История шестая. нюрка

Мне оставался еще год учебы в педагогическом училище, когда началась война. И я вернулась домой. Предстояло заменить учителя математики в родной школе. Сидор Петрович Королев, школьный математик, впервые же дни войны ушел добровольцем на фронт. А мне досталась сложная задача - завоевать доверие ребят. Учитель был уникальным человеком, и дети его искренне любили и всегда тянулись к нему. Еще сравнительно молодой мужчина решил свою жизнь принести на алтарь педагогики. Он не только учил их сложным математическим премудростям, но и был настоящим другом своих учеников, с мальчишками играл в футбол, а для девочек организовал школьный театр.

Честно говоря, когда я увидела двадцать настороженных пар глаз, я испугалась. Смогу ли найти к ним подход, понравлюсь ли я им. Да еще и моя внешность, эти мышиные хвостики на голове и большие очки не добавляли мне привлекательности. Но отступать было некуда, и я ринулась в бой. Первый учебный день в новом качестве прошел вполне сносно. Я рассказала ребятам новую тему, дала задание и отпустила по домам. Мне ужасно хотелось стать для них если не другом,  то хоть старшим товарищем. Но я даже не подозревала, с какого конца взяться. Все мои попытки  подружиться заканчивались неудачей. Ребята замыкались в себе, и на все вопросы отвечали односложно.

Я уже совсем отчаялась, в голову лезли всякие мысли, что может, я не правильно выбрала профессию. И пока не поздно бросить все и уехать, но шла война, учителей в школе катастрофически не хватало. И каждое утро, собрав всю волю в кулак, заставляла себя идти в школу. Не знаю,  сколько бы это все продолжалось, если бы не одно происшествие.

Время было уже за полночь. Мама, устав после трудного дня,  спала в соседней комнатке. Я сидела на кухне, проверяя тетради. Чтобы не мешать, матери я погасила верхний свет, и зажгла лампу на столе. Ровный теплый свет  мягко освещал мое лицо, склоненное над тетрадями, приятно грел лоб и волосы на правом  виске и отбрасывал на потолок причудливые тени.

 Мне осталось проверить последнюю тетрадь. Я нарочно отложила ее в сторонку, чтобы потом основательно просмотреть. Это была работа очень способной, но ленивой ученицы Нюры Шамшуриной. Имея явную склонность к точным наукам, и обладая хорошей памятью, Нюра училась неровно. Ее табель то блистал отличными оценками. То она скатывалась до троек, а иногда и двоек. Я, скрипя сердцем, ставила ей плохие баллы, искренне недоумевала, глядя в ее тетрадь. И сейчас, открыв ее работу, я не знала, что меня ждет.

Я зря тревожилась. На этот раз, девочка выполнила урок. Все примеры сошлись с ответами, и даже не было ни одной кляксы. Я закрыла тетрадь, положив ее в общую стопку и собралась, было прогнать кошку, которая  уютно устроилась под лампой, но не осторожным движением уронила всю стопку. Тетрадки разлетелись по кухне. Пора спать, подумала я, вот уже и руки не держат, и принялась за уборку. Одна тетрадь была заметно толще других. Обложка натянулась парусом и раскрылась на сгибе. Довольно толстая пачка хлебных карточек, перевязанных по середине шерстяной ниткой, упала на пол.  От неожиданности я остолбенела. Тогда ни денег, ни продуктов не было. Хлеб, муку, крупу выдавали по специальным талонам,  и потерять хотя бы несколько таких карточек, означало голодную смерть для всей семьи. Иметь хотя бы десяток карточек – было большим сокровищем, а ее обладатель был богатым человеком. Но в войну все жили одинаково бедно. Только высокопоставленные чиновники или спекулянты жили в достатке. Но ни  на начальников, ни на торговцев из-под полы семья Шамшуриных не была похожа.  Мать девочки высокая высохшая женщина с желтым лицом деревянной куклы и блеклыми серыми глазами была беременна седьмым ребенком, ходила тяжело, с натугой. Нюрка была старшей и пользовалась непререкаемым авторитетом у младших братьев и сестер. Был у девочки и отец, вечно пьяный увечный мужик с мутными заплывшими от винных паров глазками. Был, и словно и не был. Одним словом, эта находка была очень странной, и я решила подробно расспросить девочку. Ночь я не спала, прокрутившись в постели все время, встала раньше обычного. Я была встревожена и напугана. Узнай какой-нибудь доброжелатель об этой находке, и мне и нюркиным родителям – было плохо. Спекулянтов и их пособников наказывали сурово.

День прошел в делах и заботах, я крутилась как белка в колесе, а вечером решила навестить свою ученицу. В школе же опасно говорить на такие темы и у стен иногда вырастают длинные уши.

Уже стемнело, и улица погрузилась во тьму. Было довольно поздно, и я боялась, как бы не опоздать с визитом. У Шамшуриных были маленькие дети, которые могли уже спать. Я прибавила ходу и внезапно из подворотни вынырнула тень, на ее спине в большом узле  лежали   толстые сучья для растопки. Узел был тяжел и фигурка,  склонившись под его тяжестью, еле волочила ноги.

— Постойте, погодите, я вам помогу, —  крикнула я, пытаясь ее догнать.

Внезапно она обернулась и я узнала в ней свою ученицу Нюру Шамшурину.

— Ох, как вовремя-то я встретила вас, Александра Тимофеевна, спасибочки вам. Узел-то, тяжелущий какой. Ой, здрасти вам, а куда вы так поздно идете, уж, не к нам ли?

