Пьеро

Его пальцы пронизывала тонкая мраморно-белая нить. Она проходила сквозь концы всех пяти пальцев на обеих руках. Это я заметила сразу, когда он подавал мне руку, для рукопожатия.
Он сказал «здравствуй», но его голос был настолько тих, что невозможно было не порезать слух об этот хрип. Голоса будто и не было вовсе. Его белую, как бумага натянутую кожу покрывали розы краснеющих синяков. На шее, на руках, на ключице цвели эти цветки. Он не называл своего имени. Видимо, не имея его вовсе.
У него были голубые глаза, голубе неба, волнительнее моря и первой связи.
Кто-то придумал его, и он попал в этот мир. Кто-то мимолетно представил его в своей голове, и он упал в этот мир не дописанным и не придуманным в торопливой стати идеи.
Падая, он видимо очень хотел разбиться. Находиться в стадии идеи куда проще и интереснее, чем существовать в реальности. В реальности есть чувства и обязанности и от них не убежать и не спастись ни за одним стеклом. Не спастись от скребущейся темноты и пустоты в душе, от нехватки кислорода, от власти создателя, от царапин общества, от энтропии.
Его синяки никогда не заживут, его таким придумали. Его кожа никогда не загорит, его таким придумали. Его синяки под глазами никогда не исчезнут, сколько бы он не спал, его таким придумали. И нити в пальцах, сколько бы их не резали, будут всегда сковывать его движения.
Он не додуман до конца. Мир должен придумать его до завершения. И теперь все уже зависит от среды, в которую попадает этот набросок чьей-то фантазии.
- Пьеро. – Назвала я его по имени. Он открыл рот, чтобы передать свои мысли. Его зубы и десны и язык были полностью черными.
- Молчи. – Попросила я его. Его голос приносил страдания тем, кто его слышит и ему в первую очередь. В воздухе появился запах роз. Возможно, ему повезло, что именно меня он встретил первым.
В душе его копился дым от восковых свечей. Если он только позволит собрать его в банку, то там заведутся бабочки. И его чистота не имеет препятствий.
Через 17 дней он захотел узнать, как происходит зарождение этой маленькой жизни. Этими днями, он отмерил свой возраст.
Эти создания, которым суждено жить не дольше, чем живет Пьеро, сушат крылья на разукрашенных осколках стекла. Своим рождением они разбили своё место обитания. Их крылья не имели определенной раскраски, к какой привыкли все мы с хаотично разбрызганными яркими красками по их поверхности. Пьеро стоял, почти не дыша, и представить себе не мог, что это создания так же живы, как и он. Они были чистым порождением его фантазии. У наших идей есть такая же фантазия, как у нас. Они так же свободно летают и в отличие от реальности, могут летать в собственном космосе.
И то, что создал Пьеро начало разлетаться по саду, в котором он предпочел обитать. И конечно, он не догадывался о той единственной вещи, которой я хочу его научить.
После его первой эйфории, от этих созданий, я поймала одну из них за подкрылки. Я сказала Пьеро: «смотри», и приколола это хрупкое тело в моих руках к своей ладони. Это подобие теплой души издало крик боли и смерти.
- Создавай новых. – Сказала я. – Смерть всегда дает жизнь чему-то новому. И это новое будет лучше. Поэтому давно пора сжечь Моне Лизу и всю историю с ней. –
 На этих словах я покинула его навсегда. Он сидел, с булавкой, с надетой на нее бабочкой в моей крови. И трактовка этого действия может быть самой разной. А он не видел их и не мог узнать, но мог придумать. И я не знаю, известна ли ему жалость, или чувства вообще.
Пьеро растаял, словно туман. Потому что был идеей. И был больше никому не интересен. Мне все же знакома жалость. И эту идею мне жаль. Даже если она стала скучна.