Глава 4 Часть 4 НГУ 3-ий курс

 «Осень. Золотые холодные дни. Теперь НГУ далеко и приходится порядочно топать до него. Утром прохладно. Яркое солнце на синем, синем небе. Берёзки начинают
золотиться на фоне елей. Я и Светка топаем по чудной асфальтовой дорожке через лес. Изредка нас обгоняют студенты».

Удивляюсь теперь, как я выдерживала эти переходы в гололёд и снежные заносы. Как нелегко было девочкам водить меня, но не помню, чтобы кто-нибудь жаловался.

Поскольку в университете училось уже много студентов, нас разделили на
факультеты. Нашим деканом стал академик Владислав Владиславович Воеводский. Высокий худощавый, одетый  в клетчатую ковбойку и дешёвый, плохо выглаженный костюм. Его можно было бы принять за рабочего, если бы не умные проницательные глаза и, несмотря на простоту манер, привычная властность организатора. Он хорошо знал каждого студента и следил за его учёбой. Иногда был пристрастен и довольно безжалостно относился к тому, кем был недоволен.

В нашей комнате поселилась Неля Клемберг. Раньше она жила в комнате с Люсей Лавреновой, Валечкой Рудась,  Люсей Егоровой. Бесцветная, бедно и неряшливо одетая, Неля сильно прихрамывала  на левую ногу. У  неё  был врождённый вывих тазобедренного сустава. Училась она на физическом факультете и увлекалась французским языком.  Когда я заходила к своим однокурсницам, то обычно заставала Нелю лежащей в постели  с  учебником. Не помню, почему она к нам попросилась. Подруг у Нели не было. Она завидовала здоровым девушкам и чувствовала  себя ущербной. Мне хотелось ей помочь. В новогоднюю неделю я пригласила её и Эмму Киселёву к себе домой.  Родителям хотелось, чтобы я угостила подруг. Как и следовало ожидать, ничего хорошего из этой встречи не получилось. Мне не очень этого хотелось. Обе девушки  были зажатыми и не умели развлекаться. Неля потом сказала: «Старательно изображали веселье». Так оно  и  было. В феврале  приехали с Украины родители Нели, и в нашей комнате поселилась её сестра Юлька, довольно беспардонная девица. Нас оказалось шесть человек в комнате, что, конечно, было тяжело. Мы стали возмущаться присутствием Юльки и объявили  Неле  бойкот. Потом родители нашли жильё и забрали Юлю.   

Инна Урбанович предложила мне вместе готовиться к экзаменам. Обычно мы
уединялись в холле общежития. Я разбирала материал, стремясь изложить его понятно и кратко, а Инна записывала. В перерывах она организовывала нехитрую кормёжку. Например, отваривались и поджаривались макароны. Так получалось, что на экзамене мне ставили на балл больше, чем Инне. Девчонки стали её подзуживать, почему она сдаёт хуже меня. И однажды Инна сказала, что будет готовиться самостоятельно. Я пожала плечами и уехала домой. Результат сдачи был прежним, и она снова захотела вместе заниматься.
Весенняя сессия растянулась на июнь. Стояли жаркие дни, всё буйно зеленело. Мы решили заниматься в университете. Нашли там свободный кабинет, открыли в нём окно и разлеглись перед ним на столах, чтобы загорать. К обеду на небе появились облака, подул холодный ветер, и мы закрыли окно. Когда собрались уходить, за окном пошёл снег, а мы были в лёгких платьях. Инна одна побежала в общежитие, взяла у Люси Ахвердиевой непромокаемый темно-синий плащ и прибежала за мной. Мы шли по дорожке среди берёз, на зелёных ветвях которых, как белые цветы, лежали хлопья снега. Было необычно и красиво.
Мне дали стипендию, хотя я не была отличницей и не проходила по имущественному цензу. Тем, у кого доход в семье был больше 50-ти рублей на человека, стипендию не давали. Мама мне выделяла сначала 6 рублей в неделю из расчёта 1 рубль в день, чтобы я не избаловалась. На 2-ом курсе - 8 рублей. На скромную еду мне хватало, но что-то купить по своему желанию, я не могла. Конечно, можно было бы поклянчить, но я не хотела унижаться, так что стипендия отнюдь не была лишней. 

