нажатия кнопки запуска программы, включил уже расчех-лённый магнитофон и, обратившись к Миямото, выпалил продиктованную по телефону заготовку, попросив «сказать для наших японских радиослушателей несколько слов по поводу посещения Мавзолея и Москвы, а также поделиться, если можно, впечатления-ми». При этом он приблизил к японцу микрофон буквально под нос. Бобины магнито-фона уже вращались с заметно слышимым скрипом. Тут забили куранты на Спасской башне: ровно полдень. «Отлично совпало, лучше не придумаешь», - подумал автор.
Миямото чётко, в привычной для партийного лидера манере публичного полити-ка, каких у нас ещё в ту пору не водилось, хорошо поставленным голосом произнёс:
- Посещение Мавзолея снова напомнило мне высказанную великим Лениным мысль о том, что мир должен заключаться на справедливых условиях, то есть без аннек-сий и контрибуций.
Больше ничего. Вот, мол, вам! У Миямото тоже оказалась наготове заготовка, привязанная к Мавзолею. Намёк был более чем очевиден: Японии навязали несправед-ливый мир, следуйте заветам Ленина, верните всё, что отняли, и Курилы заверните!
Все цековцы знали японский язык, все всё отлично расслышали. Автор поблагода-рил Миямото за интервью, тот молча кивнул. Автор выключил допотопный магнитофон, свернул шнур микрофона и запихал его в тесный мешочек при футляре. Подскочил воз-буждённый корреспондент «Акахаты»:
- Когда мы сможем услышать это в эфире?
- Это вопрос не ко мне. Надо найти время и вставить интервью в новости.
Ответ тоже был заготовлен. Подскочил Левин:
- Срочно на работу! Плёнку не трогайте, текст подготовьте, обсудите формули-ровку, Луговской уже там и всё завизирует. А когда дать в эфир – ждите команду от Лу-говского! Ему из ЦК сообщат.
На работе Автор прослушал запись. С технической стороны всё было отлично. Возни с текстом практически не было. Отпечатанный текст новости и готовая к записи для последующего прохождения в эфир плёнка были наготове. Осталось сидеть и ждать.
Записав очередную часовую передачу, дикторы, выпускающие редакторы и Автор пошли в кафе на том же этаже. Сидели, ели, разговаривали о разных мелочах. Пред-вкушали скорую встречу Нового Года и Московские Олимпийские игры в будущем, 1980 году: «Всё посмотрим, всюду бесплатно побываем, ведь работа такая!». Настроение у всех было приподнятое.
В кафе заглянул Луговской:
- Так и знал, что все вы тут! Когда будете записывать следующую передачу, вставь-те интервью в новости на первое место. Но строго предупреждаю под личную ответ-ственность присутствующих: никаких повторов! Дадим разок, и хватит с них.
Дальнейшие перипетии этой истории протекали без участия Автора. Потом он узнал, что у японской стороны были претензии: почему только один раз? Почему прене-брегли такой важной новостью? Неизвестно, как в ЦК отбрехивались.
С одной стороны, вроде бы даже хорошо, что в те годы прямого эфира в СССР не было. Всё записывалось заранее, проверялось и подчищалось, любое мычанье и блеяние удалялись. Так было проще и надёжнее. Сказал лишнее или вообще «не в ту степь» по-несло – вырежем! С другой стороны, прямой эфир – это честное выражение своего мнения. Но честность не была одним из компонентов советской общественной системы.
