История первая. война

Это лето перевернуло всю мою жизнь. Мне тогда было лет 10.

Помню, я очень ждал каникулы. Чтобы забросить сумку с учебниками в дальний угол дома и не вспоминать о школе долго-долго, ну, хотя бы месяца три. И купаться, загорать, ловить рыбу в местной речушке, и.…  Было 22 июня 1941 года, и учеба подходила к концу. Наша школа стояла на огромной горе, и с двух сторон ее окружали глубокие овраги.

Мы с мальчишками часто играли в этих оврагах в войнушку, и сейчас по обыкновению спускались вниз, чтобы отметить долгожданную свободу, как вдруг заметили вверху, на горе, народ. Помню, меня поразило разноцветье одежд, они были похожи на гигантских бабочек, слетевших на цветок. Красные, желтые, лиловые, синие цвета плавно перетекали  друг в друга, колыхались на ветру, словно пестрые крылья.

Это было странно, был полдень, и все взрослые работали в полях. Нам было любопытно, что же случилось, и мы стали карабкаться вверх. Взрослые, стоявшие на горе, напряженно слушали председателя. В толпе я заметил отца, и поспешил скрыться,  так как отец не позволял мне слушать взрослые разговоры, но сейчас он не обратил на меня никакого внимания, и вообще в воздухе пахло бедой. Это я сразу заметил. Лица собравшихся были тревожны, и многие женщины плакали. Так я узнал, что наступила  война.

Что было потом - я помню смутно. Только в памяти осталось доброе и усталое лицо отца, его слова, что я теперь мужчина и должен беречь маму и сестру. Таким я его запомнил на всю жизнь.

Шел третий месяц войны, и стране нужны были танки, самолеты и хлеб. Мы отступали, а Гитлер уверенно пробирался вглубь в страны. Не хватало дорог, чтобы доставлять на фронт необходимое. Некоторые ветки были разрушены, а некоторые уже отрезаны врагом. Нужна была новая дорога, которая  связала бы север и юг.

И мы первые узнали, что будут строить новую дорогу. Мы были горды этой новостью. Я побежал домой, чтобы рассказать матери. Но она не только не обрадовалась, она горько заплакала. Я был сбит с толку ее реакцией. И еще не понимал до конца произошедшее, лишь годы спустя я осознал весь трагизм. Была война, и дорогу предстояло построить силами тех, кто остался, женщин, детей и стариков.

В нашем селе появились новые люди. Они ходили  по улицам, поднимались на гору, излазили наш овраг вдоль и поперек, и все измеряли, считали, и ставили разные штуки на  тяжелых ножках на землю, и вновь измеряли, считали, прикидывали.

Один из таких людей поселился у нас в доме. Дядя инженер, так я называл его, уходил засветло, а приходил, когда все домашние уже спали. Он стаскивал с себя тяжелые кирзовые сапоги и в изнеможенье валился на кровать. Утром, наскоро перекусив пустой похлебкой с лебедой, он шел на стройку. Однажды, вернувшись, домой несколько раньше обычного, он вдруг с интересом посмотрел на меня. Я сидел за столом в старой отцовской  рубахе, которая болталась и топорщилась на мне в разные стороны, и жадно жевал   свекольную ботву, заедая лепешкой из гороховой муки. Есть хотелось отчаянно, и я как молодой волчонок вцепился в нее зубами, пытаясь заглушить голод.

— Что, брат, все равно пусто, —  сказал он, указывая на мой живот.

— Угу, —  пробурчал я с набитым ртом.

— А знаешь, есть у меня тут одно дельце. И он, уже не обращая на меня никакого внимания, повернулся к матери.

— Слышь, мамаша, нужен мне помощник, один не справляюсь, отпусти мальчонку со мной. — Мал он еще, по стройкам таскаться, — сказала мать, ставя перед гостем алюминиевую кружку с кипятком. — Вон люди-то говорят чего, страсти всякие и Нюрка соседская надорвалась совсем, теперь калекой останется.

— А за работу он бы пайку домой приносил, - не слушая ее возражений, отвечал постоялец. 
 
 Это был весомый аргумент, мой растущий организм постоянно требовал пищи. Мать частенько отдавала нам с сестрой свою порцию, но все равно было мало. Не много поколебавшись, она отпустила.

Ранним утром, едва небо посветлело, мы уже шагали к оврагам. Сонные, с помятыми лицами, навстречу нам шли люди с лопатами и тачками. Они вяло переговаривались друг с другом. Когда мы подошли к насыпи, там уже вовсю кипела работа, пыль летела во все стороны, раздавались тяжелые глухие удары, виднелись разгоряченные лица. Солнце окончательно встало, и я смог хорошенько оглядеться. Впереди, вытянувшись вдоль насыпи, насколько хватало глаза, шла дорога. Кое-где уже были положены новенькие рельсы, от этого воздух вокруг был тягучим и душным, пахло машинным маслом. Вдали, на длинной телеге сидел возницей  незнакомый мальчик чуть старше меня.

Поравнявшись, он окинул меня оценивающим взглядом. Ого, —  подумал я, почти ровесники, а задается. Ничего, мы еще посмотрим. Внезапно мне стало обидно за этот взгляд, надменность, с которой на меня смотрел, за…

— Ну, что, орел, за работу, зевать некогда. Погруженный в собственные переживания, я не заметил, как подошел наш постоялец.

— Ну, что, пошли?

И мы пошли.

Домой мы пришли поздно, мать уже уложила сестру, а сама сидела на кухне, дожидаясь нашего возвращения. На столе стоял чугунок с холодной картошкой. С непривычки я так устал, что еле ноги волочил. Отказавшись от ужина, рухнул на кровать, не раздеваясь. Весь день я крутился волчком, таскал рейки и теодолит, подносил инструменты, бегал за бумагами в правление, искал бригадиров. А еще, работал на лошади, помогал тащить тачку симпатичной девчонке, разводил костер и бегал на речку. Но самое главное, я уже не был нахлебником. Домой я принес хлеба, и был очень горд этой мыслью.