Навсегда

Ее встречает солнце. Робко выглядывает из-за гряды облаков, отправляет едва теплые лучи, чтобы поцеловали юную красавицу в губы, чтобы отразились сиянием в глазах, чтобы вернулись, усиленные во сто крат.

— Я приехала! — кричит она, радостно жмурясь.
Люди вокруг не одаривают подозрительными взглядами, не качают неодобрительно головами, а улыбаются, все, как один, и девушка взахлеб смеется, кружась на месте, купаясь в теплом апрельском ветре.
— Наконец-то приехала, — шепчет, прижимая цветастый рюкзак к груди.
У ног стоит маленький чемоданчик, заполненный самым важным, хоть она и отказывалась тащить за собой прошлое. Здесь она планирует все начать сначала, раствориться в новой жизни без остатка, ведь приехала к самому любимому, к самому родному, о котором так давно мечтала.
— Привет, — шепчет он ей на ухо, обнимает теплыми ладонями, ерошит короткие волосы. — Я ждал.
И она не знает, можно ли быть счастливее.

***

В ее жизни так много забот, но все они окупаются сторицей — с тех пор, как она приехала к нему, удача следует за девушкой по пятам. Конечно, иногда она устает, иногда ей нечего есть, потому что деньги, как обычно, заканчиваются задолго до новой зарплаты; иногда друзья оказываются жестоки, а начальники — слишком строги. Но зато у нее есть он. Он — который всегда найдет для нее ласковое словечко, прижмет к себе большими, сильными ладонями, щелкнет по носу, и все проблемы тут же станут мелкими и незначительными.
Запрокинув голову, она жадно глотает его запах, заполняет им легкие, пропитывается от затылка до кончиков пальцев на ногах. Они неизменно встречаются на небольшой лавочке у ее подъезда. Над ней — дерево, распускающиеся листья которого защищают от дождя, вокруг — никого, только фонари, тусклое золото которых тонет в глубоких лужах.
И он.

— Мне так хорошо с тобой, — шепчет она, прикрыв глаза. Плейер лежит на коленях, из наушников, сложенных рядом, льется едва слышная музыка, переплетаясь с его дыханием. — Иногда кажется, что такого не бывает. Словно мы вот-вот расстанемся...
— Глупая, — смеется он в ответ. Его смех глубокий и чистый, он вибрацией отдается в ее груди. — Я всегда буду с тобой. Где бы ты ни была.
— Правда? — Наивный вопрос, но ей нужно, до боли необходимо знать ответ. Она так привыкла к его присутствию, к его спокойствию, к его дыханию, что задохнется, если в легких окажется воздух, который они не будут делить на двоих.
— Конечно. Ты — моя, а я — твой, любимая. И это навсегда.
В эту ночь она спит как никогда сладко. И снится ей он. Всегда — только он, потому что расстаться с ним даже на несколько часов — немыслимо.

***

Стук каблуков эхом разносится по сонному проспекту. Она идет, пританцовывая, несмотря на усталость. Утренняя серебристая дымка окутала город, и ей кажется, в нем не осталось никого, кроме нее. Даже первый трамвай, лениво простучавший мимо — это лишь элемент декораций, мифический персонаж, заглянувший в ее весеннюю сказку. И только его шаги, как и всегда, зеркально отражают ее походку.
— Я так счастлива, — доверительно сообщает она ему. Румянец щек зарей освещает дома, а зацелованные губы болят, но эту боль она готова испытывать снова и снова.
— Вижу, — смеется он, приобнимая девушку за плечи.
Отросшие волосы локонами падают на плечи, и он игриво закручивает пряди, сдувает их ей на лоб, и она с притворным раздражением пытается противиться, но проигрывает эту схватку. Впрочем, ей еще ни разу не удалось его усмирить.

— С тобой нельзя прилично выглядеть, — бурчит она якобы недовольно, но глаза сверкают так ярко, а губы то и дело расплываются в улыбке.
— Ты всегда хороша, — возражает он, мягким поцелуем касаясь ее уха.
— Это благодаря тебе. С первого же дня... Что бы я делала без тебя?
— Жила. — Он пожимает плечами, вздыхает, окутывая ее лицо своим ароматом. — Но в конце концов мы бы все равно встретились.

Закусив губу, она замирает на месте, и его шаги тоже моментально стихают. Рассветная тишина окутывает их плотным облаком. И лишь едва слышное бормотание зарождающейся зари, что розоватым сиянием окутывает вершины домов, врывается в это уединение.

