О тяготах и лишениях

Внимание! Фразеология и пунктуация персонажей - в соответствии с оригиналами. Имена и фамилии подлинные.


     «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая в ряды Вооруженных сил СССР, торжественно клянусь: быть храбрым, бдительным, дисциплинированным воином, стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы…»
(слова из текста Военной Присяги)

      Тяготы и лишения воинской службы… Много о них сказано и много под них подведено. Больше всего подведено бытовой неустроенности, неорганизованности и разгильдяйства.

     Тяготы и лишения – это не то, когда у вас до двадцати пяти суток Боевого Дежурства в месяц и плюс пара-тройка нарядов на каком-нибудь КПП, где времени нет  ни поспать, ни пожрать. Плюс техника, документация, личный состав. И не то, когда после длинной смены (пятидневной) наступают двухнедельные учения, а потом, по-человечески, просят заступить в длинную, и ты соглашаешься, потому, что так надо.

     Итак, март 98-го. К нам, в очередной раз, прибыла комиссия. Из штаба ракетной армии. По проверке всего, чего можно. И чего нельзя, тоже.
На плацу выстроился наш ракетный полк, все, до единого. Все увешаны, как новогодние елки, всякой дрянью, без которой совершенно немыслимо защищать Родину. Глава комиссии – начальник штаба армии – генерал-майор Захаров, офицер под два метра ростом, по фигуре видно – бывший спортсмен – презрительно осматривает строй. Рядом – перепуганный командир полка (очень хочет в Москву, но возможностей не хватает). Комдива еще нет в полку, где-то на подходе. Настрой у проверяющих недобрый.

    Выслушав доклад, Захаров обвел строй нехорошим взглядом и приказал выйти на десять шагов всем офицерам полка. Странно, видно что-то интимное сообщить желает, интересно, что. После нескольких брезгливых гримас следует вопрос с нотками веселья:
    «Товарищи офицеры, посмотрите на это уебище…». У всех непроизвольно вверх полезли брови. Это он про что?
    «Ну, посмотрите, посмотрите! Я имею в виду Вашу казарму, уебище это ваше!..»
    
      Да, казарма у нас не фонтан, мало того, что построена руками воинов-строителей, да еще  после долгой зимы вид имеет неважнецкий - кое-где штукатурка обвалилась, пар идет из открытой двери столовой, окна не крашены, на стенах соль выступила.
«Как Вам не стыдно? Давно бы скинулись, да отремонтировали! Как в таком уебище жить можно?»

       Про «скинулись» это он зря. Зарплату (в очередной раз) нам не платят уже третий месяц, полгода назад в стране прошел дефолт, продукты на рынке стоят бешеных денег, но их все равно нет. Те, кто занимал деньги до дефолта, не знают, как расплачиваться с кредиторами. Чувствует генерал, что проняла офицеров его речь, но подливает масла в огонь:
«Может, начнете жаловаться, что Вам зарплату не платят? Так Вы ее и не заслуживаете с таким отношением!» Захаров ткнул пальцем через плечо в сторону казармы. Кто-то что-то невнятно пробурчал в строю.
«Что?! Кто сказал?! Сейчас враз, мигом, по ****е мешалкой, всех к ****ой матери на увольнение!! Я вам покажу «..а нам и не надо…»!! Охерели в пень!»
Мы стоим, слушаем, все мысленно хвалят смельчака. Из строя удобно вполголоса что-то сказать, можно, например, на *** послать генерала. Найти тяжело, разве если кто сдаст, но это вряд ли. Все задрочены капитально. В соседней дивизии, говорят, в одном из полков (вот это да!) вся смена отказалась заступить на дежурство. Ничем хорошим, правда, не закончилось. Поснимали всех и вся с должностей, «волчьи грамоты» выдали виновным.

      Генерал продолжает разоряться, а мы слушаем. Как в песне поется «… Мы от солдата и до маршала – одна семья, одна семья». Очень контрастируем мы на его фоне. Он – ум, честь и совесть, служит Родине, несмотря ни на что (еще бы не служить! Генерал – это не звание – это счастье!). Мы - сброд уродов и размандаев, чудом допущенных к несению Боевого дежурства, не понимаем сложность обстановки в стране, не можем потерпеть без денег совсем немного. К слову сказать, «совсем немного» растянулось на пять месяцев, но мы пока этого еще не знаем. Он – спортсмен, красавец-мужчина, одет в красивый камуфляж (мы такого еще не видели), готов порвать любого врага - как тузик грелку. Мы – одеты в старую заштопанную полевую форму, местами прожженную костром, порванную колючей проволокой, разъеденную  электролитом на регламенте. Про обувь – говорить нечего. Местами побритые, иногда подстриженные. Словом, вояки хреновы. Знала бы Родина, кому доверила щит ядерный!
 
     Плевать, что у многих жены с детьми уехали по домам к родителям, что вода в городке хреновая (и та – через раз), отопление в домах местами не работает, что на Боевом Дежурстве кормят одним дерьмом (про солдатский харч вообще сказать нечего!). Мы все еще до сих пор все можем.
     Можем среди ночи двадцать раз прибежать на боевую позицию и до утра устранять неисправности на Автономной Пусковой Установке (АПУ) на сорокаградусном морозе. Можем не сменяться с дежурства до момента устранения неисправностей. Можем не спать сутками на учениях. Можем добиться, чтобы у завшивевших солдат боевой смены подразделения местный тыловик поменял постельное белье и организовал баню. Можем застроить «обуревших в корягу» дембелей и национальных «земляков». Можем часами мерзнуть на постах комендантской службы, перекрывая движение на федеральных дорогах (отчего бываем крытые матом всеми встречными водителями). Можем не спать, не жрать, не меняться с дежурства, получать частями свои обесцененные, неиндексированные копейки (не чаще раза в квартал) и умудряться на это жить.
      Можем не ездить с семьями в отпуск (потому как не на что). Можем пошуметь, но заступить на Боевое Дежурство, потому, как женам не надо будет кормить мужей – они ведь на службе.
      Мы многое можем. Вот только слушать словесный понос холеного генерала о чести и долге и о том, что мы не заслужили получать то, чего нам не дали – что, скажете не можем?! Можем!!! Поэтому никто не сорвался из строя в ответ на фразу «… кто не желает служить, не получит того, что не заплатили…». Никто не дал в рыло круглощекому бывшему спортсмену в красивом камуфляже.
                * * * * *
      Хорошо помню, как за семь лет до этого, жарким сентябрьским утром, на новеньком, заасфальтированном плацу, я вместе с такими же лысыми, затянутыми в наглаженную парадную форму, пацанами, с гордостью за себя и других, произносил слова Военной Присяги нашей Родине. Что думали все мы, когда говорили о готовности переносить тяготы и лишения воинской службы? Что знали мы о ней, о службе? Мы присягали Союзу ССР, а через пять лет от Союза осталась только Россия. Изменилось многое, но тяготы и лишения остались прежние, да еще добавились новые. Главная тягота – неблагодарное это дело –  Родину защищать. Почему в нашей стране так, не знаю.
      Пять офицерских лет первого контракта для нас, последних, присягнувших Союзу ССР в 1990-м, выпали на сложные для армии и страны годы – с 1995 по 2000 г. Старые офицеры Советской Армии  любили упрекать нас, молодых, за непатриотичность. В далекое советское время развитого социализма никто (если не пропивал все до копейки) не брал в долг на базаре литр молока для ребенка, мало кто бегал по городку в стремлении перехватить денег до очередной получки.