Книга 1 истоки глава 5 юность ираиды часть 8 техни
На фотографии нет Володи Клюева, который был безнадёжно влюблен в Валюшу Калинину , нет Юльки Кириллина, который снимал ребят и некоторых других...
КНИГА 1 ИСТОКИ
ГЛАВА 5 ЮНОСТЬ ИРАИДЫ
ЧАСТЬ 8 ТЕХНИКУМ
Т Е Х Н И К У М
1955 год
Предметы были не особенно трудные, особенно, если в них что-нибудь заинтересовало. Вот чего я не понимала, и не разбиралась, это – строительные машины. Грейдеры, экскаваторы и т.п. техника для меня была вся «на одно лицо».
Ещё у меня была слабость – все чертежи у меня получались с жирными линиями. А выполнять чертежи нужно было тонкими линиями. Кстати, это у меня осталось на всю жизнь. Может быть, от близорукости. И ещё – поскольку на чертежах линии были сочными, чертежи получались грязными. После выполнения, мы всегда чертежи чистили хлебом. Накрошишь на него белый хлеб и ладонью катаешь по чертежу, стряхнёшь, и чертёж – белый.
Комнатка, которую мы снимали, была узенькой, маленькой. По левой стенке стоял шкаф, затем во всю комнату – огромная двуспальная кровать. За кроватью, в углу, у окна – стол. По бокам втиснуто по стулу. По правой стене стоял старый диван с высокой спинкой. Между кроватью и диваном можно было протиснуться только боком. Спали мы с Валей в одной кровати. За квартиру платили пополам, питались в складчину. Готовили мы только тогда, когда привозили из дома какие-ни будь продукты. А так, обедали в студенческой столовой, а дома – только чай с хлебом.
Перед стипендией, дней за десять, у нас уже кончались и деньги и продукты. Всё время очень хотелось есть.
В нашей коммуналке, кроме нас жила ещё одна рабочая семья. У них было много детей. Жили они небогато. Не знаю, что они ели ещё, но на большой плите в общей кухне, они всегда варили постные щи из квашеной капусты. (Капуста и вода, и никаких добавок или приправ). Не буду говорить о кислом капустном запахе, который впитался даже в стены квартиры, но огромная кастрюля, литров на десять этого варева варилась на плите ежедневно. И вот, в минуты особого ночного голода, когда «подмывало» желудок, я иногда потихоньку прокрадывалась на кухню, зачерпывала почерневшим от старости половником, который всегда торчал из кастрюли, эту похлёбку, и с жадностью втягивала в себя эту жижу. Она казалась мне такой вкусной…
Не на все выходные, но чаще, когда они совпадали с какими-нибудь праздниками, мы ездили домой. Мне нужно было заранее приехать на авто вокзал, чтобы купить билет. Потом я перестала его брать, так как при посадке никто билеты не проверял. Это просто было невозможно. Автобус брали «на абордаж». Уже никто не мечтал о сидячем месте. Автобус не резиновый, но в него набивалось столько народу, что зажатые, как селёдки в бочке, люди, могли только выдохнуть, а вдохнуть уже было трудно. В таком состоянии нужно было ехать до Куровской чуть больше часа. Если проверяли билеты, то, чтобы не высадили, мы, безбилетники скидывались, и передавали деньги контролёру. Наверное, этот способ был изобретён не нами, но действовал он всегда безотказно. Поскольку автобус часто приходил с опозданием, приходилось всегда волноваться – не опоздаем ли к поезду. Сев на поезд, конечно, без билетов, можно было успокоиться – домой доедем точно…
Из дома мы привозили кроме денег, которыми, хоть и в небольшом количестве, но иногда, нас снабжали близкие, кое – какие продукты.
Валя жила в деревне, поэтому привозила овощи: картошку, морковку. А я – то, что можно было взять дома…
В техникуме я сейчас же с головой окунулась в художественную самодеятельность. Тем более, что там уже сложился отличный коллектив.
