Балтус. Глава третья

3.

Я плохо спала в эту ночь. Я знала, что у меня нет выбора, но мой мозг все равно  искал выхода из сложившейся ситуации. Увы, похоже, только эти сеансы могли меня выручить. И все же.. Чувство тревоги не покидало меня. Что плохого может сделать мне этот мягкий, обходительный, и располагающий к себе человек?  Я понимала, ЧТО – предложить позировать для него обнаженной. Я была в хорошей форме и тела своего не стыдилась, но само состояние, когда не ощущаешь на своей коже ничего, кроме взгляда чужего человека, это состояние себенепринадлежности… Я не была уверена, что смогу решиться на такое.
Сеанс был назначен на пять часов. Без пяти пять я стояла перед его дверью. Она открылась мгновенно, словно он ожидал моего стука. Он приветливо улыбался, приглашая войти внутрь, и затем закрыл дверь на задвижку.
 Гардины на окнах были задернуты, но мягкий свет от старинных настольных ламп и торшера давали достаточно освещения,  делая комнату более теплой и уютной.
У меня к горлу подступила тошнота и колени подкосились. Чтобы не упасть, я присела на краешек вельветовой софы.
Он сел напротив меня, в свою обычную позу, скрестив руки на груди, и тихо спросил:
- Волнуешься?
Я кивнула, и облизала сразу ставшие сухими губы.
- Ты можешь уйти, если передумала.. Я тебя не удерживаю.
Взгляд у него был мягким, и голос тихим.
-Ничего.. это пройдет.. – сказала я. – Я в порядке.
Он кивнул, вышел на кухню,  и вернулся со стаканом воды.
 - Или, может, немного вина? – Спросил он.
Я отрицательно помотала головой. Выпив воды, Я сказала:
- Я  - готова.
- Хорошо, тогда иди, разденься в соседней комнате. Я включу отопление, чтобы ты не замерзла.

 Когда я вернулась в комнату, он сидел у мольберта, к которому был пришпилен белый лист ватмана.  Жестом, он предложил мне присесть в угол софы.
- Расслабься, - сказал он, - и не переживай. Это – только работа. Ты – только модель. Я – только художник. В данный момент я не мужчина, а ты- не женщина. Ты – модель. Я – художник, - еще раз, как бы внушая, повторил он.

- Ты когда-нибудь слышала о Люциане Фрейде? Племяннике Зигмунда Фрэйда?   Ему сейчас 88 лет. Он живет в Лондоне. Его прозвали Отшельником Холланд парка. По очевидной причине – живет он очень замкнуто. Рисует , в основном, обнаженную натуру. Вот ему то и принадлежат слова: « Чем дольше ты смотришь на предмет, тем более абстрактным он становится, и, как ни странно, более реальным».

Так что успокойся, приляг, положи руки за голову и взгляни на меня. Вот так, - одобрил он мои движения. При этом взгляд его был настолько повернут внутрь себя, что, казалось, предметы комнаты, вот-вот, отразятся в них, как в зеркале.
Я расслабилась. Ему, явно, не было дела до моих эмоций. Я для него превратилась в абстрактную реальность, предмет.
Шея моя затекла от непривычки и я шевельнулась. Он тут же нахмурился – все-то он замечает своими «застекленными» глазами. Я вернула тело в первоначальное положение.
С противоположной стены на меня смотрели голые женщины.  Их было три : полноватая « рубенсовского типа", высокая, узкая, « модильяновская», и еще одна, несколько вульгарная и черезвычайно раскованная блондинка, небрежно развалившаяся на знакомой красной софе.

 Вот и пробежали двадцать минут. Не так уж все и страшно.
Томас встал, потянулся , и предложил чаю, а мне дал в руки  альбом, того самого Люциана Фрэйда. Я открыла книгу и замерла,  от отвращения и восхищения, одновременно. Меня смутило не обилие голых тел, но то, как художник их запечатлел. Беспощадная честность изображения. Они валялись, как куски сырого мяса на разделочном столе мясника. Анатомию он знал наизусть. Чувствовалось, что он совершенно точно видел всю подоплеку их тел, все хитросплетения мышц, узлы вен и суставов, под красноватой, кое-где с сыпью, авсолютно некрасивой кожей. Жизнетворящие органы мужчин и женщин  были выписаны особенно тщательно – как будто семя только что извергнулось из них и не успело еще высохнуть на раскинутых ляжках. Женская плоть была мясиста и разверста, как пещера, в которой только что побывал насильник. Мне было стыдно видеть это, и хотелось сдвинуть колени, плотно прижав их друг к другу. Я накинула на ноги край покрывала. 
Томас вернулся. Чай мы пили молча. Мне не хотелось разговаривать, да и он тоже думал о чем-то своем. Так прошел первый сеанс.
На прощанье он подарил мне книгу Сильвии Плас « Зимние деревья». Выйдя на улицу , я раскрыла её наугад:

« Is there no great love?
Only tenderness?
Да существует ли она, великая любовь,
 Или только нежность?»

- Только нежность.. – сказала я вслух, и вспомнила, как несколько минут назад Томас помог застегнуть замок на моей блузке, и как дрогнули его пальцы, коснувшись кожи на моем затылке.

 На другой день я услышала новость,что умер Люциан Фрэйд.