Во 2-м семестре я получила тройку за практику по органической химии. Добрый Кобрин не мог мне больше поставить. Увы, руками я не способна была работала. Да и на ногах плохо держалась. Из-за этого опрокинула на себя шкаф с химической посудой: наклонилась, чтобы достать колбочку, для чего опёрлась о полку шкафа и, наверное, слегка потянула её на себя. А шкаф не был прикреплён к стене и повалился на меня, накрыв с головой. Я оказалась сидящей под ним. Посуда меня не порезала, но одна из полок сильно ударила по скуле под  глазом. Конечно, был страшный грохот. Все перепугались, и мне пришлось их успокаивать. Под глазом у меня образовался жуткий синяк. Опасаясь, что у меня перелом, Кобрин  организовал мне консультацию у молодого хирурга, жившего в городке. Кто-то из девочек повёл меня к нему домой. Мне понравилась небольшая квартира, где было мало мебели, по-современному просто, без претензий на строгий порядок. Хирург решил, что перелома нет, и порекомендовал  какие-то примочки. Из-за тройки я решила, что стипендии мне не видать и перед каникулами даже не стала заходить в бухгалтерию.

На третьем курсе я стала более часто общаться с Наташей Олениной. Мне было
немного жаль, что девочки относятся к ней насмешливо и не хотят слушать. Я была более терпелива, да и рассуждения её казались довольно оригинальными. Иногда Наташа меня провожала, а пару раз специально приглашала на прогулку. Припоминаю одну из них по зимнему лесу где-то в марте. Мы шли по узкой тропинке, временами проваливаясь в глубокий снег. День был солнечный, и в воздухе уже пахло весной.
В апреле Наташа серьёзно заболела. Предполагали, что она отравилась на
практических занятиях по органике. Наташа оставила НГУ и перевелась в университет во Фрунзе, где у неё были родственники. 

25 августа, наверное, 1961г.
«Мой бедный дневник позабыт, позаброшен. Иногда хочется взять его в руки, но
мелочи жизни кажутся важней. Мой третий год в НГУ был спокойным. Конечно, волновалась перед сессиями, но уже меньше. Лето отравлено тревогой о будущем.  Приезжала Тома Батенева, подтянутая, изящная, с врождённой аристократичностью. Говорила, что влюблена и собирается замуж.. Что же, не знаешь, где найдёшь - где потеряешь. В окно дует свежий, влажный ветер. Скоро ночь.
Дорогой Лорка. Всё лето вспоминаю строки твоих стихов, вернее ритмы. Сельвинский не произвёл впечатления. Строки из сомнабулического романса.               
                Гитара    

Люблю тебя в зелень одетой.                Начинается плач гитары.
И ветер зелен и листья,                Тихо разбились рассвета бокалы.
Корабль на зелёном море                Начинается плачь гитары.
И конь на горе лесистой.            Все уговоры напрасны и принужденья напрасны.


До пояса в темноте,                Плачет уныло, как плачут каскады,
Мечтает она у ограды.                Как плачут ветры под снегопадом.
И зелены волосы, тело,                Все уговоры напрасны.   
Глаза серебра прохладней.                Плачет о призрачных далях, 

Люблю тебя в зелень одетой.       О дюнах знойного юга, помнящих свежесть азалий,
Цыганский месяц тревожен.         О стреле без мишени, о не ведавшем утра закате,
Глядят на неё предметы,              О первой умершей птице на ветви платана!
Она их видеть не может.                О, гитара!   
                Ты сердце, что ранят пальцы - кинжалы.