Следующий день показал, что все договорённости между Брежневым и Миямото, если таковые вообще были достигнуты, рухнули. СССР ввёл «ограниченный воинский контингент» в Афганистан. Началась десятилетняя кровавая афганская эпопея, опозо-рившая и СССР, и «идеи марксизма-ленинизма». Вслед за чехословацкой афганская авантюра приблизила крах СССР и всего «мирового социалистического лагеря». Эта эпо-пея дала повод для яростных и вполне мотивированных (куда уж больше?) атак со сто-роны и открытых врагов, и недавних единомышленников, и мнимых друзей, к которым примкнула КПЯ. Олимпийские игры оказались неполноценными из-за отсутствия серьёз-ного спортивного соперничества с командами США и некоторых стран Запада. Теперь очевидно, что неимоверные усилия советских вооружённых сил и всего советского народа, пережившего человеческие потери в ненужной войне, стали напрасными, а что самое печальное во всей авантюре, так это избавление виновных в десятилетней траге-дии от персональной ответственности: зло осталось безнаказанным. В самой торже-ственной обстановке, в присутствии высокопоставленных иностранных гостей почти че-рез три года похоронили генсека Брежнева, почётных похорон удостоились и идеолог-злодей Суслов, и министр обороны Устинов, и министр иностранных дел Громыко…
Со временем Автора стал мучить вопрос, не дающий ему покоя до сих пор. Не подлежит сомнению, что в советском руководстве стремились хотя бы немножко улуч-шить отношения с японской компартией. С другой стороны, те же люди планировали интервенцию в Афганистан. Реакцию руководства компартии Японии на советскую ин-тервенцию можно было без труда предугадать. Зачем же понадобилось долго готовить одно мероприятие, результаты которого были тут же сведены к нулю следующим меро-приятием, то есть зачем понадобилось проводить переговоры в Москве руководителей двух компартий, чтобы тут же торпедировать их? Неужели нельзя было выбрать что-либо одно? В чём тут особая хитрость?
Скорее всего, не следует искать хитрость там, где налицо явная глупость. Совет-ским Союзом руководили явно не корифеи и даже не люди с нормальными умственны-ми способностями. Неумение предвидеть возможные последствия своих поступков не красит никого, а для политика это всегда путь к поражению.
История пятая:
О советском долгожителе и японском любителе блинов
Любая круглая дата даёт основания подытожить проделанную работу и прошед-шие годы и вспомнить тех, кто стоял, как говорится, у истоков. В истории отношений между СССР и Японией одной из юбилейных дат стало 20 января 1975 года – 50-летие подписания в Пекине советско-японской конвенции об основных принципах взаимоот-ношений – документа, установившего дипломатические и консульские отношения меж-ду двумя соседними государствами и тем самым положившего конец участию Японии в открытой борьбе против Советского Союза и поддержке сил, боровшихся за изоляцию СССР. И хотя 50-летие отношений было до предела наполнено событиями, более свя-занными с противостоянием, нежели с сотрудничеством, в отделе радиовещания на Японию тогдашнего Гостелерадио СССР по указанию ЦК готовились разные материалы к круглой дате. Старались найти и вспомнить что-либо хорошее, и потребовалось прило-жить максимум усилий для подбора позитива, так как негатива было хоть отбавляй.
И тут возникла закономерная мысль: а что если поискать тех советских диплома-тов, которые стояли у истоков советско-японских отношений и могли бы рассказать что-нибудь нестандартное, неполитическое, душевное? Пусть это будут дипломаты, хоть не-долго проработавшие в Японии в те далёкие годы. Пусть в эфире прозвучит слегка не-внятная старческая речь, зато какой эмоциональный эффект! Стали вспоминать рабо-тавших в Японии в 1920-х годах и искать среди них выживших, однако почти всегда об-наруживалось, что человека уже нет среди живых не столько по причине возраста, сколько из-за того, что слишком много знавших Японию и японский язык были объявле-ны «врагами народа» и физически уничтожены. Грустно становилось от таких бесплод-ных поисков. Но всё же не хотелось расставаться с надеждой, что кто-нибудь из более-менее значимых персон того времени вдруг окажется жив. И хотя 50 лет вполне укла-дываются в рамки отдельно взятой человеческой жизни, события довоенных лет в СССР с каждым днём оставляли всё меньше и меньше надежд, что отыщется хоть один такой человек.
Но всё же нашли такого человека! Вдруг вспомнили, что где-то в Москве тихо до-живает оставшиеся ему на этом свете дни бывший посол, бывший заместитель мини-стра иностранных дел, академик Академии наук СССР Иван Михайлович Майский, кото-рый тоже успел поработать в Японии во второй половине 1920-х годов. Надо было толь-ко узнать его точный адрес и попробовать пробиться на интервью. Стали искать тех, кто хотя бы чуть-чуть знаком с Майским. В ЦК и советском МИДе идею встречи с Майским одобрили, однако от посредничества в установлении контактов с престарелым акаде-миком отказались, не без ехидства сославшись на то, что по дипломатическому ведом-ству тот давно не числится, адрес его и телефон неизвестны, а поскольку Майский теперь академик, надо обращаться в соответствующее академическое учреждение. Какое именно? Непонятно. Значит, будем выяснять в Президиуме Академии наук, ведь речь идёт о действительном члене, которых не так много. Но там тоже предпочли уклониться от помощи в организации встречи с Майским, сообщив, что Майский по причине возрас-та («он родился в 1884 году, а сейчас как-никак 1975 год, посчитайте сами и поймёте» - было сказано по телефону) ведёт исключительно домашний образ жизни, точнее, прак-тически постоянно пребывает на постельном режиме. Даже адреса и телефона не дали, посоветовав не беспокоить престарелого учёного.
