Аромат чайной розы гл. 5

        Старая Крепость  занимала очень удобное  стратегическое положение: находясь на  возвышенности и, будучи опоясанной огромным глубоким рвом, крепость когда-то была практически неприступной для врага. Теперь же  она как бы делила город на две части – старую и новую. Из окон читального зала моей библиотеки открывался замечательный вид на исторические памятники, сосредоточенные в старом городе: усыпальницу хромого и жестокого  правителя Тимура, соборную мечеть Биби-Ханум, жемчужину восточной архитектуры комплекс Регистан, включающий медресе Шердор, медресе Тилля-Кори, медресе Улугбека и собственно саму  площадь Регистан. Эти сооружения величественно возвышались над  плоскими крышами одноэтажных саманных домиков и в лучах яркого солнца сверкали и переливались разноцветными орнаментами облицовки, словно драгоценные камни в чалме султана. Сразу за кирпичным забором воинской части, по  краю некогда очень глубокого, а сейчас уже  почти  полностью засыпанного защитного рва, проходили трамвайные пути. Часто можно было слышать надрывные трели, призывающие к порядку  не желающего покинуть проезжую часть запряженного в арбу ослика, упрямо перебирающего копытцами по шпалам перед самым носом старенького трамвая. Эти трамвайные рельсы были   связующей нитью  между старым укладом жизни в старой части города  и новой эпохой: в небольшом отдалении от Крепости был построен современный Оперный театр весь из стекла и бетона, как требовал того авангардный стиль того времени и трамвайные пути проходили ровно посередине между старой Крепостью и новым театром. Сочетание сияющих на солнце многоцветной мозаикой памятников старины и сверкающего стеклом и алюминием могучего здания Оперного театра в окружении высаженных рядом тысяч розовых кустов, создавали неповторимый по красоте ансамбль. Дважды в день – утром на работу, а вечером в университет - я проходила мимо огромной розовой клумбы, вдыхала нежный аромат цветов  и любовалась прекрасным видом, открывающимся одновременно на старый и новый город.

    А вот окна  книгохранилища выходили на огромный серый асфальтовый плац. Поначалу, занятая изучением  и расстановкой своего читательского фонда, я не обращала внимания на то, что происходило на этом огромном плацу. И как оказалось совершенно напрасно.  Я устроилась на работу как раз во время осеннего призыва и на плацу проходили занятия по строевой подготовке новобранцев. Они стояли в строю похожие на неоперившихся цыплят: из  воротников гимнастерок выглядывали тоненькие белые шейки, сами гимнастерки были им длинны и топорщились на спине пониже талии жесткими необмятыми подолами, делая солдатиков похожими на толстозадых самоварных кукол. Шинели тоже не у всех были подогнаны по росту: у одних  рукава почти полностью закрывали ладонь, у других высоко посаженный хлястик на спинке позволял застегнуть ремень только выше линии талии, и при этом складка на спине топорщилась уродливым горбом. И вот во всем этом великолепии новобранцы целыми днями, под солнцем, снегом и дождем, под зычные команды своих сержантов оттачивали строевой шаг и отрабатывали воинские команды. С одной стороны мне было немного жаль ребят: попробуй-ка целый день побить подошвой в непривычных тяжелых «кирзачах» по асфальту. Но с другой стороны невозможно было удержать улыбку, глядя на  жалкие потуги выровнять строй или сделать ловкий поворот через плечо. Особенно смешно было наблюдать за занятиями по физподготовке. Надо сказать, что многие ребята были в хорошей спортивной форме, ведь  в школе уделяли много времени по подготовке мальчиков к службе в армии, да и спортом многие увлекались. Но попадались таки-и-е экземпляры…Повиснув на турнике и беспомощно дергая ногами, они пытались дотянуться подбородком до перекладины и после двух-трех попыток совсем обессиленные падали на землю. Некоторые  пытались перекинуть ногу через перекладину, но видимо мамины пирожки, с аппетитом уплетаемые на гражданке,  до такой степени утяжелили «пятую точку», что дотянуть ее до нужного уровня не получалось ни со второго, ни с третьего раза. Однако проходило полгода и эти «цыплята» и «толстопопики» превращались