16. Первая любовь прекрасной Катиш

                16.Первая любовь прекрасной Катиш

        (Багратион и его княгини -великая и "блуждающая"

       В мае 1807 года великой княгини Екатерине Павловне исполнилось девятнадцать лет. Она расцвела необыкновенно. О её неотразимой красоте современники оставили немало лестных отзывов, многие из которых уже приведены на предыдущих страницах, но приводить их можно нескончаемо.
       А вот когда её сердце впервые озарила любовь, можно только предполагать. Вряд ли это случилось в 1807 году, хотя именно это её необыкновенное увлечение осталось в истории, описанное и биографами, и современниками.
       Май-июнь 1807 года… печальный период в истории России. Неудачное Фридландское сражение, позорный Тильзитский мир… Это было именно то время, когда у Катишь появились первые претензии к державному брату.
        Но время, отмеченное предательствами в отношении России Императором и его ближайшим окружением, всё же было славным великими подвигами сынов Отечества Российского.
       Немало имён героев сохранила боевая летопись России, а среди них имя блестящего гвардейца Михаила Петровича Долгорукова, появившегося при дворе и сразу обратившего на себя внимание многих придворных дам.
        Он был младшим сыном генерала от инфантерии князя Петра Петровича Долгорукова, военную службу начал 1795 году в Павлоградском легкоконном полку, а уже через год, в шестнадцать лет отправился в Персидский поход в составе полка, которым командовал его старший брат князь Владимир Павлович.
         В 1800 году он стал полковником свиты Его Императорского Величества, а вскоре, в период дружественных отношений с Францией, был направлен на учёбе в Париж. А после учёбы – как говорится, с корабля на бал. Принял участие в кампании 1805 года и в Аустерлицком сражении получил ранение в грудь навылет. Наградой за мужество была золотая шпага с надписью «За храбрость».
         Едва излечившись от раны, он снова оказался на театре военных действий русско-прусско-французской войны 1806-1807 годов. И снова его имя замелькало в реляциях о наградах.
        12 января 1806 года его уже на новом театре военных действий догнала награду за минувшую кампанию в Австрии – орден Св. Георгия 4-й степени, который был пожалован: «В воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении против французских войск, где 8-го ноября во все время находился впереди с кавалерией и с особенным мужеством во всех опасных случаях был, поражая и прогоняя неоднократно неприятеля, а 16 числа с эскадроном Мариупольского гусарского полка атаковал неприятеля с такою пылкостию и неустрашимостию, что обратил его в бегство и поражал с большим для него уроном».
      И вот после окончания военных действий, летом 1807 года, он, назначенный адъютантом Императора Александра, страстно влюбился в его сестру Екатерину Павловну. И великая княгиня ответила взаимностью.
       Князь просил руки у матери, но вдовствующая императрица Мария Фёдоровна была непреклонна. Она не считала князя Долгорукова достойным женихом для дочери и отказала твёрдо, наотрез.
       Впрочем, Екатерина Павловна была дочерью своего отца. Случились и у Павла Петровича, в бытность его великим князем, романы, которые никак не соответствовал династическим видам. Ну взять хотя бы тот, в результате которого на свет появился Симеон Великий…
       Но Катишь, которая живо интересовалась не только историей России, но и летописью своей семьи, Дома Романовых, любила читать записки Семёна Андреевича Порошина о своём отце, о том его нежном возрасте, когда он только входил в жизнь. Ну а в них, как замечают современники, она любила эпизоды, связанные с первыми, трогательными чувствами отрока-цесаревича Павла. А потому, прежде чем поведать о романе Екатерины Павловны с Михаилом Петровичем Долгоруковым, хотелось бы привести некоторые факты, собранные в записках «кавалера» (воспитателя и учителя) при великом князе Павле Петровиче Семёна Андреевича Порошина.
       Чтобы рассказать об этом, самом первом романе Павла Петровича, обратимся к этим искренним и доброжелательным «Запискам».
       Открывает их Порошин с упрёка в свой адрес в том, что слишком поздно начал писать – лишь в 1764 году, когда цесаревичу шёл десятый год.