Но в японском отделе не отчаивались и нашли человека, сумевшего сообщить ад-рес Майского и даже давшего домашний телефон его квартиры. Примерно в середине января Автору наконец сказали:
- Хватай Майского в разработку и звони в его квартиру!
Автор собрался с духом и осторожно набрал на крутящемся диске замызганного телефонного аппарата болгарского производства номер домашнего телефона академи-ка. Телефонную трубку взяла немолодая женщина, представившаяся супругой академи-ка Агнией Александровной и сообщившая, что сам Иван Михайлович к телефону вооб-ще не сможет подойти. Такой поворот событий был ожидаем. Назвав себя и своё учре-ждение, Автор рассказал о приближающейся круглой дате и связи с этой датой самого Майского, а затем поинтересовался, не сообщит ли уважаемая Агния Александровна мужу о звонке и не поможет ли организовать встречу с ним. После небольшого замеша-тельства и уточняющих вопросов типа «откуда известен телефон нашей квартиры и с кем согласован звонок» Агния Александровна ответила, что в принципе не исключена встреча в квартире академика, надо только проконсультироваться с врачом, и попроси-ла перезвонить, скажем, через неделю. Такой ответ обнадёжил.
К поездке для встречи с академиком надо было тщательно подготовиться, нельзя встречаться с человеком, не известным тебе лично. Институтского учебника явно недо-статочно. Следующую неделю Автор провёл в поисках любых печатных публикаций об академике. Выяснилось, что Майским написано несколько книг о работе на дипломати-ческом поприще. Почти все работы затрагивали в целом широко известные многим со-ветским гражданам подробности перипетий, связанных с советско-британским сотруд-ничеством 1941-1945 годов, то есть поставками вооружений, морскими перевозками грузов военного назначения северным путём из Великобритании в Мурманск и Архан-гельск, а также сложными переговорами по поводу визитов в Москву премьер-министра Черчилля, и, наконец, препирательствами по поводу долго откладывавшегося нашими западными союзниками открытия «второго фронта», которое всё же состоялось 6 июня 1944 года. Но требовались материалы о другом периоде советской истории и не о Евро-пе.
Под предлогом поиска печатных свидетельств работы Майского в Японии, по-скольку предстояло прежде всего выяснить, в какие именно годы тот там работал и в качестве кого, Автор отпросился на день в Библиотеку рядом со станцией метро, нося-щей соответствующее название. Да ещё для придания большего веса поискам выпросил бумагу с работы.
Удалось нарыть кучу материалов! Академик оказался деятельным и плодовитым. Автор узнал о Майском и о его деятельности массу очень интересных подробностей. Кое-какие биографические детали всплыли уже в послесоветский период и для полноты восприятия общей картины вставлены в общий текст.
Вначале Майского знали Ян Ляховецкий, родился он в 1884 году, как уже было сказано, и отец его был военным врачом. Став в 1903 году членом РСДРП, будущий ака-демик на долгие годы связал себя с меньшевиками и много лет прожил в Западной Ев-ропе. Там и завершил своё образование, окончив Мюнхенский университет. До Фев-ральской революции Ляховецкий-Майский тусовался в эмигрантских кругах, подрабаты-вая публикациями на социальные темы и заработав себе репутацию специалиста по трудовым вопросам. Революционный водоворот захватил и его, и тут появилась реаль-ная возможность войти во властные структуры: сначала – член коллегии министерства труда Временного правительства, потом, после большевистского переворота, впослед-ствии названного Великой Октябрьской социалистической революцией, Майский вполне ожидаемо переходит в оппозицию к новой власти и летом 1918 года становится мини-стром труда в созданном в Самаре антибольшевистском, но считавшемся в антиболь-шевистских кругах либеральным правительстве так называемого КОМУЧа (Комитет Учредительного собрания). Его вхождение в то правительство осудили коллеги по пар-тии меньшевиков, за что он был исключён из партии. Далее им был совершён ещё более опрометчивый поступок, который вполне мог стать для него смертельным или, во вся-ком, случае, навсегда лишить его будущего в качестве хоть сколько-нибудь значимого политика послереволюционной России и будущего Советского Союза: Майский был назначен министром труда в правительство при «верховном правителе России» адми-рале Колчаке! Однако он по существу сбежал от новой должности и, перейдя практиче-ски на нелегальное положение, добрался до Монголии, где примкнул к научной экспе-диции и проявил интерес к научным исследованиям. Его работы по Монголии были впо-следствии опубликованы.