в подтянутых, ловких и уверенных в себе парней в собственноручно подогнанном и ладно сидящем обмундировании, на которых любо-дорого было смотреть. Но в силу своей привычки не поднимать глаза в сторону мальчишек, я рассматривала своих читателей только при оформлении читательского билета и обмена книг. Я по-прежнему опасалась любого подвоха с их стороны и не могла даже подумать, что у кого-то  из них я могла бы вызвать неподдельный интерес, хотя правды ради надо сказать, что ни один из них не вызывал у меня ни малейшей  заинтересованности. Немаловажную роль играло и семейное воспитание: с младенческого возраста мне по десять раз на дню вдалбливалось что «девушка должна  держать себя строго, скромно и деликатно». А что касается общения с солдатами срочной службы – это было «табу». В среде офицерских семей считалось позорным, если их дочь встречалась с солдатом. А мамочки «благородных семейств», став офицерскими женами и  превратившись в одночасье из деревенских Настюшек  и Дуняшек в томных Нелли  и  Анфис, на каждом углу начинали перемывать косточки бедной девушке, а заодно и её родителям. Конечно же, мне хотелось нравиться, хотелось проявления знаков внимания и красивых слов признаний. Но в то же время, будучи убежденной своей матерью в собственной некрасивости, я боролась с этими желаниями что есть сил  и чтобы никто  ничего не смог заподозрить, прибегла к уже хорошо зарекомендовавшей себя  тактике поведения: быть с ребятами «своим парнем». Я шутила, смеялась, обсуждала насущные проблемы без намека на кокетство и жеманность, чтобы никто не смог даже подумать, что со мной можно флиртовать и что мне это необходимо, как и любой другой девушке. И только короткий промежуток времени я могла расслабиться и побыть самой собою – по дороге на работу и на учебу. Только дойдя до розовой клумбы, я могла сделать глубокий вдох облегчения и улыбнуться своим все понимающим  молчаливым подружкам…

    В один из субботних дней, придя пораньше на работу, я занялась уборкой  (уборщиц нам не полагалось, и мыли полы мы с Антониной сами). Собрала на столах старые подшивки журналов, отнесла их в подсобку и, услышав неторопливые шаги в читальном зале, поспешила навстречу раннему гостю. Возле стеллажа с книгами спиной ко мне стоял высокий, ладно сложенный темноволосый сержант. «Вы что-то хотели?»- спросила я его. Он неторопливо повернул голову. В долю секунды мой мозг, проведя тысячи операций по идентификации и  выдав команду – ЭТО ОН – тут же отключился, предоставив, как истинный джентльмен, во всем разбираться моим чувствам самостоятельно. Причем отключились оба полушария разом. Встретившись глазами, мы не могли  отвести взгляда друг от друга, и я всей душой и сердцем  поняла, что я пропала.  Сколько это продолжалось? Минуту, две, пять или одно мгновение? Опомнившись и по привычке отведя глаза, я продолжала видеть перед собой этот вдумчивый, немного встревоженный, твердый и пытливый взгляд. Глубину  и притягательность его взгляда можно было сравнить с бесконечностью, которую образуют два противоположно расположенных зеркала, и эта  прекрасная бездна поглотила меня в одно мгновение без остатка. Знать бы тогда, сколько душевных сил и сколько лет мне понадобится, чтобы  выбраться из этой сверкающей изумрудной бездны! Молчание затягивалось, и я переспросила:
- Вы что-то хотели?
- Нет,- быстро ответил он.- То есть да. Я хотел бы взять что-нибудь почитать.
- А вы записаны?
- Нет еще.
- Ну, так давайте ваш воинский билет.
      Беря из его рук маленькую теплую книжечку, я вновь встретилась с ним взглядом. По всему телу прошел такой озноб, будто меня отхлестали ледяной крапивой.
- Д….ов  Владимир Астемирович,- прочитала я вслух. - Какое красивое и странное у вас отчество.
- Да, красивое, но не странное. У нас оно часто встречается. У меня отец осетин, зато мама – Ольга, русская.
      Заполнив библиотечный формуляр и вернув владельцу его воинский билет, я  предложила ему выбрать книгу. Почти не глядя, из стопки предоставленного Антониной чтива, он выхватил первую попавшуюся книгу, расписался в формуляре и быстро, не попрощавшись, ушел. Через пять минут он вернулся.