В нашу комнату в Зуево, гостей мы не приглашали, так как хозяйка нам это запретила строго настрого. Пару раз заходил к нам наш сокурсник - Юлька Кириллин, который пробовал за мной ухаживать. Но я к нему относилась, как к товарищу. А ещё он меня порой раздражал, так как был очень жадный. У него был фотоаппарат, и он часто щелкал сокурсников. Сделав фотографии, он приносил их в группу, сначала давал их всем посмотреть, предлагал каждому отобрать свои, а потом подсчитывал – сколько это удовольствие стоит. Когда он это проделал в первый раз, я не поверила, что так бывает среди «своих». Но люди разные, и поступки их разные…
В отличие от учёбы в кожевенно-обувном техникуме, в торфяном -протекало всё нормально, размеренно. Но энергия из меня била ключом. Поэтому я всё время чем-нибудь занималась: художественной самодеятельностью, какими-то общественными поручениями, водила дружбу со всеми комсомольскими вожаками техникума, и даже райкома комсомола (хотя числилась не членом…). И, наконец, когда в техникум пришел представитель милиции и призвал записываться в ряды дружинников, я одна из первых записалась и туда.
Пришли мы в милицию, в составе нескольких человек. Прикрепили нас к сотруднику – Сергею, кажется, Петровичу, молодому, красивому, статному. Он отвечал за работу с молодёжью, в том числе и с дружинниками.
Для начала он провёл с нами несколько бесед. Все его беседы сводились к рассказам разных случаев из его практики. Мы слушали, развесив уши и рты. Затем, все девчонки в него влюбились, но в этом плане он не обращал ни на кого внимания. Кажется, он был женат…
Кроме патрулирования, нас иногда брали на «задания».
Был такой случай. Почти в центре города, за бетонными стенами стадиона, действовал вещевой полуофициальный рынок. Вдоль забора выстраивался длинный ряд, в основном – женщин. Почему полуофициальный? Потому что разрешалось продавать только не новые вещи. Но, из-под полы продавались и новые (статья – спекуляция), а иногда и ворованные вещи. Всю милицию и даже дружинников они знали в лицо. Поэтому, когда они появлялись на горизонте, все новые вещи вмиг исчезали за пазухой, или под юбкой.
Нас, как новеньких, в одно из воскресений кинули «на эту точку». Наша задача была – присмотреться, потом сделать вид, что мы что-то хотим купить, в это время нас «заберут» вместе с продавцом.
На это «задание» нас пошло несколько человек. Была весна. На улице слякотный снег смешался с грязью, и под ногами чавкал кисельной жижей.
Я помню, как мне понравились туфельки. Они мне действительно понравились настолько, что я готова была их купить на самом деле, если бы хватило денег. В общем, нас с этой женщиной «забрали», и привели в отделение милиции.
Нам пришлось немного подождать, так как дежурный милиционер разбирался с цыганкой. Цыганка скандалила. Через плечо у неё был привязан платок в виде люльки, в которой мирно посапывал спящий младенец. Милиционер что-то ей объяснял, но она продолжала скандалить. Потом неожиданно она вытащила из-за пазухи грудь, полную молока, направила её прямо на дежурного, нажала, и буквально, выстрелила молоком ему в глаза…В конце концов её выгнали из отделения. Она, убегая, продолжала ругаться на чём свет стоит.
На мою торговку оформили бумагу, которую дали подписать и мне, как свидетелю. Женщину ещё задержали, а меня отпустили – дальше работать.
Но, по своей неопытности я не догадалась, что у местных торговок уже я попала на заметку. Мне отомстили. После моего вторичного появления на рынке, через мгновенье, меня окружили женщины. Они вроде бы не специально кружились в шаге от меня, предлагая свой товар. При этом они притоптывали ногами, как бы согревая ноги. А на мне было светло серое весеннее пальто. Через пять минут моё новое красивое пальто было обрызгано практически до пояса жирной грязью. Естественно, я ретировалась, и больше на такие «задания» не выходила.
Но на память о моей «работе» с дружинниками, я написала стихотворение, посвятив его Сергею Петровичу.
1955 г.
Орехово – Зуево.
Торфяной техникум. П Г С
Посвящается моему наставнику в милиции,
Руководителю студенческой народной дружиной
СЕРГЕЮ ПЕТРОВИЧУ.
НА ЧУЖОМ ПУТИ
Утром, осенним, хмурым
Тёмным казался перрон.
Молча мы шли, понуро,
Отыскивая вагон.
Вот он, второй от края,
С тенью огромных колёс.
Сколько вагон тот знает
Радостных встреч или слёз.
Горло сжимают слёзы,
Глядят на тебя глаза.
Рушатся разом грёзы –
Ты провожаешь меня.
Что ж ты молчишь, мой милый?
Не скажешь мне – «Жди меня!».
Что ж ты такой унылый?
Нет в милых глазах огня.?
