Последние дни маленького капрала

185 лет назад покинул наш грешный мир император Наполеон Бонапарт

"Лучшее изгнание - это смерть". Н.Б.



Весь день 5 мая 1821 года в южной Атлантике бушевал шторм.

Весенние ураганы в этих широтах случаются часто, но такого не мог припомнить никто из старожилов Святой Елены. Над Лонгвудской долиной летали вырванные с корнем из окрестных скал деревья, в гавани бились о причалы пришвартованные корабли… И рев, дикий рев, будто все силы ада набросились на крохотный островок, жерло давно погасшего вулкана, в тысяче миль от ближайшего африканского берега. Кто бы из свидетелей ни писал потом мемуары об этом дне, все вспоминали тот жуткий рев, свист, свирепое буйство стихии.

Несколько человек, почтительно склонившихся над постелью, пытались расслышать слова, что шептали немеющие губы умирающего. Но не могли - дом сотрясался от бешеных порывов. Распознали всего три слова: France… Armee… Avant-garde…

На закате, в шесть часов вечера, маленький капрал, как звали своего предводителя солдаты великой армии, умолк. Император отправился в свое последнее, самое надежное изгнание.

Ночью шторм стих.

"История - лишь версия случившихся событий в нашей интерпретации". Н.Б.

Интерпретаций было много. По германской версии, лавры победителя Наполеона принадлежат Блюхеру, по нашей, отечественной - не то Кутузову, не то генералу морозу, по английской - Веллингтону. Французы же знают, что сама фортуна отвернулась от императора на поле Ватерлоо, и как звали генералов и маршалов победившей коалиции - не важно. Как бы то ни было, в ссылку низложенный император отправился не в сибирские руды, а на Богом забытый остров в южных широтах, который за 2 века до того англичане отбили у открывших его португальцев.

Но был еще миг надежды - там, в порту Рошфор, после поражения (о, если бы со мной были так рано покинувшие этот мир Мюрат, Ланн, Бесьер! - будет он твердить отпущенные ему годы, но лучшие солдаты его войска давно лежали в земле сырой и помочь ему на вязкой почве фламандской низины уже ничем не могли) ждали два фрегата. Выход из гавани сторожила английская эскадра.

Мы бросим жребий, сказали ему капитаны. Одно судно прорвется, второе будет сдерживать англичан. Оно, конечно, погибнет, но мы готовы к этому, и матросы тоже. Маленький капрал лишь покачал головой: я посылал французов гибнуть за Отечество, но никогда - за себя самого.

Теперь заманчиво представить, каким ходом пошла бы всемирная история, согласись он на предложение капитанов, - бегство в Америку, война в колониях, Соединенные Штаты со столицей в Нью-Орлеане… но избежим искуса гадания на кофейной гуще истории.

"Бог на стороне больших батальонов", - всегда говорил корсиканский выскочка, так долго наводивший ужас на царствующие дома Европы. В день Ватерлоо большие батальоны оказались у пруссаков и англичан.

"Я выиграл сорок битв, но все их перечеркнуло Ватерлоо" Н.Б. 

Герцен впоследствии признавался, что не мог без содрогания смотреть на литографию с изображением триумфаторов - Блюхера и Веллингтона.

"Как им не радоваться! Они только что своротили историю с большой дороги по самую ступицу в грязь, и в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащить". Александр Герцен

15 октября 1815 года, после двух с половиной месяцев плавания на борту фрегата "Нортумберленд" изгнанник ступил на берег. Остров, открытый португальцами 300 лет назад, аккурат в день, когда Католическая Церковь поминает память святой Елены, и в ее честь названный, принял самого великого из своих обитателей.

"География - это судьба", - говорил он совсем по другому поводу, но к месту его последнего изгнания эта сентенция имеет прямое отношение. Что бы потом ни говорили англичане, выбрали они эту затерянную в южных водах дыру, руководствуясь единственным соображением: отсюда невозможно сбежать.

