Еще раз о педагогике

Сколько себя помню, в пионерских лагерях и в школе я все время возилась с малышами, с сестрами и братьями своих подруг, дети меня любили, и мне было с ними интересно и радостно. После окончания школы моей мыслью было поступить в пединститут, но отговорили родители – ездить было очень далеко, к тому же «гуманитарии никому не нужны!»- так убеждал меня папа-физик. Не очень соглашаясь с его доводами, понимая, что я все-таки «чистый гуманитарий», по юношескому, да и природному легкомыслию, я все же отказалась от своей мечты и последовала принципу: «Все побежали, и я побежал!», отправившись за компанию поступать в самый близкий и родной институт - НИИЖТ, в спотртсекции которого тренировалась уже много лет. Но природу не обманешь… Проучившись-промучившись 4,5 года на техническом факультете, перед самым дипломом я институт оставила, с непонятной многим радостью и облегчением, и мы с мужем отправились в Израиль…

  И мечту свою – быть педагогом, или, скорее, воспитателем (это ближе моему характеру) мне довелось проверить на прочность еще раз, далеко от дома, в обществе иного менталитета.

 Мне было 20 лет, самый возраст «рош патуах», или «открытой головы», как говорят израильтяне. Язык учить я очень старалась, но пока что шел «накопительный процесс» знаний, и живая речь и понималась, и воспроизводилась мною с большим трудом…

   Пожив первые полгода в кибуце*, мы переехали в самый бедный район Тель-Авива, сняли маленькую комнату на подселении с такими же эмигрантами из СНГ, и стали искать работу. Найти место, куда возьмут нового репатрианта с плохим знанием языка и без рекомендаций, оказалось практически нереально. Месяц или два самостоятельных поисков работы не дали результата, тщательно распределяемые, по причине жесткой экономии, средства закончились. Занять нам было не у кого. Положение стало катастрофическим. Мы уже давно готовы были пойти на любую работу ради куска хлеба, и когда мужа взяли в какой-то ресторан мыть посуду по ночам, мы были очень рады и этому. И уж поистине чудной музыкой зазвучали для меня слова одной знакомой  из кибуца, о том, что некие израильтяне ищут няню для своих детей  и согласны на «русскую»! На следующий день я отправилась по указанному адресу для собеседования.

   Меня встретила вся семья – европейские, точнее, «румынские» евреи. Сурового вида, с осанкой королевы, бабушка, суетливый и нервный дедушка, очень юная и хорошенькая мама и собственно, дети - двое девочек, Орит и Арбель. Орит было 7 лет, Арбель около 2 лет.

 После «интервью», во время которого бабушка досадливо морщилась а дедушка что-то нервно восклицал (моих знаний языка не хватило понять, что именно, но он явно был недоволен), бабушка попросила меня подождать на кухне, и устроила совещание в зале. До меня долетали обрывки слов на иврите, из которых я поняла только: «Об этом не может быть и речи!». Приуныв, я решила, что на работу меня не возьмут, но оказалось, что на семейном консилиуме было принято решение взять меня « с испытательным сроком» на месяц, с минимальной зарплатой для няни (меньше платить уже было противозаконно). Первый рабочий день начинался завтра. Окрыленная, я отправилась домой.

  На следующее утро я прибыла в дом, сменив родителей. Дети еще спали. Буквально через 10 минут появилась бабушка, и начала вводить меня в курс дела, излагая мои обязанности. Сварить еду для детей, накормить, погладить рубашки, погулять с девочками, усыпить их в обед – вроде, ничего особенного, как мне сначала показалось. Может, выполнение этих обязанностей и далось бы мне легко, если бы при их выполнении я говорила на языке, который хорошо знала. А по факту, слабое владение ивритом создавало трудности и мне, и тем, кто со мной общался.

