Квакушки в кляре

Когда портной Николай Васильевич Усков выходил из запоя, его жена Людмила Ивановна запирала мужа в квартире на ключ, по его же настоятельной просьбе и Николай Васильевич шил брюки по заказу швейной фабрики, где много лет трудился портным-надомником. Шил он детские школьные брюки, на резинке, по рублю за каждое изделие. Однако мастер в такие дни успевал сшить до семи штук. Работа кипела, утюг шипел паром, ткань резалась и кроилась уверенной рукой, беспрестанно строчила швейная машинка. Рядом с портным на столе сидела собака породы болонка – Пушек. Николай Васильевич в работе беспрестанно полыхал папироской, изредка он втыкал папироску Пушку в зубы. Собака давно привыкла к табаку и послушно дымила тлеющим окурком.
Работать надомником портного пристроила его жена, которая тоже трудилась на швейной фабрике. Людмила Ивановна стеснялась внешности мужа – Николай Васильевич в детстве отморозил кончик носа и ходил всю жизнь с небольшой черной повязкой. Виной всему была мачеха Ускова, которая выгнала его из дома десятилетним ребенком, за какую-то мелкую провинность и ему пришлось несколько дней ночевать на улице, в стогу сена, пока не вернулся из командировки отец. Мачеху он выгнал, но Николай остался на всю жизнь без носа. Вскоре буквально исчез в никуда его отец - офицер НКВД. От родителя ему остался только толстый кожаный семейный альбом, который отец прятал в холщовый мешок от посторонних глаз и даже от собственного сына. С этим альбомом его и забрала к себе единственная родная душа – тетка, сестра матери. А мать Николая умерла при его рождении. Тетка этот альбом велела спрятать и никому не показывать. Но почему, он понял только когда вырос. На дореволюционных фотографиях были предки Николая Васильевича, представители известной дворянской фамилии. Но ничто в этом пареньке не указывало на отпрыска из знатного рода. Коля был маленького роста, с большими ушами, несмотря на отсутствие носа, стал заметным школьным комсомольским активистом.
После средней школы он выучился на портного, некоторое время работал в Москве, в одном из армейских ателье, но через некоторое время вернулся в родной город и хвастался тем, что когда-то пошил шинель маршалу Буденному. В заказчиках у некогда столичного портного ходил буквально весь город. От шальных денег, Николай пристрастился к алкоголю, и от этой пагубы не спасла даже женитьба. Людмила и представить не могла, что выйдет замуж за безносого парня, но Николай так расположил к себе ее многодетных родителей, что они поставили дочери ультиматум: либо выйдешь замуж за портного, либо можешь уходить из дома на все четыре стороны. Дескать, хватит на родительской шее сидеть. Девушка несколько дней рыдала, но потом смирилась.
Работал Николай Васильевич быстро, заезжей на гастроли балерине, он по настойчивой просьбе директора фабрики за одну ночь сшил шубу из нерпы. Шкуру этого зверя не брала ни одна швейная машинка, но Николай Васильевич шубу танцорке все же сделал, орудуя только толстой иглой и пассатижами. Расплатился с портным любовник балерины, худрук театра, вручив портному пятидесятирублевую купюру. В этот же день, Николай Васильевич гонорар прогулял в ресторане «Поплавок», который в то далекое советское время призывно качался на понтонах посреди Комсомольского пруда. Там Людмила Ивановна и нашла своего мужа. Николай Васильевич бренчал на гитаре модную тогда песню:
- А на кладбище все спокойненько…
Песню слушали местные забулдыги и верный пес Пушок с беломориной в зубах.
Супруги вырастили двух сыновей. Старший, Владислав, некогда подавал надежды как футболист, даже сыграл несколько матчей за молодежную сборную страны, но блестящую спортивную карьеру прекратила травма – разрыв мениска. Может быть, и был у него шанс вернуться в спорт, но операция прошла не совсем удачно, о футболе пришлось забыть. Потерявшийся в жизни Владислав стал тихим алкоголиком и фактически висел на шее у родителей. Целый день он пил с отцом дешевый «Солнцедар» и слушал записи Высоцкого на стареньком катушечном магнитофоне «Маяк». Младший сын – Игорь стал промышленным художником, удачно женился во время учебы в Москве, в Строгановском училище, на дочери директора автомобильного завода. Любящий отец отдал дочери и зятю министерскую квартиру на Ленинском проспекте обставленную мебелью из карельской березы. Уже в период окончания перестройки, сын наконец-то пригласил престарелых родителей в гости, которых, долгие годы стеснялся – привычная история выбравшегося в столицу провинциала. Жена Игоря - Лариса, была известным искусствоведом, постоянно ездила в Париж, слыла поклонницей всего французского. Детей у них не было, избалованная Лариса панически боялась рожать.