       «Весьма сожалею я, что с самого моего вступления ко Двору Его Императорского Высочества не пришло мне на мысль записывать каждый день упражнения и разговоры вселюбезнейшего Наследника Российского Престолу <...>. Если в сих повседневных записках кому что маловажным покажется, тому я отвечаю, что иногда, по-видимому, и неважные бы вещи лучше, нежели прямые дела, изображают нрав и склонности человеческие, особливо в нежной младости. <...> – Всякой вечер записывал я, что днём произошло, и не мог на то употребить более часа или полутора часа времени, за другими моими упражнениями и делами. Впрочем, вить это и не настоящая Его Высочества история, а только записки, служащие к составлению его истории.
        <...> Справедливость и беспристрастие, украшающие Историю, наблюдены здесь с наисовершеннейшею точностию».
        Начинается повествование о первой любви цесаревича с раздела, озаглавленного «Камергерская дочка. Роман 1765 года». 30 августа 1765 года, когда великому князю Павлу Петровичу без малого (двадцати дней) одиннадцать лет, был бал во дворце:
        «30 августа. Вторник. <...> Часов в семь изволил Его Высочество пойтить в залу и открыть бал с графиней Анной Карловной Воронцовой. После изволил танцовать менуэт с фрейлиной графиней Анной Петровной Шереметевой <...>, с фрейлиной Верой Николаевной Чоглоковой <...>, с фрейлиной Анной Алексеевной Хитровой и Елисаветой Николаевной Чоглоковой <...>. Его Высочество очень был весел и танцовал весьма охотно, хотя впротчем и не безъизвестно, что слишком не страстен он к танцованью. <...>2 сентября. Пятница. Спрашивал Никита Иванович у Его Высочества, в кого он ныне влюблён? Признавался Его Высочество, что он влюблен, а в кого, того не сказывал. <...>

      1 сентября. Четверг. <...> Государь Цесаревич, стоя у окна, дыхнул на стекло и выписал имя той фрейлины, которая больше всех ему нравится. Как подошли кое-кто к окошку, то он тотчас стереть изволил. <...>
25 сентября. Воскресенье. <...> За чаем были у нас разные разговоры. Его Высочество не имеет ещё явственного понятия о разности между мужеским и женским полом. Часто о том любопытствует. <...> Изволил и сего дня покушаться меня о том спрашивать, но я, конечно, не тот, который бы пред Государем Цесаревичем когда-нибудь выболтал то, чего не надобно; ответы мои состояли в шутках, кои отнюдь ничего не объясняли. Сказывал мне Его Высочество, что он, читая на сих днях древнюю Ролленеву Историю, увидел там описание женских свойств, которое ему крайне понравилось. Изволил говорить: «Не дал-де я тогда тово знать, однако место очень приметил и прочитал еще после». <...> Об одной фрейлине признавался мне Его Высочество, что он день ото дня ее более любит. Не опровергал я совсем того, однако говорил Государю Цесаревичу, что не очень надобно в оные мысли устремляться, дабы оне не беспокоили и нужным Его Высочества упражнениям не препятствовали. <...>
9 октября. Воскресенье. Пришёл к Государю Цесаревичу граф Григорий Григорьевич Орлов от Ея Величества звать Великого Князя на обсерваторию, которая построена вверху над покоями Ея Величества. Пошел туда Его Высочество, и Государыня быть там изволила. Весь город виден. Сходя оттуда вниз, говорил граф Григорий Григорьевич, не изволит ли Его Высочество посетить фрейлин. Оне живут тут в близости. Государю Цесаревичу хотелось туда ийтить, однако в присутствии Ея Величества не знал, что ответствовать. Государыня сомнение решила: изволила сказать, чтобы Его Высочество шёл туда. Никогда повеление с такою охотою исполняемо не бьшо, как сие. За Государем были Никита Иванович и граф Григорий Григорьевич. У всех фрейлин по комнатам ходили. Возвратясь к себе, изволил Его Высочество с особливым восхищением рассказывать о своём походе и, кто ни приходил, изволил спрашивать: «Отгадай, где я был севодни?» После рассказов вошёл в нежные мысли и в томном услаждении на канапе повалился. Подзывая меня, изволил говорить, что он видел свою любезную и что она от часу более его пленяет. <...>