    Сварить еду и погладить рубашки оказалось самым простым для выполнения. Тем более, два дня бабушка была рядом, и девочки слушались ее беспрекословно – ее, а не меня. Гуляли мы тоже с бабушкой, чинно-благородно. Но когда на третий день меня отправили в «самостоятельное плавание», то есть оставили хозяйство и детей без бабушкиного контроля, начались трудности.
 
   На тот момент я уже успела понять, что израильская система воспитания детей весьма отличается от принятой в Советском Союзе. Беспрекословное послушание ребенка не является добродетелью, совсем напротив, поощряется свобода самовыражения. Хотя сами израильтяне в большинстве своем очень эмоциональны и вполне могут прикрикнуть на свое дитя, для няни такое выражение чувств недопустимо – только искать подход. И вот найти этот самый подход к очень умному и несдержанному в выражении чувств ребенку, при этом считающему себя намного умнее няни, которая смешно и неграмотно разговаривает – мне оказалось необычайно трудно.

   С маленькой Арбель проблем почти не было – в силу ли характера, или же возраста, она была весьма покладистой и спокойной девочкой. Кушала, играла сама или со мной в игрушки – благо, что для общения с двухлетним ребенком моих лингвистических познаний хватало, спокойно позволяла себя одеть для выхода на улицу, на прогулке легко увлекалась игрой в песочнице или качалась на качелях. После прихода домой она засыпала до возвращения родителей.

     А вот Орит… Крупная, резкая в движениях, громкоголосая, она постоянно была чем-то недовольна, очень ревновала к Арбель и любыми способами пыталась переключить внимание на себя. Как-то, пока я гладила рубашки, обиженная на мой запрет взять еще шоколадку, Орит выскочила из квартиры в одних плавочках и с рыданиями побежала к лифту. Пока я выключила утюг и, схватив малышку Арбель на руки, побежала за ней, захлопнув дверь, с ключами в руке – она уже доехала с седьмого до первого этажа. На счастье, внизу всегда сидел консьерж. Он остановил ребенка и дожидавшись меня, проследил, чтоб мы вошли в лифт. Дома, еще подувшись на меня, Орит дождалась, пока Арбель почти уснула, и громко стала бросать мячик. Конечно, Арбель проснулась, и потребовала от меня присоединиться к этой игре…Орит торжествовала.

  За месяц, который я проработала в этой семье, истерики и капризы Орит очень вымотали меня. Иногда она ластилась ко мне, рассказывая о том, какие фильмы она любит, по-своему пыталась учить меня языку, и очень часто демонстрировала мне свои детские фотографии, где она была или одна, или с родителями.  Позже я поняла, что скорее всего у старшего ребенка была детская ревность, потому что до рождения сестренки  все восхищались только первенцем, ее красотой, умом, резвостью – об этом обмолвилась при мне как-то мама девочек. А после рождения малышки той отошла значительная часть восхищения окружающих, и страстная и ревнивая Орит очень тяжело переживало свое «свержение», третируя всех своими капризами. Ни родители - молодые и очень занятые на своей работе, ни няни – до меня их уже было двое – не могли найти к ней «подход». Только бабушку она еще слушалась – наверное, потому что именно от нее унаследовала такую же сильную натуру.

  Позже я думала, что если бы я на тот момент хорошо знала язык, возможно, постепенно мне удалось бы поладить с ребенком. Иногда девочка меня просто бесила и пугала своими выходками, а иногда мне было ее очень жалко, когда я видела, как ей не хватает привычного внимания – я ведь сама первенец, с разницей в шесть лет с младшей сестрой. Но  слова лишь теснились в груди, а снаружи речь моя была весьма косноязычна и бедна, и я не могла использовать в помощь себе  то, чем прекрасно владела в родном языке – нужное слово…
   
   Как-то раз, зайдя с Орит в садик, забрать Арбель, я встретилась с молодой израильтянкой, которая подошла ко мне, улучив момент, когда Орит отвернулась, и тихо сказала:

- Я проработала у них два месяца, и не справилась со старшей. С ней никто не справляется, только бабушка. Ты давно с ними работаешь?