Родители ехали в Москву к сыну в фирменном поезде. Николай Васильевич выпросил две бутылки вина в ресторане и утром, на перрон Павелецкого вышел с помятой физиономией. Сын заметил родителей в дверях вокзала и посигналил через опущенное стекло югославского автомобиля «Застава», купленного на чеки посылторга.
Николай Васильевич автомобилю удивился, вроде по внешности наш «горбатый» запорожец, но был в авто некий забугорный лоск, изящные линии кузова, покрытого белой и очень качественной эмалью, тщательная отделка салона, лишенного советского минимализма. Машина двигалась по широким, тогда еще полупустым московским проспектам, престарелый портной восторженно крутил головой вспоминая свою московскую послевоенную молодость. Столица изменилась, разрослась, а он помнил ее еще полубарачной, с черным снегом от многочисленных угольных котельных.
Пока муж с родителями был в дороге, невестка решила попотчевать дорогих гостей экзотическим блюдом – лягушачьими лапками. Накануне она купила их в замороженном виде, в Елисеевском гастрономе. Секрет приготовления блюда она познала во Франции, заключался он в специфическом сырном кляре, с виду похожем на вязкую темную карамель.
Когда прошло время дежурных объятий и поцелуев, родственники сели за круглый стол в огромной кухне с барной стойкой и массивным буфетом. Людмила Ивановна, есть лягушек не стала, еле заметно фыркнула и чтобы не обидеть невестку, ковыряла вилкой кляр.
- А вы попробуйте, настаивала невестка, это необыкновенно вкусно.
- Да знаю я, - смутилась Людмила Ивановна, - мы в детстве в войну и после войны, лягушек на реке еле.
- И ракушки пекли на костре, - добавил Николай Васильевич, уже раскрасневшийся от первой рюмки доброй столичной водки, - ракушками и свиней кормили.
Игорь только хмыкнул, идею супруги с приготовлением лягушек он не одобрил, но промолчал.
А Николай Васильевич, с интересом хрустел лапками земноводных.
- Не правда ли, - жеманно заметила невестка, - похоже на вкус нежной курятины?
Николай Васильевич, однако никакого сходства не замечал. Лягушачье мясо отдавало тиной и казалось ему совершенно безвкусным. Он посмотрел искоса на Людмилу Ивановну, и она ответила ему таким же понятным взглядом, в котором читалось только одно: «Вот, как они в столице с жиру бесятся!». В глазах Николая Васильевича, коричневый, карамельный фритюр, давно перемешался с таким же коричневым паркетом и добротной темно-коричневой румынской гостиной мебелью. Николай Васильевич испытал вдруг необычное ощущение, будто он сам и есть, лягушка в кляре.
- А я нахожу, что вкус сладковатый и похож не на курицу, а на свинину, - решил поддержать жену Игорь, уловив раздражение родителей.
Повисла неловкая пауза, Людмила Ивановна только незаметно ткнула захмелевшего супруга в бок. Но ей в тарелке, в отличии от мужа, виделась другая картина. Лягушачьи лапки поразительно напоминали дебелые девичьи ноги на деревенском пруду, и от этого еще больше подкрадывался к горлу предательский ком тошноты…
Больше сын и невестка родителей в гости не приглашали. А Николай Иванович, часто рассказывал эту историю во дворе своим приятеля – собутыльникам:
- Ну и жену сын себе выискал, - отца и мать, московская курва  квакушками в кляре встретила. Какая жадная! Да и сынок – подкаблучник отчудил, лягуху со свининой на вкус сравнил. Это же, сколько в болоте нужно свиней наловить?!