Вспомни первую встречу,
Пожатие крепких рук…
Всем сердцем тебе отвечу
На каждое слово, друг.
Грустно погон сверкает
На стройном твоём плече,
Что ж ты молчишь, не знаю.
Сказал бы, хоть слово, мне.
Третий звонок раздался,
Зовёт проводник в вагон.
Город вдали остался,
На тёмном перроне – он.
Так, не сказав ни слова,
Расстались мы навсегда.
В нашей жизни суровой
Нас разлучила судьба.
Сердце, не надо плакать,
Ты писем его не жди.
А за окошком слякоть,
Льют проливные дожди.
Там у него другая –
Зовётся она – жена.
Знаю я, уезжаю,
Счастлива будет она.
С их я ушла дороги,
Не всё ли равно – куда?
Лучше пожертвовать многим,
Чем с краденым жить всегда…
Словно подбитая птица,
Сердце в груди, не стучи.
А поезд всё дальше мчится,
И что меня ждёт впереди?
УМЕРЛА АНЕЧКА КИРИЛЛИНА
1955 год
В эти выходные я не ездила домой. А в понедельник, приехавшая из Шатуры девочка из другой группы подошла ко мне и сказала, что мне просили передать – завтра похороны Нюрочки. Я не отпрашиваясь, бросилась на автовокзал.
Подробности я узнала дома. Нюрочка училась в культ - просветном училище в Егорьевске. Общежитие, в котором они жили практически не отапливалось. Рассказывали, что стены покрывались от мороза инеем.
У Нюрочки заболел зуб, потом появился флюс. Она боялась идти к зубному. А ночью в комнате было особенно холодно, и она ещё и застудила и так воспалившуюся надкостницу. С высокой температурой она приехала домой. Её сестра, будучи сама медиком, почему-то не настояла на немедленном обращении к врачу. А когда температура зашкалила за 40, они вызвали скорую помощь. Но у Нюрочки уже начался и(воспаление головного мозга). Ей делали операцию – долбили кость около уха, чтобы откачать гной. Не помогло. Долбили выше. Но, ничего не помогло, только измучили её всю. Слишком поздно обратились к врачу…
Гроб стоял дома. Тогда ещё не было обычая хоронить из морга. В моей жизни это были первые похороны близкого человека – близкой подруги.
Стояли майские дни. Всего лишь год назад мы справляли Первомай в доме Нюрочки. А теперь она лежала в гробу, такая молодая, погибшая по халатности своей и семьи. Было много цветов. Но особенно мне запомнился запах духов. Чтобы не очень пахло в доме, всё обрызгали духами – «Цветной горошек». Были такие духи с очень едким цветочным запахом. Этот запах преследовал меня ещё долгое время. А уж если мне встречалась где-то женщина, надушенная этими духами, у меня сразу же перед глазами возникали картины похорон Нюрочки.
Кладбище в Петровском было сразу же за деревенской школой. Могилу вырыли на холме, дорога была где-то внизу. Кладбище было старым, заросшим высокими деревьями. Все стояли молча, замерев на несколько минут в прощальном – прости… Я чувствовала, что надо что-то сделать, что-то сказать. Нельзя вот так просто, молча, опустить гроб в могилу. И тогда я прошла вперёд и стала говорить. Я говорила о том, что мы учились вместе, что мы дружили, говорила, какой она была хорошей подругой и дочерью. Может быть, я не так много и сказала, но я – сказала…
были поминки… В том же доме, за тем же столом, где мы пировали после сбора урожая картошки, где впервые устроили застолье на Первомай с мальчишками, и где ещё утром, ещё всего лишь утром…
В моей жизни это были первые похороны близкого человека. Сколько похорон потом мне пришлось пережить за долгую жизнь. Тогда мы об этом не думали. Но, ведь, мы все – гости на нашей грешной земле…
Воспоминания оживляют прошлое. Как странно. На фоне светлых кадров вдруг появляются – черные, как кляксы чернил на белой бумаге…
В этом году мне писали письмо не только мальчики, но и девочки. Просто всё моё окружение разлетелось по разным городам в разные училища, вузы и техникумы. Правда по субботам и воскресеньям студенты приезжали на побывку домой, и местом их встречи со старыми друзьями, конечно, был – клуб имени Нариманова.
Кстати, мне понравилось письма, получаемые в каждом конкретном году, выносить при публикации - в отдельную часть повествований.
Скорее всего, и дальше я буду использовать этот метод…
Свидетельство о публикации №216050601980