Куст у дороги

  От объездной за город через пустырь грунтовая дорога бежит к гаражному кооперативу. В этом кооперативе у меня склад, и мотаться туда приходится иногда по несколько раз в день.

   Зимой на этой дороге у меня устроены кормушки для птиц, и ездить мимо своих крылатых и клювастых друзей приятно и в радость.
Летом всё на пустыре растет, цветет, живет и дышит. И это тоже в радость.
Весной и осенью бывает грустно и больно. Когда многочисленные уродцы начинают поджигать сухую траву. Тогда плохо. Земля горит, всё живое на ней корчится от боли, и я это слышу кожей. Я спрашивал у людей, зачем они поджигают сухую траву? Мне отвечали: если сжечь старую, то новая растет лучше. На что я предложил сжечь на голове старые волосы, чтобы новые выросли гуще и красивей. Желающих проверить это на себе не нашлось. А на Земле, выходит, можно. Землю не жалко.

   Рядом с дорогой рос веселый и общительный куст ивы корзиночной. (Как это он поселился и выжил на такой сухой почве, не представляю.) Зимой там у меня была кормушка под кустом и на кусте. И всегда было очень здорово проезжать мимо: жизнь бурлила и кипела даже в январские морозы! Десятки зеленушек, коноплянок, овсянок, а также щеглы, юрки, чечетки, воробьи весь световой день там чего-то делали. Это они так активно и правильно жили свою птичью жизнь.
Приходила весна. Весной мой куст просыпался и расцветал. Сначала на нем появлялись в несметном количестве нежнейшие желтые «цветы-котики», потом первые маленькие новорожденные листочки — и куст превращался в улыбчивый зеленый шар-тайну. Потому что внутри куста был живой, таинственный, влажный сумрак. Там пряталась душа моего куста.
   А два года назад весной, когда цветы-котики еще не совсем распустились, мой куст спилили под корень. Бензопилой. С веток, которые покрупнее, пообдирали тонкие веточки, а ободранные, покореженные, с оборванной корой «отходы», как поломанные-обглоданные кости, бросили тут же. Возле пня. А тонкие веточки с цветочками унесли с собой. В церковь. «Святить».
Несколько дней мне было нехорошо. Потом я начал поливать то, что от куста осталось. Поливал каждый день. Еду на склад — беру с собой воды две-три канистры по шесть литров. Подъезжаю, останавливаюсь, поливаю.

   От пня пошли побеги. Густо, сильно, уверенно! Здорово было!
Когда куст немножко подрос и стало можно забираться в середину, я забирался к нему внутрь и там потихоньку выливал привезенную воду. Было ощущение, что куст откликается. Радуется и благодарит. Это была наша с ним тайна.
В книжках пишут, что ива корзиночная может расти за лето до одного метра. Мой куст за лето вырос на три с половиной метра вверх. А вширь разросся так, что осенью стал практически того же размера, что и до спиливания.
Зимой опять кормушки, птицы. Но без старых крупных веток мой куст выглядел как-то слабее и тоньше. Казался раненым и трогательным.

   Пришла весна.
   За три дня до «Вербного Воскресенья» все ветки моего куста срубили и так же точно, как в прошлом году, ободрали. Те, которые потоньше, забрали, а которые потолще — бросили как отходы. Тут же. У пня.
Поливать пень опять я не стал.
Не захотел издеваться над деревом. Решил, что пусть лучше оно умрет и не мучается так каждую весну.
   Было тяжело, но что поделаешь! Если живешь рядом с людьми, надо мириться с тем, что они творят. Иначе не выжить.
    Но в начале молодого лета куст опять пустил побеги. Он снова начал расти и вверх, и вширь. Меня это озадачило. Не выдержал и понемногу начал его поливать. Было видно, что он стал еще слабее, тоньше и прозрачней. Испуганный, раненый ребенок.
    А в эту весну всё случилось в ночь перед «Вербным Воскресеньем».
Срубили не все ветки. Но ободрали все. Ободранные, они и сегодня торчат вверх, как руки у памятника жертвам Освенцима. А кое-где живые листочки.
Откуда к нам пришли такие «праздники»?
Зачем и о чем они?
За что мы так ненавидим нашу Землю?
(фото моё. На фото  мой куст  после "Вербного воскресенья").