О страданиях, неосуждении и любви к Искусству

Настоящее произведение, в отличие от качественной беллетристики, заставляет не только возвращаться к нему снова и снова, перечитывая отдельные полюбившиеся главы, но и провоцирует на размышления. А живая человеческая мысль и есть часть самой жизни - не статичной и неисчерпаемой.

Известно, что всякая сытость и обустроенность считаются врагом "подлинному искусству" - я беру словосочетание в кавычки, потому что... кто только ни брался рассуждать о Подлинности, и почти всегда - субъективно, однобоко, не диалектично, зачастую - идеалистично, а то и сквозь отсутствие личного опыта...

Перечитывание не придуманных - историй, сюжетов, портретов людей из книги Солженицына "В Круге Первом" натолкнуло на размышления о многом. Например, о том - что есть простейший тест на тему любви к Искусству. Это не только желание продолжать - творить, делиться, - вне зависимости от личных талантов и степени признания читателем и критикой. Есть "лакмусовая бумага", некий "индикатор" и поважнее. Мы по-настоящему любим не то, на что радостно тратим свободное время. Любим - когда (невзирая на сумму обстоятельств) ВЫСВОБОЖДАЕМ  это время для любимого дела.

Если погрузиться в исторические биографии, где описываются ритм и уклад позапрошлого и более ранних веков, то легко впасть в то чувство, что лукаво именуется "белой завистью". Действительно: дворянская Знать, свободная от ежедневной борьбы за существование (не говоря уж о стрессах и перегрузках нашего века, которые совершенно не скрашиваются средствами бытового комфорта); так вот - т.н. "сливки Общества" имели роскошь жить с неспешно-неторопливым достоинством, без норм "трудодней и человеко-часов", погружения в животную сферу ежедневной конкуренции всеми доступными средствами.

Тепличные (или просто - спокойные) условия вовсе не обязательно провоцируют бездумное прожигание жизни: это известное заблуждение радикальных ревнителей, для коих и само Писание - не Радость и Слово Божие, а инструкция по скорбям с бесконечной закалкой неблагодарных человеческих душ - "наемников". Очень многие люди (из той же Знати) - учились, мыслили, самообразовывались, творили и росли, обогащая Образ и приближаясь к Подобию. Я искренне рад за них: в изначальном замысле этого Мира нет несчастья, да и в нынешнем, искаженном миру никакой "духовной пользы" страдания не несут, если человек внутренне неспособен их понести. Это прекрасно осознавал мудрый Бальзак: он стремился разбогатеть с единственной практической целью - заниматься Призванием - литературой, освободив себя от изнурительной и ежедневной борьбы за существование. То, что он оставил после себя, я думаю, подтверждает его частную правоту.

Но так как автор этих строк сам невольно заражен привычной в родной среде идеализацией трудностей и скорбей, скажу, что мое восхищение адресовано, прежде всего, тем, кто - мыслит, создает, творит, делится - невзирая на всю сумму (иногда - чудовищных) обстоятельств неизлечимо больного Мира. И, по сути, не прося взамен ничего. Вот это и есть - простейший тест на любовь к Искусству (в любом из его проявлений) - когда Бытие не в силах подавить Сознание. Это и есть одно из важнейших, составных свойств Веры...

Я сказал об идеале, но - не книжно-теоретическом: такие люди существуют. Но есть и другой важнейший момент (сформулированный тоже из недавнего перечитывания Солженицына) - НЕОСУЖДЕНИЕ и понимание человека в нынешнем антигуманном (и антигуманитарном) веке. Потому что наши предки (во всех поколениях) совершенно не испытывали подобных - психологических, внутренних, нравственных, душевных - и соблазнов, и нагрузок, - как в последние лет 100. Отсюда - совершенно хромают все прямые сравнения, попытки вывести некую "универсальную шкалу нравственности".

Это прекрасно прочувствовал и отобразил еще Толстой, и не только в Анне Карениной (в его век уже вовсю надвигалась анти - человечность); этот "Закон Неосуждения" прекрасно знали - и Чехов, и Булгаков. А Солженицын доступно и мастерски выразил в небольшом фрагменте романа "В Круге Первом".



***


КОНТЕКСТ:

Лефортово.
Перед скудным получасовым свиданием жен (разрешаемым раз в год!) со своими мужьями-заключенными, учеными из Марфинской Шарашки...