       13 октября. Четверг. <...> По окончании учения изволил у меня спросить Его Высочество, так ли я свою любезную <люблю>, как он свою любит; и как я сказал, что, конечно, не меньше, то Государь Цесаревич изволил говорить, что наши любви в пропорции геометрической, и изволил написать сию пропорцию…
        14 октября. Пятница...> В семь часов пошли мы к Ея Величеству, потом на маскарад. Его Высочество очень много танцовать изволил: менуэтов более двадцати <...>. Особливо Государь Цесаревич очень часто танцовать изволил со вторым членчиком вчерашней геометрической пропорции, разговаривал и махал весьма всем приметно. Признаться надобно, что севодни она особливо хороша была, и приступы Его Высочества не отбивала суровостью. <...>
       18 октября. Вторник. Его Высочество встать изволил в начале осьмого часу. Одевшись, учился как обыкновенно. Отучась, изволил играть в цинк, и там в окно махание происходило. Комната, где сия игра была, стоит окошками во двор, и против самых тех окошек, где живут фрейлины. Оттуда оне выглядывают и с Государем Цесаревичем перемигиваются, особливо модная наша особа. <...> В начале второго часу сели мы за стол. <...> Как десерт подали, то Его Высочество изволил положить к себе в карман бергамот, чтоб сего дня в кукольной комедии отдать его своей любезной. — После обеда, позабавясь, изволил учиться как обыкновенно. <...> После учения попрыгивал Его Высочество и почти вне себя был, что увидит сего дня в кукольной комедии свою милую. <...> В комедии Его Высочество предприятие свое исполнил и бергамот отдал. С таким примечанием на любезную свою он взглядывал, что после мне с подробнейшею точностию пересказывать и переделывать изволил, как она говорит, как улыбается, как смотрит и какие имеет ухватки. <...>
       19 октября. Середа. <...>. Сегодня Его Высочество очень был наряден и разубран <...>, весь день был в золоте. Четвертой уже день как приказывает себе на каждой стороне класть по семи буколь, а преж сего обыкновенно только по одной букле <...> Любовь творит чудеса. Чулки раза два или три ныне в день приказывает перевязывать, чтобы были глаже. <...>
       20 октября. Четверг.<...> Все утро разными аллегориями проговорил со мною о своей любезной и восхищался, вспоминая о ея прелестях. <...> Потом, как оделся, возобновил опять прежнюю материю и спрашивал меня, можно ли ему будет на любезной своей жениться? <...> Отвечал я Его Высочеству, что до этого ещё далеко <...>
21 октября. Пятница. <...> В исходе седьмого часу пошли мы на маскарад с Его Высочеством. <...> Танцовал Его Высочество много, особливо с своей любезной, и говорил с нею довольно. Сего дня в первой раз Великой Князь танцевал польской в четыре пары с шеном и под предводительством красотки своей так понял, что, казалося, будто бы давно его знал. Кроме оного польского, изволил Его Высочество танцевать еще два обыкновенных польских, и все с одною парою, то есть с дражайшей своей В. Н. С начала маскараду пошло было не очень мирно: милая наша маска убежала прочь (показалося ей, будто старшая ее сестра Е. Н. в моду входит), и тем Его Высочеству причинила скучные мысли; но напоследок восстановлен мир <...>. По возвращении, между прочих разговоров, изволил сказывать Его Высочество мне одному за поверенность, что как в польском, танцуя шен, подавал он руку своей любезной, то сказал ей: – «Теперь, если б пристойно было, то я поцеловал бы вашу руку». Она, потупя глаза, ответствовала, что «это было бы уже слишком». Потом сказала она Государю Цесаревичу: «Посмотрите, как на вас пристально Бомонтша смотрит» (первая актриса на здешнем французском театре, которая также была в маскараде). Его Высочество с страстным движением отвечал ей только: — «А я на вас смотрю». Вот какова натура! Кажется, никто не учил этому.