- Месяц,- ответила я.

- Недолго еще. Ну, удачи тогда тебе!- подмигнула она и отошла. Орит хмуро посмотрела ей вослед.

-Это моя прежняя няня. – насупившись, сообщила она мне,- Что она тебе сказала, про меня, да?

- Сказала, что работала с вами два месяца, и все! – благоразумно скрыла я подробности.

 Наверное, Орит мне не поверила, потому что настроение у нее опять испортилось и по пути она изводила меня тем, что убегала в другой конец парка и пряталась в кустах, не желая подойти, а я везла Арбель в коляске и последовать за ней в кусты не могла.

   Вот так, день за днем пролетал в нервотрепке -  и для меня, и для родителей, которые вечером выслушивали жалобы Орит на то, что с няней трудно говорить, что она ничего не понимает.  Хотя, как передавала мне сама Орит, родителей вполне  устраивало, как я веду хозяйство и присматриваю за младшей дочкой, скоро стало ясно, что нам придется расстаться. Внешне мое увольнение было обставлено так, что якобы к ним вернулась самая первая няня, тоже русская, но уже двадцать лет жившая сначала в Бразилии, потом в Израиле, шестидесятилетняя Таня – и они «не могут ей отказать».

  Как потом выяснилось, Таня уходила из-за того, что ей очень мало  платили, и когда от безвыходности родители девочек позвали няню вернуться на бОльшую зарплату, она согласилась. Мы встречались потом с Таней – очень милая, скромная, спокойная, классическая «русская бабушка».  Она призналась мне, что и ей трудно справляться с выкрутасами Орит, но, по-видимому, мягкость и спокойствие женщины располагали к себе и этого ребенка с непростым характером…

  Меня опять вызвали на «семейный совет»,  выдали причитающуюся за работу сумму, поблагодарили и сказали, что я могу давать их номер телефона для рекомендации. И хотя мне было страшно опять оказаться без работы, но я так устала от ежедневного стресса, что поблагодарив в ответ, с радостью поехала на автобусе домой.

   А следующую работу няней я нашла на удивление быстро, буквально через неделю после увольнения! Ведь у меня теперь был «бонус» - какой-никакой опыт работы и рекомендация, данная мне прежними хозяевами.  Как позже я узнала, они дали мне очень положительную (к моему искреннему удивлению) характеристику. Так я и стала няней Эяля, худенького и очень болезненного 10-месячного малыша, и этот мой второй опыт работы няней  оказался намного удачнее первого! ( рассказ «Лингвистический прорыв» http://www.proza.ru/2015/06/28/529)

 Вот таким образом осуществилась моя мечта о работе с детьми, и реальность показала мне, что при наличии любви к детям – призвания  к профессии педагога у меня все-таки нет... А без призвания, которое завладевает всей сущностью человека, мне думается, не стоит ступать на этот путь, потому что слишком большой самоотдачи требует это занятие... Ведь даже малый опыт работы с чужими детьми научил меня, насколько тяжел, хоть и радостен,  этот благородный труд!

 P.S.  А людей, которых благословил Господь и призвал служить Себе через педагогику (а именно так я воспринимаю эту работу, как высшее служение), я очень люблю! Эти люди - особенные для меня... У меня много друзей - учителей, воспитателей, да и здесь, на Прозе.ру, я отдыхаю душой на страничках таких авторов, как Вахтанг Рошаль http://www.proza.ru/avtor/roshal61,
Михаил Поторак http://www.proza.ru/avtor/vuple,
Татьяна Кожуховаhttp://www.proza.ru/avtor/yarvi

Обожаю читать их рассказы - они наполнены мудростью без назидания,  текст всегда пронизан радостью и уверенностью  в том, что все обязательно будет хорошо!!!


 * Кибуц ( квуца — «группа») — сельскохозяйственная коммуна в Израиле, характеризующаяся общностью имущества и равенством в труде и потреблении.