Моя война

   Наш отец пропал без вести в самом начале войны где-то в новгородских болотах. "Ну, вот, случилось самое страшное!",- воскликнула наша бабушка Зося, и слёзы полились у неё ручьём. Мне было не понятно, почему пропасть так страшно. Пропасть - это на время, а потом тебя найдут, и все будут радоваться! Вон мой друг Колька потерял карточки, испугался, что мамка бить будет, и пропал. Целую неделю прятался в сарае с курами, а, когда нашёлся, все так радовались, что и про карточки забыли! Вот и наш папка попрячется где-нибудь и придёт! Но папка не приходил! В военкомате маме объяснили, что теперь пособие и льготы с нас снимаются, а пенсию по потере кормильца без подтверждения о гибели пока нам платить не будут. Голодные годы тянулись медленно, но всё-таки прошли, и в 44 году отца признали умершим, и назначили пенсию и нам, детям, и престарелой бабушке. Казалось бы радоваться надо, а бабушка Зося поставила отцовскую фотографию к иконам и каждый вечер стала молиться и плакать. А вскоре её не стало, - рак съел, как говорили наши соседки по коммуналке. Никакого рака в нашей квартире не было, просто бабушка так плакала, что у неё стало всё болеть. Мама делала ей уколы, но боль не проходила и не давала  спать. А потом бабушка уснула, и её положили в гроб, который сделал дед Иван. Теперь она, наверное, как спящая царевна, будет ждать, когда принц её освободит. Правда, мне не очень верилось, что принц захочет такую старенькую поцеловать! Бабушка Зося была очень вредная, но всё равно мы без неё скучали. Она учила нас польскому языку, читала нам красивые стихи Мицкевича и очень хорошо играла на рояле.  Моя талантливая старшая сестра Люся тоже научилась играть на рояле и петь. Бабушка гладила её по голове и приговаривала: "Ах, умница, вся в отца!" А про меня она говорила, что Бог на меня талант не выделил, зато здоровьем не обидел!

   Новый 45 год мы встречали у другой своей бабушки. Бабушку Аню любили все, а мы с сестрой особенно и называли её ласково - "бабаня". И дом у неё был большой и очень красивый. Жаль вот только моему псу Бэби в доме жить не разрешили, и я устроила ему домик под высоким крыльцом. А козу Маньку и кур пришлось оставить соседям.  Рядом с бабаниным домом было представительство Чешского корпуса. Мы сразу подружились с сыном представителя Яном. Оказалось, что чешский язык похож на польский, который мы немного знали. Мой друг Колька сначала обижался, но потом и он стал понимать Янека, так что мы стали все вместе дружить. А вот коту нашему Маркизу приглянулись склады Чешского корпуса, где водились мыши. Он каждый вечер уходил туда на охоту, считал своим долгом поделиться с нами тем, что там добывал,  и очень обижался, когда мы не брали у него мышей, а визжали и прятались. Однажды он притащил целый круг копчёной колбасы. Мы сначала смеялись, глядя, как  Маркиз смешно тащит на шее колбасу, а потом испугались, что теперь придёт милиционер  и посадит нас в тюрьму, так как не поверит, что эту колбасу украл кот. Но милиционер не пришёл, а вернувшаяся поздно вечером с работы мама, хоть и поругала Маркиза, но колбасу ошпарила и пожарила вместе с картошкой. Вкуснее я никогда ничего не ела! А Маркиз сидел в сторонке и смотрел на нас. И вид у него был такой, как бывает у победителей!   

   День Победы все ждали с ранней весны. По репродуктору всё чаще играли бодрые марши и пели весёлые песни, а голос диктора Левитана звучал победоносно. Друг мой Колька радостно ждал своего отца и обнадёживал меня, что и наш теперь найдётся. День Победы отмечали всей улицей. Вытащили на самую середину улицы столы, накрыли красивыми скатертями и наприносили, кто что мог. Дед Иван, как единственный мужчина на нашей улице, всем руководил. Женщины сначала радовались, а потом стали петь военные песни и плакать. Мы раньше считали, что у нас мама железная и плакать не умеет, но и она в этот день не просто плакала, а выла. Правда, не за столом, а дома, закрывшись, даже, от нас.
 
    Семь десятков лет пронеслось с той поры, а в памяти всё чаще встаёт военное моё детство и тот праздник Победы, на котором слёз было не меньше, чем радости!