22 октября. Суббота. Его Высочество встать изволил в семь часов. Одевшись, учился, как обыкновенно. После учения вспоминал с восхищением о вчерашнем маскараде и в желтой комнате попрыгивал. <...>
28 октября. Пятница. <...> Пошли мы в маскарад. <...> С начала маскараду Государь Цесаревич на любезную свою очень холодно поглядывал и разговаривать изволил с другими; но потом, как я ему шутя сказал, что постоянство в числе добродетелей, а непостоянство порок, то сцена переменилась. <...>
29 октября. Суббота. Государь Цесаревич встать изволил в семь часов. За чаем изволил разговаривать со мною о вчерашнем маскараде и сказывал мне, между прочим, какие у него были разговоры с В.Н. Он называл её вчерась червонной десяткой, подавая тем знать, что она многим отдает свое сердце. Она говорила, что одно только имеет, и следовательно, дать его не может более, как одному. Государь Цесаревич спрашивал у неё: – «Отдано ли же ее сердце кому или нет?» – И как она сказала, что отдано, то ещё изволил спрашивать: «Далеко ли оно теперь?» Она сказала, что недалеко. Его Высочество изволил спрашивать, что если бы он кругом её обошёл, то нашёл ли бы её сердце? Говорила она, что оно так к нему близко, что и обойтить нельзя и проч. Так-то, знай наших: в какие мы вошли нежные аллегории! Между тем Его Высочество изволил мне признаваться, что если бы вчерашнего напоминания ему от меня не было, то б, может быть, вчерась между любезною разрыв последовал <...>
      11 декабря. Воскресенье. <...> Рассказывал мне Государь Цесаревич, как ему было весело, когда изволил быть на даче у обер-маршала Сиверса: там была любезная его Вера Николаевна. Изволил сказывать, что много танцевал с нею и разговаривал. «Говорил-де я ей <... >, чтоб я всегда хотел быть вместе с нею». Как она сказала Его Высочеству, что ей очень хочется поцеловать у него руку, то он ответствовал, что ему еще больше хочется поцеловать у нее руку. Как назад ехали, то она ехала в салазках перед Его Высочеством. Тут, оборачиваясь, друг другу поцелуи бросали. Великой Князь говорил ей: «Кажется, мы не проводили вместе столь прекрасного дня». – Она отвечала: «Да, государь». <...>
     Конечно, серьёзные отношения с фрейлиной, даже знатной, а фрейлина не могла не быть рода знатного, по обычаям того времени были бесперспективны. Романы бывали, безусловно, но до бракосочетания дела дойти не могло, особенно у наследника престола. Так и в описанном случае произошло. В 1769 году возлюбленная державного отрока Вера Николаевна Чоглокова, дочь знаменитой обер-гофмейстерины при Великой Княжне Екатерине Алексеевне, Марьи Чоглоковой, в конце концов вышла замуж за внука знаменитого фельдмаршала Миниха, графа Антона Сергеевича Миниха.
         А вот роман Екатерины Павловны с Михаилом Петровичем был не таким уж и бесперспективным, как роман её отца с Верой Николаевной Чоглоковой, несмотря на то даже, что мать возлюбленной отца происходила из рода Скавронских и была родной племянницей Екатерины І-ой и двоюродной сестрой Императрицы Елизаветы Петровны, а Долгоруковы столь близкого родства с Домом Романовых не имели.
        Всё дело было в матери…
        Современник, близкий к царствующему дому подметил, что в ту пору великая княгиня Екатерина Павловна с особым интересом читала «Записки» Семёна Андреевича об отрочестве отца, Павла Петровича. И, конечно же, внимание её привлекли страницы, посвящённые его первому роману.
     Ну что ж, у наследника престола возможностей переломить обычаи не было, зато у неё, великой княгини, да ещё и четвёртой дочери, никаких видов на наследование престола даже быть не могло.
        А между тем началась русско-шведская война, о которой русский военный историк Антон Антонович Керсновский в «Истории Русской армии» писал:
      «Заключив в Тильзите мир и завязав дружбу с Наполеоном, Император Александр предложил королю шведскому Густаву IV своё посредничество для примирения с Францией. На это предложение ответа не последовало. Швеция совершенно подпала под английское влияние – и русско-шведские отношения стали быстро портиться, особенно после открытого разрыва с Великобританией осенью 1807 года. Поводом к разрыву с Англией послужил разгром столицы союзной Дании английским флотом адмирала Гайд-Паркера в сентябре 1807 года. Причины лежали глубже и заключались во вступлении России в континентальную систему Наполеона. Всё это давало русскому правительству повод открыть военные действия против исконного и традиционного врага России, завоевать у него Финляндию (чем окончательно поставить в безопасность Петербург) и косвенным образом нанести удар Англии разгромом её союзницы.
       В январе 1808 года назначенный для действий против Швеции корпус генерала Буксгевдена в составе 3-х дивизий – Тучкова 1-го, Багратиона и Горчакова (всего 26000 человек при 117 орудиях) исподволь сосредоточился между Фридрихсгамом и Нейшлотом. Буксгевдену было поведено занять Финляндию».