Когда с Колчаком покончено, его воинство разгромлено, а сам верховный прави-тель расстрелян, встал острый вопрос: как жить дальше, к кому примкнуть? Изгнанный из партии меньшевиков Майский осознал, что снова в эмиграцию отправляться не хочется, следовательно, придётся попытаться примкнуть к большевикам, потому что новая власть очень быстро утверждается в России. Будущий академик возвращается в Советскую Рос-сию и горячо кается в прежних заблуждениях, заявляя о поддержке политики РКП (б) и готовности «служить трудовому народу». Самое удивительное, что ему поверили (ви-димо, сыграл роль кадровый голод на образованных и уже побитых жизнью) и удиви-тельно быстро, уже в 1921 году приняли в партию большевиков. Поразительное велико-душие! Прощением Майского и принятием его в партию большевиков публично возму-тился сам Ленин, однако дальше возмущения, как ни парадоксально это покажется, принципиальный и непримиримый к врагам Ленин почему-то не пошёл, и Майского, как он теперь навсегда предпочёл называться, в 1922 году даже взяли на работу в Наркомат иностранных дел, вскоре назначив заведовать отделом печати. Поистине ценный и непотопляемый кадр! С тех пор дипломатическая карьера Майского стала сказочно не-вероятной.
Итак, Ляховецкий окончательно перекрасился в Майского и стал советским ди-пломатом. Он начал сразу с довольно высокого ранга советника и вскоре из центрально-го аппарата наркомата был направлен в советское постпредство в Финляндию.
Постпредство - это сокращение от «постоянное представительство». Термин этот встречается и в наше время, например, постоянное представительство России при ООН, другое постпредство существует при МАГАТЭ, есть ещё ряд постпредств, и все они, в от-личие от посольств, аккредитованы при международных организациях. Но в те годы и вплоть до послевоенного времени постпредствами назывались все советские посольства и миссии. Зачем это было сделано?
Словосочетание «постоянное представительство» было введено в оборот, чтобы отмежеваться от посольств Российской Империи и недолгого периода дипломатической активности Временного правительства. Можно оправдать это словосочетание тем, что в то время было ещё немало «послов» и «посольств» старого режима, признававшихся сначала вполне официально, потом полуофициально, и ещё долго удерживавших за со-бой старые дворцы, особняки и жилые здания диппредставительств не существовавшей к тому времени власти. В частности, после установления дипломатических отношений между СССР и Японией нам так и не удалось получить прежний участок посольства Рос-сийской Империи в Токио, удерживаемый сторонниками старой власти, причём япон-ская сторона ссылалась на то, что всё там полностью разрушено в результате сильнейше-го землетрясения 1923 года, и вместо него предоставила большой участок чуть подаль-ше, в районе Минато-ку между станциями метро Роппонги и Камиятё, где был построе-ны первый и второй комплексы зданий для посольства СССР, в которых ныне располага-ется посольство России. Неудача термина «постоянное представительство» заключается, во-первых, в его неопределённости соотносительно с термином «посольство», и к тому же в данном словосочетании видится явное нарушение общепринятой дипломатиче-ской практики. Ещё Венский конгресс 1815 года одобрил чёткую классификацию дипло-матических представительств и ранги дипломатов, разделив все дипломатические учре-ждения на посольства, где главный – посол, и чуть рангом пониже - миссии (во главе миссии – посланник), а также учредив существующие поныне дипломатические ранги, одни и те же во всём мире. Но куда прикажете причислить не упомянутую в междуна-родной дипломатической табели о рангах иностранную персону, именуемую постоян-ным представителем? Такое странное название должности использовалось для прини-жения статуса тех, кто по существу являлся послами, их нередко причисляли к категории незначительных персон рангом ниже посланника!