— Здраствуй, Нюра, к вам иду, сообразительная ты, молодец.

— А чего ж тут думать, наш-то дом последний в улице будет, а вон уж и околица видна. А чего к нам, если вы меня ругать будете за двойки, не виновата я. Братишка маленький тетрадку мою со стола стянул и клякс наставил.

— Ах, вот в чем дело, а я голову ломала, как же такая аккуратная девочка и клякса. Нет, Нюра, о другом разговор. Скажи, что это и вытащила из сумки тетрадь с карточками. И что они делают в тетради?

— Денежка на хлеб, —  безхитростно ответила девочка. --- Я сама ее туда положила. От папки. Он-то пьяный, все деньги ищет на водку. Мамку бьет, чтоб дала. А ей нельзя она маленького ждет. Мамка-то все плачет, вот я и спрятала к себе, чтоб не нашел. Однажды он нашел денежку, водки купил, а мы потом голодом сидели, а сестренка маленькая-то и померла. Нет, уж фигушки так спрячу, вовек не отыщет.

— А что твоя мама не работает?

— Неа, она все лежит, хворает, да и маленький скоро. Я сама работаю, с гордостью сказала Нюрка. Вы, Александра Тимофеевна, не смотрите, что я маленькая. Я печку топить, и суп сварить, и с ребятами понянчится – все могу. Вот, дрова несу, печку затоплю, ребят с мамкой накормлю, тепло да хорошо им будет. Мамка-то не встает совсем, изба и не топлена.

— А отец, почему твой не работает?

— Ой, да какой он работник, словно ребятенок малой. Помощи ни на грош, один убыток. Напьется водки, за топор схватится и бегает за нами. Он как на войне был, совсем чудной стал. Зарублю черти, орет, это он на фашистов ругается. Бегает, бегает, а потом спать валится. Проснется, и все плачет. А вообще, он хороший, папка-то. Только пьет много. Нюрка немного помолчала и добавила. Мечта у меня есть.

— Какая мечта? Я думала как всякий ребенок она мечтает о кукле, скакалке или велосипеде.

Но девочка меня удивила.

— Уж скорей  бы вырасти, уеду в город, работать буду. Денег много будет, хлеба, картошки. А еще я пряники люблю клюквенные, приеду в город куплю себе десять килограмм пряников и буду есть каждый день. Вот, сяду на диван, и пряники грызть буду. И красками разноцветными рисовать, как у Шурки Ашихминой, желтыми, красными, зелеными картины рисовать. А потом смотреть, смотреть буду и радоваться.

Шура Ашихмина, ее отец летчик как-то привез дочери в подарок трофейную немецкую акварель. Все ребята в классе завидовали девочке. А потом отец  Шуры погиб под Москвой.

— А когда замуж буду выходить, спрошу у жениха, если водку пьет, ни за что не пойду. И детей мне не надо, а если будет то только один – девочка, я ее одену в красивое платье, ленточки в косы заплету, и на бульвар гулять пойдем. Когда детев много - плохо. Они только все жилы тянут, целый день на улице скачут, а жрать подавай. И уйти никуда нельзя по рукам и ногам связан, так мама говорит. Да и кто ее таку возьмет, брюхатую, у ней хозяйства-то хомут да дуга вот и вся недолга, да спиногрызы на хребте камнем висят.

— А ты маму не слушай, у взрослых свои разговоры серьезные. А с мамой твоей я после поговорю. А денежки эти ты куда-нибудь подальше спрячь. Ну, до завтра, Нюра, я уж заходить не буду, поздно сегодня.

Нюрка махнув на прощанье головой, исчезла за дверью. А я, выйдя за деревню, пошла по полю. Мне хотелось подумать в тишине, поразмыслить над услышанным. Девочка раскрылась предо мной, наконец-то я получила, о чем так долго мечтала. Но легче мне не стало, наоборот внезапно я поняла с каким огнем,  по не знанию играет девочка. Ведь если узнают, беды не миновать. Надо убедить нюркину мать спрятать карточки в доме. Завтра же поговорю с ней, решила я про себя.

А завтра внезапно с проверкой приехала школьная комиссия. И разговор отошел на второй план. А через неделю Нюрка не пришла в школу. Мои самые худшие опасения потвердились,  младший брат Нюрки  четырехлетний Степка нашел карточки и отнес их к приятелю Петьке Гаврилову поиграть в магазин. Старший Гаврилов увидел у сына игрушку и сообщил куда следует.

Нюркиных родителей арестовали, отца без суда и следствия в три дня, расстреляли как врага народа. Матери дали 15 лет, но дорогой она в родах умерла. Младших детей забрали родственники, саму Нюрку, изменив ей имя и фамилию - в детский дом.

Позднее я пыталась найти девочку, после войны даже отыскала тот интернат, в котором она жила. Но когда я туда приехала, оказалось, что девочку перевели в другое место, куда никто не знает. Сердобольная нянечка хорошо запомнила Нюрку и  видя мое отчаяние, рассказала мне о ней.

-- А ты милая не ищи ее, не зачем. Как Богу угодно, так и вышло, сама молодая еще с десяток таких нюрок народишь. А гостинцы-то свои давай я их деткам отдам. Они уж обрадуются, -- и она забрала у меня мешок.

На обед ребята получили по сладкому клюквенному прянику. А на столе, в классной комнате лежала большая коробка с яркими красками.