Жена гравера неуклонно верила в конечный успех. Из ее слов было понятно, что она собрала тысяч сорок за продажу комнаты и пожертвований от родственников, и все эти деньги переплатила адвокатам; адвокатов сменилось уже четверо, подано было три просьбы о помиловании и пять обжалований по существу, она следила за движением всех этих жалоб, и во многих местах ей обещали благоприятное рассмотрение. Она по фамилиям знала всех дежурных прокуроров трех главных прокуратур и дышала атмосферой приемных Верховного Суда и Верховного Совета. По свойству многих доверчивых людей, а особенно женщин, она переоценивала значение каждого обнадеживающего замечания и каждого невраждебного взгляда.

– Надо писать! Надо всем писать! – энергично повторяла она, склоняя и других женщин ринуться по ее пути. – Мужья наши страдают. Свобода не придет сама. Надо писать!

И этот рассказ тоже отвлек Надю от ее настроения и тоже больно задел.

Стареющая жена гравера говорила так воодушевленно, что верилось: она опередила и обхитрила их всех, она непременно добудет своего мужа из тюрьмы!

– И рождался упрек: а я? почему я не смогла так? почему я не оказалась такой же верной подругой?

Надя только один раз имела дело с «образцовой» консультацией, составила с адвокатом только одну просьбу, заплатила ему только две с половиной тысячи – и, наверное, мало: он обиделся и ничего не сделал.

– Да, – сказала она негромко, как бы почти про себя, – все ли мы сделали? Чиста ли наша совесть?

За столом ее не услышали в общем разговоре. Но соседка вдруг резко повернула голову, как будто Надя толкнула ее или оскорбила.

– А что можно сделать? – враждебно отчетливо произнесла она. – Ведь это все бред! Пятьдесят Восьмая это – хранить вечно! Пятьдесят Восьмая это – не преступник, а враг! Пятьдесят Восьмую не выкупишь и за миллион!

Лицо ее было в морщинах. В голосе звенело отстоявшееся очищенное страдание.

Сердце Нади раскрылось навстречу этой старшей женщине. Тоном, извинительным за возвышенность своих слов, она возразила:

– Я хотела сказать, что мы не отдаем себя до конца... Ведь жены декабристов ничего не жалели, бросали, шли... Если не освобождение – может быть можно выхлопотать ссылку? Я б согласилась, чтоб его сослали в какую угодно тайгу, за Полярный круг – я бы поехала за ним, все бросила...

Женщина со строгим лицом монахини, в облезшем сером платке, с удивлением и уважением посмотрела на Надю:

– У вас есть еще силы ехать в тайгу?? Какая вы счастливая! У меня уже ни на что не осталось сил. Кажется, любой благополучный старик согласись меня взять замуж – и я бы пошла.

– И вы могли бы бросить?.. За решеткой?..

Женщина взяла Надю за рукав:

– Милая! Легко было любить в девятнадцатом веке! Жены декабристов – разве совершили какой-нибудь подвиг? Отделы кадров – вызывали их заполнять анкеты? Им разве надо было скрывать свое замужество как заразу? – чтобы не выгнали с работы, чтобы не отняли эти единственные пятьсот рублей в месяц? В коммунальной квартире – их бойкотировали? Во дворе у колонки с водой – шипели на них, что они враги народа? Родные матери и сестры – толкали их к трезвому рассудку и к разводу? О, напротив! Их сопровождал ропот восхищения лучшего общества! Снисходительно дарили они поэтам легенды о своих подвигах.

Уезжая в Сибирь в собственных дорогих каретах, они не теряли вместе с московской пропиской несчастные девять квадратных метров своего последнего угла и не задумывались о таких мелочах впереди, как замаранная трудовая книжка, чуланчик, и нет кастрюли, и черного хлеба нет!.. Это красиво сказать – в тайгу! Вы, наверно, еще очень недолго ждете!

Ее голос готов был надорваться. Слезы наполнили Надины глаза от страстных сравнений соседки.

– Скоро пять лет, как муж в тюрьме, – оправдывалась Надя. – Да на фронте...

– Это не считайте! – живо возразила женщина. – На фронте – это не то! Тогда ждать легко! Тогда ждут – все. Тогда можно открыто говорить, читать письма! Но если ждать, да еще скрывать, а??

И остановилась. Она увидела, что Наде этого разъяснять не надо...