Фраза «хоть горшком назови, только в печь не сажай» в дипломатии неприме-нима. Это допустимо при названии должностей в государственном аппарате страны, например, государственный секретарь США, и все в мире знают, что так именуется аме-риканский министр иностранных дел. Понимание необходимости называть советских послов послами пришло позже, когда было упорядочено название должностей в госу-дарственном аппарате СССР: народные комиссары наконец-то стали министрами, а постпреды – чрезвычайными и полномочными послами.
Из Финляндии Майский в том же статусе советника по культуре поехал в Японию. Произошло это в октябре 1927 года. Вскоре тогдашний полпред СССР в Японии Довга-левский получил новое назначение, и Майский стал временным главой постпредства. Японский период своей дипломатической работы он описал в вышедшей в 1931 году в Москве книге «Японские силуэты», на обложке которой – новый псевдоним Майского Н. Тайгин.
Взяв в руки эту книгу, Автор почувствовал радостное волнение, сразу предполо-жив, что содержание книги станет отличным пособием для будущего интервью. Книга посвящена в основном быту японцев и особенностям японской культуры. При довольно беглом просмотре книги Автору бросилось в глаза замечание Ляховецкого Майского-Тайгина о склонности японцев постоянно шпионить за иностранцами: «Человеку, нико-гда прежде не бывавшему в Японии, трудно себе представить всеобщность господству-ющего здесь шпионажа». Хоть и давно это написано, актуальность процитированного наблюдения остаётся прежней. Майский много в Японии фотографировал, с интересом посетил практически всё, что и сейчас привлекает туристов. К сожалению, книга издана весьма бедно, фотографий немного. Позже Автор прочёл, что в книге усмотрели стили-стическое подражание Гончарову, первым из российских писателей побывавшему в Японии, а также известному в 1920-е годы и впоследствии расстрелянному советскому писателю Пильняку, с которым Майский был хорошо знаком и который тоже написал книгу о Японии. Таким образом, для советских читателей Майский-Тайгин стал как бы одним из первооткрывателей Японии. Упоминается в книге и о том, как тогдашний японский премьер-министр генерал Танака, ярый шовинист и милитарист, оказался большим любителем русской кухни и особенно блинов. Выяснилось, что Майскому уда-лось даже немного пообщаться в неофициальной обстановке с императором Хирохито, теперь именуемым посмертно «император Сёва» по имени годов его правления, при-чём общение состоялось в одном из императорских имений, где была организована охота на уток. Сейчас содержание книги представляется Автору с его опытом работы в Японии чисто страноведческим и поверхностным для дипломата, но в те далёкие годы, видимо, требовалась именно такая литература о загранице с упором на местные экзо-тические особенности. Поэтому Автор понял, что упор в интервью следует сделать на факты, изложенные в этой небольшой книге, заслуживающей уважения хотя бы потому, что Майский не японовед, а Япония – лишь промежуточный двухлетний эпизод в его многолетней карьере.
Неделя прошла в плотной подготовке к визиту на улицу Горького в серый жилой дом почти напротив знаменитого красного здания нынешней мэрии, в те годы Моссове-та. Одна из стен дома выходит к памятнику Юрию Долгорукому. Но состоится ли сам ви-зит и не преждевременна ли подготовка к нему? Автор с нетерпением ждал окончания недельного срока.
Но вот неделя прошла. Не без волнения Автор снова позвонил и услышал уже знакомый ему голос Агнии Александровны:
- Сначала несколько вопросов. Вы ничем не больны? Сейчас не простужены? Нет ли у Вас в семье больных взрослых и детей? Я имею в виду прежде всего то, чем можно заразить других людей. У мужа очень ослаблена иммунная система.
- Могу со спокойной душой заверить Вас, уважаемая Агния Александровна, что я абсолютно здоров, ни гриппа, ни ОРВИ у меня нет, родители тоже здоровы при их воз-расте более 60 лет, детей у меня вообще нет. Я очень давно ничем не болел и бюлле-тень на этой работе, к счастью, пока ни разу не брал.
- Ну что же, мне остаётся верить Вам. Приходите завтра к 12.00. Я распоряжусь, чтобы Вас пропустили.