— А если...
— Я отпущу тебя, конечно же, — прерывает он и вновь смеется, нежно, ласково, тихо. Она уверена: так он смеется только рядом с ней. — Помнишь, я говорил тебе, что в любом случае буду рядом? Думаешь, соврал? Глупышка ты моя.
В ее глазах блестят слезы, но этим утром и они пропитаны счастьем. Она, как и обычно, безоговорочно верит ему.

***

Безудержные рыдания вместе с тяжелыми каплями дождя вдребезги разбиваются об асфальт. Сидеть на их лавочке неуютно, холодно, и оголенные запоздавшей весной ветви не защищают от ледяного ливня.
— Не хочу, не хочу, не хочу! — повторяет она, уткнувшись лицом в ладони.
Чувствует на плечах его прохладные руки, но сбрасывает их — как можно наслаждаться этой всепрощающей нежностью, когда она его предает?
— Тише, глупая, — шепчет он ей на ухо, обдавая кожу влажным дыханием. — Так нужно, ты же понимаешь?
Запрокинув голову, она подставляет лицо хлестким струям.
— Понимаю, но не хочу оставлять тебя...
— Хватит городить чепуху, — произносит он неожиданно жестким тоном. Она вздрагивает и судорожно втягивает носом воздух, что с каждым вздохом, приближающим их разлуку, становится все слаще. — Это нужно твоему ребенку. Как ты можешь даже думать об отказе?

Она знает, что он прав. Чувствует себя последней эгоисткой из-за того, что разрывается на части. Конечно, она сразу согласилась на предложение положить любимого до боли в сердце малыша в иностранную клинику. Конечно, она без раздумий уволилась с работы, сделала визу, нашла доступную для съема квартиру... в Германии. Но сдержать тоску оказалась не в силах. Так далеко! Они провели вместе всего десять лет, и на одиннадцатую весну она его бросает...

— Я буду скучать, — шепчет она, обхватывая себя дрожащими руками. Он научил ее быть сильной, но это так сложно, когда дело касается расставания с ним...
— В крайнем случае увидишь меня по телевизору, — тихо смеется он, осторожно гладя ее щеки. — И ты вернешься ко мне, я знаю. Рано или поздно...
— Вернусь, — обещает она, шмыгая носом. Ей уже тридцать один год, но рядом с ним она до сих пор чувствует себя двадцатилетней девчонкой, что когда-то без оглядки бросилась в зовущие объятия.
Поднявшись со скамейки, она скрывается в подъезде — ей еще многое нужно уладить перед отлетом. Она уже не видит, как на землю капают его слезы — одна за другой, одна за другой.

***

Недоумение ее мужа очевидно. Даже после многочасовых объяснений он все равно не понимает, что ей делать в сером северном городе.
— Повтори еще раз, зачем ты туда летишь? — спрашивает, прислонившись к косяку и прищуренными глазами наблюдая за ее торопливыми сборами.
— Хочу проветриться, — в сотый раз повторяет она, чувствуя себя коварной изменницей.

Все в ней дрожит от предвкушения встречи с ним. Она была вдали шестнадцать лет — только подумать, шестнадцать! Погрузившись в суету и одновременную неспешность местной жизни, даже не заметила, как пролетели эти годы. Малыш, ради которого она покинула любовь всей своей жизни, успел не только полностью излечиться от страшного недуга, но и вырасти и обзавестись новым папой, двумя братьями, сестрой и собакой. Она же старалась не думать о прошлом, но вот, как он и предсказывал, кинула взгляд на экран телевизора — и пропала.

Там был он. Все такой же: красивый, статный, манящий. Только ей виделся налет печали в привычном образе... Он скучал. Он ждал ее.

— Все равно не понимаю, — пожимает плечами муж, но послушно помогает ей застегнуть чемодан. Столпившиеся вокруг дети обнимают маму, кричат, что будут скучать, и она искренне отвечает тем же, но этого недостаточно для повода остаться.
По дороге в аэропорт муж со смешком спрашивает, не к любовнику ли она собралась. Смех ее припорошен нотками истерики — слишком уж он близок к истине.
— Нет, — отвечает она. — Не к любовнику.
И мысленно добавляет: К любимому.

***

— Ты изменилась, — шепот, омывающий теплом ухо, такой знакомый и в то же время — другой.
— Ты тоже, — говорит она в ответ, собирая волосы в хвостик.
Он недовольно вздыхает, бесплодно вороша оказавшиеся вне его доступа пряди.
— Думаешь, нашла на меня управу?
— Уверена в этом.