      Князь Михаил Петрович Долгоруков снова отправился на театр военных действий. А между тем, Екатерина Павловна не сдавалась. Ей удалось получить поддержку державного своего брата, который был очень дружен с князем Михаилом Долгоруковым. И вот, наконец, Мария Фёдоровна поддалась уговорам и дала своё материнское благословение на брак. С радостной поспешностью Екатерина Павловна написала о том своему возлюбленному. Отправил о том сообщение ему и Император.
        Князь Михаил Петрович сражался между тем в корпусе генерал-лейтенанта Николая Алексеевич Тучкова, который действовал в Финляндии.
 
Во время военных действий против шведов он был назначен в действующие в Финляндии войска начальником Сердобольского отряда в корпусе Н. А. Тучкова.
 
Сражение при Иденсальми состоялось 27 (15) октября 1808 года.
Корпус генерал-лейтенант Тучкова получил приказ главнокомандующего русскими войсками генерала от инфантерии графа Фёдора Фёдоровича Буксгевдена своими отвлекающими действиями обеспечить наступление главных сил русской армии, под командованием генерал-лейтенанта графа Николая Михайловича Каменского.
Корпусу генерал-лейтенанта Тучкова предстояло атаковать четырёхтысячный шведский отряд генерала Сандельса, занимавший хорошо укреплённую позицию у Иденсальми, фронт которой был прикрыт проливом между двумя озёрами (Поровеси и Исо-И), обеспечивавшими фланги позиции. Путь лежал через единственный мост, который шведы подготовили к уничтожению.
Николай Алексеевич Тучков назначил генерал-лейтенанта князя Михаила Петровича Долгорукова начальником авангарда. Быстро сблизившись с противником, дерзкий и отважный Долгоруков атаковал вражеские позиции, не дожидаясь подхода главных сил.
      Развернулась ожесточённая схватка. Казачьи сотни авангарда, при поддержке егерей отбросили передовые посты, но шведы попытались в это время уничтожить мост. Однако, им удалось лишь повредить его, и Долгоруков направил для его ремонта пионерную (сапёрную) роту, которая восстановила его под сильным огнём врага. 4-й егерский полк смелым броском через мост овладел первой линией укреплений. Долгоруков ввёл в бой Тенгинский и Навагинский полки с целью овладения второй линией укреплений. 4-й егерский полк ворвался на неприятельские батареи, но генерал Сандельс, используя превосходство в силах, бросил войска в сильную контратаку. Русские полки дрогнули, и тогда Долгоруков бросился вперёд, чтобы личным примером воодушевить солдат.
Его сослуживец Иван Петрович Липранди, впоследствии известный воспоминаниями «Пушкин в Кишинёве» так рассказал о подвиге князя Михаила Долгорукова:
       «Князь был в сюртуке нараспашку… На шее георгиевский крест, сабля под сюртуком… Был прекрасный осенний день. Шли под гору довольно шибко, князь – по самой оконечности левой стороны дороги. Ядра были довольно часты. Вдруг мы услыхали удар ядра, и в то же время падение князя в яму… Граф Толстой и я мгновенно бросились за ним…. Он лежал на спине. Прекрасное лицо его не изменилось. Трёхфунтовое ядро ударило в локоть правой руки и пронизало его стан. Он был бездыханен…»
        Подоспевшие главные силы корпуса Николая Алексеевича Тучкова опрокинули врага и оставили за собой отбитый у врага мост и в целом выполнили поставленную задачу, обеспечив успешные действия основных сил генерала Буксгевдена.

      Александр Яковлевич Булгаков, сенатор, дипломат и Московский почт-директор, писал брату в октябре 1808 года:
      «Петербург и Москва в великом огорчении по случаю смерти генерал-адъютанта князя Михаила Долгорукова. В день получения сего известия в Петербурге, по воле императорского величества, был отменен театр. Я покойника знал очень коротко и был с ним дружен; в Неаполе были всякий день вместе, а потом переписывались. Если бы он был жив, то стал бы героем России. Потеря эта всеми оплакиваема».
      Оплакивала его и Авдотья Ивановна Голицына, с которой у князя был горячий роман в 1805 году, ещё до того, как он полюбил прекрасную Елену Павловну.