Ура! Такова была мгновенная реакция Автора. Весь оставшийся день он готовил-ся. Обдумывал выражения, возможные вопросы. Как он понимал, предстояло вызвать в памяти престарелого и очень дряхлого человека сравнительно непродолжительный пе-риод его жизни и работы – всего-то примерно два года, поскольку покинул Майский Японию в 1929 году, когда туда приехал новый торгпред Трояновский, сын которого долгое время тоже был послом СССР в Японии в 1960-1970-х годах. Трояновского-младшего Автор хорошо знал, и тот знал его. Нельзя исключить, что если Майский очень дряхл и слаб на самом деле, он, возможно, забыл о работе в Японии и постоянно будет отвлекаться и сбиваться на хорошо известный всем международникам длительный и насыщенный бурными событиями период его работы советским послом в Великобрита-нии, куда он из Японии был снова направлен. В этом виделась сложность. «Возьму пол-ную катушку плёнки, вдруг старичок будет мямлить и даже засыпать. Пусть наговорит побольше, потом что-нибудь выйдет», - подумал Автор буквально в последний час перед выездом и потом понял, что на удивление правильно всё подготовил и рассчитал.
Добротный жилой дом, вход в подъезд со двора, где-то с тыла книжного магази-на. Агния Александровна сама открыла дверь, оказавшись рослой ухоженной дамой, не слишком старой. Она с порога буквально повторила вчерашние вопросы, проверив ещё раз, не подхватил ли Автор со времени вчерашнего телефонного разговора какую-нибудь заразу. Затем неспешная процедура снятия верхней одежды и обуви, надевания тапочек и мытья рук. Кожаный футляр с магнитофоном и кейс Автора были протёрты кусочком ваты, смоченном в чём-то странно пахнущем. «Хорошо хоть, что руки вымыл нормальным мылом! Может, всё это для старика не лишнее», - подумал Автор.
- Вот Вам кресло, садитесь. Магнитофон ставьте сюда, портфель сюда и готовьтесь к работе, а я доставлю Ивана Михайловича, - распорядилась Агния Александровна и удалилась.
Автор осмотрелся. Это был рабочий кабинет академика. Книжные шкафы у двух стен, окно во двор. Большой старый письменный стол из настоящего дерева ценной по-роды. Тепло и тихо.
Раздался звук, напоминающий негромкий шум от велосипедных шин. Агния Алек-сандровна вкатила инвалидное кресло с буквально утонувшим в нём маленьким вы-сохшим старичком, облачённым в спортивный костюмчик размером для невысокого подростка, на ногах подобие унт или утеплённых детских сапожек. На морщинистом ли-це – мощные очки в толстой оправе и с толстыми линзами, те же знакомые усики и кро-шечная бородка, в ухе – слуховой аппарат. «Наверно, обувью и одеждой в «Детском мире» отоваривается, там ему в самый раз», - подумал Автор. Глядя на нестерильный костюмчик, он почему-то вспомнил фразу из анекдота «Ходить будете, но только под се-бя», но тут же сообразил, что фраза эта явно не к месту. Надо срочно настроиться на по-добострастный лад, а то вдруг старичок вредный!
Автор вскочил и буквально по-военному громко и чётко представился. Старичок поднял и опустил тоненький указательный пальчик левой руки. Это была команда «Си-деть!». Автор усёк команду и тут же сел.
- Вы не смущайтесь, он иногда будет засыпать. Задавайте побольше наводящих вопросов и осторожно, но постоянно будите его память, - шёпотом посоветовала Агния Александровна и удалилась.
Старичок заговорил свистящим и слегка скрипучим голоском:
- Э-э…да-а значит…Вы с радио? Обо мне что-нибудь слышали?...М-м, только честно.
- Иван Михайлович, я окончил Институт международных отношений и специали-зируюсь по Японии, работал там в советском посольстве и сейчас занимаюсь Японией. Много читал о Вас, прочёл Ваши книги.
- А-а, другое дело… Х-р-р..(явно задремал). Э-э! Ну, о чём мы? Кто Вы?
Пришлось снова представиться. Затем последовал вопрос «на засыпку», как на ка-ком-нибудь экзамене?
- Э-э, хм…Почему кто-то вдруг решил, что я, э-э, работал в Японии?