- Вообще-то я пришел сказать, что Петюня, то есть наш комсорг, дал мне поручение помогать вам в подготовке викторины. Я раньше не мог прийти. Мы дежурим на установке за городом по двенадцать часов, - быстро проговорил он. И почти без остановки добавил, - А как вас зовут? Мы так толком и не познакомились.
- Людмила,- просто ответила я.
- Люд-ми-ла, – нараспев, как бы заучивая, повторил он. - А если сокращенно – это будет Мила?
- Нет, это будет Люда. Я не люблю, когда меня называют по-другому, хотя отец часто зовет меня Люся, а брат и вовсе Лю.
- А муж как вас называет?-   наивно и неуклюже решил схитрить он.
- Нет у меня никакого мужа и …
      Фразу я закончить не успела. В библиотеку громко топая  и звеня подковками сапог, ввалилась целая толпа новобранцев и стала шумно рассаживаться за столами с газетами и журналами. Продолжать разговор стало как-то неловко.  Чуть помедлив, и так больше ничего  не сказав, он пошел к выходу. Уже у самой двери он оглянулся и кивнул на прощание. Остаток дня я провела в каком-то сладостном волнении: сердце вдруг замирало на мгновение, а потом начинало биться с такой силой, что казалось я не смогу удержать его в груди. И от этого становилось так тепло и приятно и почему-то немного пощипывало в носу. Наш недолгий разговор снова и снова прокручивался в мозгу как щербатая пластинка, застревая на одних и тех же нелепых фразах. Я то вздрагивала при каждом звуке открывающейся двери, то  до слез краснела от мысли, что между нами ничего не может быть, что это просто мои фантазии…

        Ученые мужи всего мира не одну сотню лет бились над определением – что такое «любовь»? И, в конце концов, из категории лирической и романтической, где она пребывала веками,  воспетая  высоким слогом поэтов и писателей, прагматичные светила современности  отнесли «любовь» к категории обыкновенных химических и биологических процессов, именуемых не иначе как «болезнь». И как всякая другая,  болезнь под названием «любовь» имела свои симптомы: навязчивые мысли о другом объекте, резкие перепады настроения, жалость к себе, бессонница, импульсивные поступки, перепады давления.  Тогда я, слава богу, этого ничего не знала, но то, что именно эта болезнь под названием «любовь» сразила меня мгновенно и стала развиваться в полном соответствии с современной классификацией – это точно…

       Я очень хотела его увидеть вновь. Прошел день, второй, третий – он не появлялся. Сидя в холодном читальном зале и кутаясь в коротенькое, перелицованное из старого маминого, демисезонное пальтишко, я пыталась заняться переводом, уже успевшего набить оскомину, политического текста, но дальше заголовка работа не продвигалась. То и дело, обнимая холодными руками чуть теплую печку-голландку (ее топила газом с утра и до вечера, но она всегда была холодной),  я была не состоянии  осмыслить ни единого предложения газетной статьи «Господи! Какая же я глупая! - думала я. -  Ведь сказано же тебе было, что ни один нормальный парень в мою сторону и не посмотрит даже!» « Ну, нет же, нет,- тут же успокаивала я себя, - Было в его взгляде что-то такое…». От этих невеселых мыслей и какого-то странного, с каждой минутой все усиливающегося волнения, я окоченела окончательно, и чтобы согреться, стала прохаживаться по «читалке»: до закрытия библиотеки оставалось около часа, в оконные стекла барабанил холодный осенний дождь, и в зале не было ни души. Побродив еще минут двадцать и предположив, что сегодня уже все равно никого не будет, я, щелкнув выключателем,  шагнула из темноты «читалки»   в залитое ярким светом просторное фойе клуба. На  подоконнике, откинув голову к стене и держа на коленях книгу, сидел он. Медленно и спокойно, не отрывая глаз от его тревожно-вопрошающего взгляда, я  подошла и села с ним рядом. На его гимнастерке темными горошинами расплывались капли дождя.
- Уже уходишь?- тихо, почти шепотом, спросил он.
- Решила сбежать немного пораньше. Замерзла очень. Но у меня еще есть пятнадцать минут, - также тихо ответила я.
