Аромат чайной розы гл. 2 из сборника дачные посиде

               
  … Наша семья переживала не самые лучшие свои времена. Наспех созданная когда-то моими родителями  ячейка социалистического общества c каждым днем все больше и больше распадалась, но до развода дело пока не доходило. Сдерживающим фактором для отца была потеря партбилета и как следствие воинской карьеры, для матери, скорее всего, потеря возможности тешить себя статусом «офицерской жены» и паническая боязнь необходимости  выхода на работу после длительного перерыва. Постоянные  скандалы и драки между родителями настолько измотали мою еще неокрепшую психику, что я стала отчаянно ненавидеть их обоих и откровенно мечтала поскорее уехать из дома. Куда угодно, лишь бы не видеть перекошенное злобой лицо отца, потоки слез матери и не слышать ее дежурно-прискорбную фразу: «Господи, за что мне все это?» Оба моих родителя прекрасно знали, что расплачиваются они за однажды совершенное деяние, называемое «брак по принуждению». У матери это был второй брак (первый распался из-за её элементарной юношеской горячности и неразумности). Экстренно заведенный роман с молоденьким лейтенантиком, простым деревенским честным парнем, быстро привел к желаемому результату – он не посмел бросить соблазненную им подругу, предав при этом свою суженую, ждавшую его в родном казачьем хуторе. Семейная жизнь, замешанная на лжи и предательстве, не задалась с самого начала. Редкие поначалу стычки и ругань со временем переросли в крупные  разборки и приобрели хроническую форму. Жить в такой семье – огромное испытание. Но мать нашла для себя лазейку: два-три раза в год, оставив на меня ведение домашнего хозяйства, она вместе с моей младшей сестрой уезжала к своим родителям в наш родной, изнывающий от пекла городок в песках Каракума. Там я родилась, там находился дом моих дедушки и бабушки, там было родное гнездо, о котором всегда вспоминается в трудную минуту, и пребывание в котором снимает душевную боль и напряжение с первых же мгновений. По крайне мере так было у меня. Бывать там часто, как  мама, у меня не получалось: сорваться среди учебного года при всем желании  было невозможно. Во время отсутствия матери нагрузка на мои плечи ложилась  нешуточная: приготовление уроков, занятия в музыкальной школе, уборка квартиры, стирка, готовка, магазины. Уставала ужасно. И никаких развлечений, даже в кино не было возможности сходить. Да и денег тоже не было. Даже на кино. Деньги в нашей семье – это отдельная тема. Их недостаток испытывался всегда, сколько я себя помню. В смысле было полное отсутствие их присутствия. Мать же принципиально не хотела идти работать даже после того, как подросла и окрепла наша «младшенькая». В доме было две темы для разговоров – это «пьянство и дебоши отца» и «как дотянуть зарплаты». Однако, несмотря на финансовые трудности, питались мы хорошо. У нас всегда было что поесть и на завтрак, и на обед, и на ужин в отличие от наших соседей по лестничной площадке, не знающих меры в поедании деликатесов в первые десять дней после получки и макающих хлеб в растопленный маргарин остальные двадцать дней в ожидании зарплаты. Надо отдать должное хозяйственности матери и умению растягивать несчастные рубли «от зарплаты до зарплаты». Однако, часто рубли «растягиваться» не хотели, и тогда приходилось ходить по соседям и просить денег в долг. Процедура эта не из приятных, но самое неприятное это то, что денежный долг, однажды посетивший вас, стремится надолго прописаться в вашем жилище. Нашему «долгу» это удалось. Порой долг превышал половину отцовской зарплаты и, чтобы отдать его, приходилось снова занимать. Естественно при таком финансовом раскладе о нарядных платьицах и туфельках можно было даже и не мечтать. Обходились минимальным минимумом: сами шили простенькие ситцевые или штапельные платья, часами штопали бельё, чулки и  носки. Отец вообще не имел другой одежды, кроме воинской