Автор был готов и к такому повороту. Он тут же вскочил и стал осматриваться, к какому книжному шкафу подойти. Старичок что-то проблеял и тем же пальчиком указал на один из шкафов.
В указанном шкафу на полке стояли печатные труды академика. Автор без труда узрел знакомую обложку «Японских силуэтов», осторожно вынул книгу и протянул её академику. Тот сначала недоверчиво уставился на книгу, потом в груди его что-то закло-котало, будто переключили скорость, и он медленно начал:
- Припоминаю. Я тогда вскоре после приезда стал замещать уехавшего, э-э, как его?
- Валериана Савельевича Довгалевского! – как на экзамене, выпалил Автор.
- М-м, э-э, в общем, х-р-р-р,..э-э. Да, о -чём мы?
- Иван Михайлович, Вы остались главным в посольстве после отъезда Довгалев-ского!
- М-м, это называется charg; d’affaires; n’est pas? – вдруг оживился старичок, вспомнив французский. («Заграничную жизнь вспомнил, Париж или Швейцарию, небось!», - подумал Автор.) -Вы, молодой человек, этот термин не понимаете.
- Почему же, Иван Михайлович, я же МГИМО окончил? Шарже дафер – это пове-ренный в делах, то есть обычно исполняющий обязанности посла в течение некоего временного периода. Я знаю французский достаточно для понимания газетных и жур-нальных текстов и даже немного разговариваю.
- А-а…М-м…Прошу извинить, не предполагал.
Старичок предпринял попытку изобразить на своём сморщенном личике некое подобие улыбки и приоткрыл рот, продемонстрировав золотое великолепие работы умелого протезиста и полное отсутствие своих зубов. Зрелище не из приятных.
- Ну что Вы, Иван Михайлович, нормально! Итак, Вас назначили charg; d’affaires…, - Автор буквально вцепился в этот термин, назначив его якорем в мозгу академика, спо-собным зацепить и пробудить обширный пласт воспоминаний в его душе. Приём срабо-тал.
Э-э, да-а..М-м.. Что-то слегка припоминаю…Х.р.р…
«Терпение, терпение – и всё получится!». Мозг маленького старичка со скрипом, даже, казалось, слышимым, медленно заработал. Но слышен был, разумеется, не скрип в мозгу, это что-то клокотало в организме академика. Французский дипломатический термин его расшевелил, старичок заговорил более уверенно и даже вполне членораз-дельно:
- Э-э..Значит, время было сложное. Надо было хоть чуть-чуть улучшить отношения с японцами и успокоить их. Они же нас нормальными людьми не считали. Генерал Тана-ка, слышали про такого?
- Японский премьер-министр!
- Э-э, он самый. Ещё в Петербурге он работал в аппарате военного атташе и был крепким молодым обжорой, полюбил русскую кухню. Я это заранее узнал и однажды при встрече на приёме побудил его вспомнить о годах работы в России, и тут он вдруг пожаловался, что сейчас в Токио негде поесть настоящую русскую еду, а эмигрантские рестораны, мол, не то. Я тут же попросил генерала выбрать время и приехать ко мне, пообещав угостить как следует. Прошло время, я уже подумал, что ничего не выйдет, но вдруг из канцелярии премьер-министра мне напомнили о разговоре и предложили вы-брать один день из двух. Я...э-э… выбрал первый названный день, сказав, что для меня большая часть пригласить премьер-министра на обед в посольство. Он, представляете себе, пришёл в посольство в военном мундире и пешком в сопровождении лишь адъ-ютанта! Японская полиция просто обалдела! Я встретил их у ворот. Посольский повар всё приготовил, подавала на стол моя жена. Танака оказался настоящим обжорой и столько всего съел! Особенно налегал на блины с икрой. Я был безумно рад. Потом дол-го благодарил и пригласил на ответный обед. Тоже неплохо угостил нас с женой. Хоро-шо поговорили. Он, конечно, враг, но вполне вменяемый и рассудительный. Те, кто по-том сменил его, особенно в конце 1930-х годов, были менее гибкими и совсем не,…..э-э, как это теперь говорят? Некоммуникабельными!
- Иван Михайлович, Вы ведь и с императором встречались на охоте?
Э-э, сочинять не хочу, совершенно не помню. Вы найдите в моей книжке и спи-шите оттуда.
- Иван Михайлович, Вы ведь и первые гастроли театра Кабуки организовали?