- Тогда посидим, поговорим?- сказал он, пряча мои окоченевшие пальцы в своих теплых сухих ладонях.
- Да, - так же тихо ответила я, - посидим. И поговорим…
 
    …Мы  могли видеться не чаще одного-двух раз в неделю. Вечерами я спешила в университет, а по моим выходным он часто был занят  дежурствами на установке, занятиями в учебных классах и прочими служебными делами – все это не позволяло нам встречаться чаще. Да и встречи наши проходили только в библиотеке и  практически всегда при скоплении большого количества людей. Но по мимолетным взглядам, по незначительным фразам, брошенным как бы невзначай, мы понимали все, что хотели сказать друг другу в этот момент. И окружавшим нас ребятам не надо было объяснять – эти двое  влюблены. Более сообразительные из них, потолкавшись среди стеллажей с книгами и полистав подшивки с периодикой, старались поскорее уйти и оставить нас наедине. Менее сообразительных под каким-либо благовидным предлогом они старались  увести  с собой. В  университете друзья-студенты, видя, как я изменилась за последнее время, единогласно поставили диагноз – влюбилась, а наш Арыслан, сын Великого Каракалпакского Народа, даже отважился сделать мне комплимент, чем немало смутил меня и удивил окружающих. Подойдя ко мне на перерыве между парами, он, жутко волнуясь и глядя в пол, пробормотал: « Ты такая красивая стала, прям вообще!» Я действительно изменилась: я стала как будто выше ростом, постройнела, походка стала легкой и летящей, я больше не втягивала голову в плечи и не прятала  сияющих глаз. Труднее всего было скрывать мое состояние дома, но, слава богу, дома я проводила мало времени и мать только один раз сказала мне: «Ты какая-то не такая стала», на что я ей ответила, что просто скоро весна наступит. Но вот именно с наступлением весны я и «прокололась». Приближался  праздник 8 Марта. В воинской части было заведено в канун каждого праздника проводить торжественное собрание с  докладом, читкой приказа командира части с указанием лиц, проявивших себя в работе и общественной жизни и награждением особо отличившихся небольшими подарками. В честь Международного женского дня подарки и сувениры получали все женщины, работающие в части. Мне досталась лакированная коробочка для шпилек-заколок, которую мы дома в тот  же вечер приспособили под хранение бижутерии. На следующий день мы неожиданно увиделись с Володей: буквально перед моим уходом домой и его отъездом на дежурство ему удалось вырвался на пять минут. Он  протянул мне вкусно пахнущий  шелестящий сверток и убежал. В целлофановой упаковке оказалась небольшая сумочка-клач и маленькая золотисто-красная коробочка духов – самых лучших и любимых духов советских женщин того времени – «Красная Москва». Дома мама сразу унюхала приятный запах из моей сумки и чтобы не вдаваться в объяснения, я сказала, что меня поздравили ребята из комитета комсомола. Следующий день был выходным по случаю праздника. Мы проснулись чуть позже обычного, и только сели завтракать, как раздался звонок. Дверь открыла мама и через минуту позвала меня – на пороге стоял наш комсорг и сосед по лестничной площадке Петюня. Улыбаясь во весь рот, он, глядя попеременно то на меня, то на маму, стал  поздравлять нас с  праздником, после чего от имени и по поручению комитета комсомола и от себя лично вручил мне подарочно оформленную тяжеленную коробку с пластинками  «Органная музыка. И.С.Бах»  и большой флакон лучших советских духов «Красная Москва». Выполнив свой долг, Петюня змейкой юркнул в приоткрытую дверь своей квартиры, из которой все это время высовывалась кудрявая головка его трехлетней дочки. Посреди комнаты стояла мама и, подбоченясь, вопрошающе взирала  на меня.  «Ну, и что это все значит?» – строго спросила она меня, держа в руке  сумочку-клач и маленький флакончик злополучных духов. Мне ничего не оставалось делать, как честно признаться, что я встречаюсь с парнем, уже давно и, кажется, серьезно. После моего признания незамедлительно  последовало родительское благословление:« Ну, смотри, Людка! Принесешь в подоле – убью!» Обидно было слышать такое. Надо сказать, что отношения у нас с Владимиром до последнего момента оставались чистыми и непорочными. Вот так в нашу семью пришла очередная весна…