формы. Квартира долгие годы была обставлена казенной мебелью. Но, когда наши две тумбочки,  для уюта симметрично расставленные по углам комнаты, совершенно рассыпались после многолетней обработки кипятком (так мы боролись с наседавшими со всех щелей тараканами), пришлось выкроить из бюджета девять рублей и у нас в квартире появились два маленьких журнальных столика  из клееной фанеры на модных тоненьких черных ножках. На одном разместился старенький телевизор «Рекорд», на другом купленная на деньги, занятые в кассе «займа и помощи», радиола «Латвия». Это был взрыв обновления в нашей семье! И я искренне радовалась этим изменениям. Но ни «Рекорду», ни «Латвии», ни тем более тонконогим журнальным столикам не суждено было повлиять на взаимоотношения моих родителей. Внешне их брак казался вполне благополучным, на самом деле каждый из них стремился хоть ненадолго вырваться из  семейных оков: отец в командировки, мать к своим родителям. В этот раз свой отъезд мать мотивировала  необходимостью горестной встречи с родственниками – приближалась полугодовая поминальная дата по умершему весной ее отцу и моему дедушке. Несмотря на всю серьезность причины, я просто умоляла мать не бросать меня и не нагружать домашними заботами – год в школе  был выпускной. Она все-таки уехала. Правда, была еще одна очень важная для меня причина – приближалось моё шестнадцатилетие. Для меня эта дата была окружена ореолом какой-то необыкновенной значимости. Мне почему-то казалось, что переступив черту с отметкой «16 лет», я сразу окажусь в другой жизни. Ну, например, я получу паспорт и смогу сама самостоятельно получить денежный перевод на почте или купить билет и поехать к бабушке, и в пути по первому требованию контролера или милиции предъявить не какую-то метрику, а самый настоящий паспорт. Господи, что за бред? Какой денежный перевод? Откуда? Какой билет? Какой контролер? Главное, что с паспортом и аттестатом зрелости  на руках, я смогу уехать куда-нибудь учиться и начать свою, совершенно независимую ни от кого жизнь! Приблизительно так думают тысячи подростков, и я, как видите, исключением не была.  Но какими бы ни были мои мечты о самостоятельной жизни, я все-таки сильно была привязана к моей несчастной семье, и мне очень хотелось, чтобы в такой значимый для меня день мы были бы все вместе: и мама, и папа, и моя маленькая сестренка. Увы!  Мама с сестрой была далеко, а отец накануне  заступил на суточное дежурство в городскую военную комендатуру. Я осталась совсем одна. Закрывшись на все замки, и бесцельно побродив по пустой квартире, я попыталась уснуть. Но волнующее чувство приближающейся даты все нарастало и нарастало – завтра, уже завтра мне исполнится шестнадцать! Я почти физически ощущала как время, словно по шкале  индикатора, стремительно приближается к заветной черте, и с каждой секундой я все отчаяннее балансирую на этой грани перехода в новое измерение. Почему именно перед этой датой  я так волнуюсь? Что несет он мне – шестнадцатый день моего рождения? Может это тот самый рубеж, пройдя который я начну обретать душевный покой и равновесие с окружающим миром? Может теперь моя любовь к близким мне людям наконец-то обернется взаимным теплом и согласием в семье? Весь следующий день я с замиранием сердца ждала какого-то радостного известия: в глубине души я надеялась, что родители все-таки приготовили для меня какой-нибудь сюрприз. Но увы! Ни веселых поздравлений друзей, ни ярких воздушных шариков и конфетти, ни тортов с кремовыми цветочками…Ни-че-го! Приближался вечер. Не дождавшись поздравительной телеграммы от мамы и устав от переживаний, я, свернувшись калачом на диване, в звенящей тишине  комнаты наблюдала, как за окном быстро сгущаются осенние сумерки.  