- Кабуки? Не помню? Это что-то вроде канкана в Париже?
- Нет, это совершенно в другом стиле. Это национальный вид театра.
- Если в книге сказано, тогда вставьте, но я сейчас не помню!
В комнату вошла Агния Александровна:
- Ну, Вам всё-таки удалось разговорить мужа. Он очень возбудился. Хватит. Ему пора успокоиться, сейчас медсестра придёт.
Автор вскочил с откровенно радостным видом:
- Иван Михайлович, огромное Вам спасибо за обстоятельную беседу и за чудес-ные воспоминания!
- Э-э…Ну-у...На самом интересном месте…Канкан - это нечто…Это вам не Япония. А я только чуть-чуть смог оживить воспоминания, молодой человек помог очень. Давай-те прощаться. Всего наилучшего.
Академик сделал усилие для рукопожатия. Автор взял его маленькую ручонку и осторожно пожал её. Затем собрал магнитофон и портфель и пошёл одеваться. Агния Александровна сказала:
- Мне кажется, что всё получилось вполне нормально, или не так?
- Именно так, уважаемая Агния Александровна, и в этом немалая Ваша личная заслуга. Примите нашу искреннюю благодарность за огромное содействие. Здоровья Вам и супругу, многих лет жизни обоим!
- Ну, насчёт многих лет не льстите: это лишнее, ему бы ещё хоть чуть-чуть протя-нуть. Сами видели, как он плох.
На работе спросили:
- Ну, зря или не зря съездил? Хоть что-нибудь выдал долгожитель?
- Не очень много, но прошамкал кое-что. Думаю, что итог в целом позитивный.
Интервью было подготовлено и встречено на ура.
- Его охи, вздохи и храп не надо полностью вырезать! – распорядилось начальство. – В Японии уважают старость, и человек, которому за 90, не может тараторить без за-пинки. А тут ясно чувствуется, что говорит без заготовленной шпаргалки, в этом его пре-имущество. Нам всем бы так в его возрасте!
----------------------------------------------------
Академик Ляховецкий-Майский скончался осенью того же года. Похоронили, на стене дома установили мемориальную доску.
Лишь спустя много лет Автор узнал, что жизнь академика была не такой уж глад-кой. Недаром Сталин ещё в 1942 году сказал о Майском Черчиллю, похвально отозвав-шемся о советском дипломате: «Он слишком много болтает и не умеет держать язык за зубами». Хотя Майский участвовал в Ялтинской и Потсдамской конференциях и на фото-графиях виден рядом со Сталиным и Молотовым, а потом в послевоенные годы стал заместителем министра иностранных дел и, казалось бы, вовремя смылся в Академию наук СССР, сумев стать её действительным членом и избежав работы под начальством бывшего прокурора Вышинского, в феврале 1953 года, буквально менее чем за месяц до смерти усатого вождя Майского всё же арестовали, выгнали из КПСС и из Академии наук, после чего он попал в Бутырскую тюрьму. Ненависть Ленина и Сталина вылилась в привычную для той эпохи тюремную историю. Как потом Майский утверждал, лично Бе-рия бил его палкой и плетью. Майскому приписали работу на английскую разведку, ведь он столько лет безвыездно провёл в Лондоне. Логика тех лет была железная: попробуй докажи, что не шпион! Такое недоказуемо. Но в 1955 году, когда уже негласно началась эра послесталинской оттепели и в тиши кремлёвских кабинетов вовсю ломали головы над тем, как хотя бы чуть-чуть отмежеваться от преступного прошлого, Майского осво-бодили и полностью реабилитировали, восстановив членство в КПСС и в Академии.
На фоне вечно злого Молотова, хамоватого Вышинского (став дипломатом, тот не смог сменить прокурорский тон на дипломатический) и криворотого Громыко даже та-кой смешной коротышка, как Майский, смотрелся почти джентльменом западного типа. Его бурная жизнь и крайне рискованная смена политических ориентиров – несомнен-ное свидетельство гибкости его ума и удивительной способности быстро приспосабли-ваться к изменившейся обстановке. Майского можно назвать Талейраном советской эпохи.
Из жизни советских дипломатов
© Copyright: Анатолий Шмырев, 2016
Свидетельство о публикации №216050301738
Свидетельство о публикации №216050301738
Рецензии