Очередной Эльбы, очередных Ста дней не хотел никто.

Сентиментальная французская историография впоследствии разукрасила остров в мрачные тона, но, судя по воспоминаниям нескольких французов, что отправились в изгнание за своим предводителем, он был не так уж и мрачен. Здесь не бывает ни жары, ни холода, бьют ключи с чистейшей питьевой водой - о ней грезят путешествующие из метрополии в индийские колонии и обратно долгие месяцы своего многотрудного пути - а случающиеся шторма можно переждать в каменных казематах порта Лонгвуд.

Представители держав-победительниц (России, Англии и Австрии), посланные на остров присматривать за сиятельным изгнанником, тоже не жаловались на климат в оставленных потомкам записках. Вот разве что на скуку - заняться им было решительно нечем, пускать их к себе Бонапарт запретил. Даже английский губернатор - тупой служака Гудсон Лоу, помесь Скалозуба со Сквозник-Дмухановским (молва запишет его в отравители Наполеона, но, скорее всего, безосновательно) - был допущен к смертному одру уже после того, как его пленник испустил последний вздох…

"Я покидаю мир до срока, убитый английской олигархией и ее наемником. Английский народ не замедлит отомстить за меня". Н.Б.

В таинственные отравители зачислили и графа Монтолона, персону не самую привлекательную и на позицию морального авторитета претендовать не могущую. Но слишком уж непонятны его мотивы, а мышьяк, обнаруженный в волосах императора (по старой традиции присутствовавшие при кончине срезали клок волос и разделили пряди между собой на память - эти-то пряди подвергли в новейшие времена тщательному анализу на установке ядерного синтеза) - а что мышьяк? Никто никогда уже не установит, откуда он там взялся, да и что за нужда…

Не мышьяк убил императора, а скука.

Он диктовал мемуары верному секретарю - картографу де Лас Казу, губернатор выжил с острова Лас Каза с сыном. Его место занял Гурго, но тут уже сам император настоял на отъезде Гурго во Францию. Остался оклеветанный молвой Монтолон, он-то и помог императору составить завещание: диктуя и переписывая текст, Наполеон был абсолютно спокоен и не забыл, кажется, никого - ни любимого сына в далекой Вене, ни поселянина, много лет назад спасшего его от корсиканских бандитов, верному слуге Маршану оставил 400 тысяч франков золотом, а неверному Талейрану ("вы грязь в шелковых чулках!") - клеймо изменника Франции…

"Какое странное искусство - война! Я сражался в шестидесяти битвах, и уверяю вас, что из них всех я не научился ничему, чего бы не знал уже в своем первом сражении" Н.Б.

"Он слишком любил войну", - вынес вердикт его биограф, русский историк Евгений Тарле, всей своей монографией пытавшийся принизить фигуру узурпатора, вырваться из магнетического поля великого француза - но с задачей этой, к счастью, не справившийся.

***

Последней привязанностью императора была маленькая девочка, звали ее Бетси Балькомб. Ее отец был английским купцом и жил на острове постоянно, а потом семья перебралась в Австралию. В отличие от губернатора и посланников стран-победительниц Бетси могла являться к Наполеону когда ей заблагорассудится. Император учил ее французскому языку.

- А правду говорят, - спросила она однажды, гуляя по саду в компании с Бонапартом, - что ты ешь человеков?

- На завтрак, обед и ужин, моя крошка, - ответил учитель французского.

Бетси тоже достался клок волос с неведомо откуда взявшимся мышьяком.

***

Я еще помню времена, когда каре внутреннего двора Лувра не застроили этими ужасными стеклянными пирамидами – и если сидеть на ступенях у входа, малая Триумфальная в саду Тюильри и большая Триумфальная на площади Звезды совпадали в перспективе в одну арку.

Один раз в год на мгновение в проеме показывалось солнце.

Это случалось каждый вечер 5 мая.

На закате.

В день, час, минуту смерти Наполеона.


(Специально для tsargrad.tv)