Уже почти совсем стемнело, когда открылась входная дверь. Включился свет, и я увидела, что в комнату заходит отец и следом за ним пытаются втиснуться в крохотную прихожую трое солдат с повязками «Патруль» на рукавах. Отец сказал, что он вырвался  всего на пять минут, чтобы поздравить меня с днем рождения. При этих словах солдатик, не поместившийся в нашей крошечной прихожке и оставшийся стоять на лестничной площадке, через головы своих товарищей стал протягивать мне букет. Боже мой! Это были розы. Те самые. Прекрасные, изумительные и незабываемые желто-розовые чайные розы с бархатистыми лепестками, свернутыми в прохладные тугие полураспустившиеся бутоны. В мгновение ока щеки мои вспыхнули  от воспоминаний, и в ушах отчетливо послышался оглушительный хохот веселящейся и тыкающей в меня пальцами  толпы. Я очень нерешительно и осторожно, словно раскаленный шар, взяла букет. Все слова огромным сухим  комком вдруг застряли у меня в горле, и я смогла только молча кивнуть головой в знак благодарности и скривить губы в жалком подобии улыбки. Бедные солдатики! Им не суждено было понять с чего эта    странная босая девица в старенькой синей шерстяной юбке и в отцовской зеленой форменной рубашке так странно реагирует на такой прекрасный подарок? Молча потоптавшись пару минут у входа, «поздравительная» компания во главе с отцом протиснулась к выходу и быстренько ретировалась. А я осталась  стоять в полной растерянности, пытаясь понять: кто же все-таки поздравлял меня – отец, который делал вид, что к букету он отношения не имеет, или солдатики, которые эти цветы мне вручили, но ко мне никакого отношения не имели?  Я прекрасно знала, что безнаказанно такие розы, которые  в то время росли лишь на клумбе возле Оперного театра,  можно было добыть, только имея на рукаве повязку «Патруль». Может этим и объяснялось поведение отца, пришедшего с поздравлениями, когда на улице совсем стемнело и делающего вид, что он,  офицер и начальник патрульной группы, к этим  розам никакого отношения не имеет - вроде бы солдатики сами проявили инициативу в добывании цветов на общественной клумбе. Мне было так стыдно! И так обидно! Опять, опять эти розы! Опять эти прекрасные, надменные красавицы сыграли со мной злую шутку! Они опять издевались надо мною! Все это вызвало во мне такую бурю чувств, что справиться с ними я не смогла и горько, навзрыд заплакала. И это было хорошо. Хорошо, что заплакала. Считается, что слезы помогают снять эмоциональное напряжение, а в моем случае они еще помогли  и в просветлении моего сознания. Поплакав немного, я  поймала себя на мысли: «А чего это я рыдаю? И причем здесь эти несчастные розы? Ну не вручил их мне папа сам, ну и что же? Ну не принято было у них в деревне разводить эти «телячьи нежности». Я вообще никогда в жизни не видела, чтобы он хоть раз, хоть кому-нибудь, хоть один цветочек подарил. А тут он мне принес целый букет. А то, что для этого пришлось  клумбу обнести, так ведь это от этого вечного дурацкого  безденежья». И я совсем другими глазами посмотрела  на цветы и увидела то, что и должно было мне видеть: на столе в простой литровой банке стояли прекрасные, изумительные чайные розы, нежнейший аромат которых разливался  по всей комнате. Голубоватый свет  торшера, преломляясь в толще воды, создавал иллюзию хрустальной вазы, а сами розы были настолько изящны и красивы, что в полумраке комнаты казалось, будто от них исходит удивительное сияние. И этот приглушенный свет торшера, и этот дивный аромат чайных роз постепенно растопили ледяной ком в моей душе. Я долго, не отрываясь, смотрела на это чудное творение природы, сознавая, что теперь я никаким розам не буду позволять управлять собой. Они - просто цветы, и все.  Этот букет  заставил меня задуматься о самом главном – кто я  и чего я хочу от жизни. Он стал своеобразным маятником, приводившим мое сознание в равновесие. Ах, если бы знать тогда какова будет амплитуда колебаний этого маятника и сколько времени и усилий потребуется для приведения его в размеренный ритм! Сколько еще впереди слез, обид  и  предательства ожидало меня, но это будет потом…