Капли отбивают веселый ритм на распахнутом над головой зонте. Ее встретила весна — серая, непогожая, живая. Ее встретил он — немного уставший, но все такой же надежный и родной.

При встрече он не сказал ни слова упрека, лишь крепко сжал в объятиях и долго не отпускал, тяжело дыша, оставляя влажные поцелуи на отвыкшей от него коже. А она плакала и впервые за долгие годы чувствовала, как разжимаются тиски, до этого незаметно обхватившие сердце, как становится легче дышать. Чувствовала себя рыбой, которая наконец-то оказалась в воде после мучительного воздуха, расправила жабры и ожила.

Теперь она была счастлива. Наконец-то без всяких «но» — счастлива.
— Догоняй, — бросает он ей и вырывает из рук зонт, убегая с ним по мосту.
— Стой! — кричит она ему вслед, не обращая внимания на вопросительные взгляды редких прохожих. — Отдай! — Бежит по брусчатке и смеется взахлеб, как в детстве.

С ним она вновь молода, беспечна, радостна. Тихий голосок в голове шепчет, что она не имеет права на его любовь после своего предательства, но даже он не омрачает этот день.
У них осталась еще неделя. И ее не страшит предстоящая разлука, ведь теперь она знает, что в любой момент может вернуться.

***

Их лавочка ничуть не изменилась. Все так же золотятся неверным светом фонари, все так же капли апрельского дождя выбивают красивейшую мелодию на поверхности многочисленных луж. Конечно, она любила его любым, но парадное облачение меркло по сравнению с этим тихим двором, с этими раскидистыми деревьями, с желтоватыми стенами окружающих домов и двумя гулкими арками, которые, несмотря на залегшую внутри густую тень, совсем не казались зловещими.

Тихо простонав, она опирается на спинку скамейки и с трудом садится, после чего долго не может отдышаться. Здесь ей всегда дышалось легче, но возраст берет свое. Девяносто пять лет — это вам не шутки.

Она тихо смеется, вспомнив шок в глазах детей и внуков, которые провожали ее в аэропорт. Конечно, их бабушка еще была ого-го — по их меркам — однако лететь в одиночестве в Россию, решительно отказавшись от их сопровождения, — это уже слишком.

Но она никого не собиралась слушать. Всем своим существом ощущая приближающийся конец, она хотела встретить его рядом с тем, кого любила уже долгие, долгие годы. С тем, кто еще ни разу ее не предавал.

— Вот и расстаемся, любимый, — шепчет она, подставляя ладонь под тяжелые струи дождя, которые мягко стекают по морщинистой коже. — Хоть ты и обещал всегда быть рядом...
— Глупая, — смеется он, ветром вороша седые волосы, каплями касаясь бледных губ. — Я же обещал, что мы никогда не расстанемся. Столько лет прошло, а ты до сих пор не научилась мне верить?

Запрокидывая голову, она улыбается и делает глубокий вдох, потом еще один, заполняя себя его ароматом — ароматом мокрого асфальта и земли, серого неба и дождя, ветра и бензина, готовящихся за углом сладких булочек и распускающихся молодых листьев. Ей кажется, она наконец-то растворяется в нем без остатка, чувствует дрожь поездов метро, бегущих под землей, купается в смехе влюбленных парочек на набережных и насыщается беседой бездомных с подростками — столь непохожие люди обсуждают поэзию Серебряного века, ну надо же...

Она видит все его глазами, глазами своего любимого города, чувствует, как он делает глубокий вдох, как в последний раз распахивает для нее свои объятия и, смеясь, качает головой, увенчанной изящным шпилем.

— Я всегда буду с тобой, — повторяет он слова, услышанные ею так давно, кажется, в другой жизни...
— Я знаю, — щебечет она, легко вскакивая с лавочки. За спиной остается неподвижное тело, но она этого даже не замечает, ведь ей так легко, кажется — один порыв весеннего ветра может унести, разметать на маленькие кусочки, но она, в общем-то, и не против, ведь главное — он рядом.
— Ты счастлива?
— Как никогда! — радостно кричит она, глядя в его небесные серые глаза.

Ее силуэт тает в свете одинокого фонаря. И вскоре остается только смех, что эхом мечется, понемногу затихая, в пустых арках дождливого города.
Прохожие, слыша его, ничуть не удивляются. Они уже привыкли, что здесь встречаются еще и не такие чудеса.