Верба на костре

Апрельское тепло в этом году  не заставило себя ждать и пришло с опережением графика на пару недель. По грунтовой дороге, пропитанной весенним талым снегом,  выруливаю к дому. Земля скользкая и мягкая, как водяной матрац,  из-за опасности провалиться колесом и сесть на брюхо, еду особенно осторожно.
На подъезде к дому  ярко-жёлтая горка   песка соседствует рядом  с кучей черного торфа,  от их вида настроение улучшается в предвкушении     перемещения  этого  добра на  огород, по которому соскучился  за зиму.

И тут  моё внимание привлекает горка срубленных  веток, оставленных с осени на кострище.  На фоне  мокрого   пепла они  выделялись чуть проступающей,  легкой,   светло-зелёной дымкой,  которая  бывает ранней  весной перед распусканием почек. А больше всего меня поразили ветки вербы, сплошь покрытые   нежными,  пушистыми  комочками в золотой пыльце. На  чёрном костре, среди пожухлой,  грязной травы,   под  небом,   затянутым серыми облаками,  они красовались  - яркие в своей новизне и   выглядели,  как чудо.  Казалось, что   рой  сказочных шмелей  опустился на  мгновение передохнуть перед  дальней дорогой, и вот когда я сейчас подойду  ближе,  он поднимется  золотым  облаком  и улетит.  Кто-то скажет, что золотых шмелей не бывает, но они прилетели из моих  детских сказок, где  бывает все.
 
Подошёл и потрогал один из  маленьких  воздушных  комочков, который осыпался  мелкими  пушинками, а на руке осталась  жёлтая  пыльца.  Взял одну из срубленных веток.
- Привет красавица, на бал собралась?
- Можно и так сказать, тем более, что  это ты устроил  нам последний  бал.   
   Мне сразу стало неловко за сделанное,  и,  чтобы как то продолжить разговор, я стал рассуждать:
- Нет причины обижаться. Вы  пожили на свете, и это  не первая ваша весна.  Между прочим,  многие цветы распускаются в жизни только один раз и к осени умирают.
- При чем тут  цветы,  мы сами по себе,   могли бы и дальше жить,  не появись ты у пруда с топором.
- Но  вы тоже обнаглели, так разрослись, что  уже и к воде не подойти.  Ещё немного и не стало бы  самого пруда видно.
-  А ты его спросил, может ему густая тень больше нравится?
- Нет, не спросил. Но я же вижу,  как вы его обложили со всех сторон и почти   выпили.
- А может, он добровольно нас поил?
- Это вряд ли.  Но я понимаю, что друг без друга вам не жить,  поэтому я  не всё срубил,  вон сколько веток оставил.
- Их оставил,  а оправдания ищешь у нас,  срубленных.  Вроде как  пришёл  с топором, чтобы сделать нашу жизнь лучше?  Это очень  по человечески,  хотя и  не    по-людски.   У себя справедливой жизни построить не можете,  а у нас легко?
 Я  в недоумения развёл руками не найдя, что ответить.
Стало стыдно за срубленные ветки.  Вроде, хотел помочь пруду,  но тут  же поймал себя на мысли, что  делал все так,   чтобы мне самому было удобно подойти к берегу с удочкой.
Я погладил срубленную ветку и  сказал: -  Ладно, красавица, отцветешь – бросай семена. Пойдут дети, обещаю, что никого больше не трону.  И костер перенесу на новое место.
Я шел к дому, и все казалось, что верба смотрит мне вслед с недоверием и надеждой.
И почему красоту  ее цветения на  пепле я   чувствую сейчас так остро и тоскливо?  Может,  всё, что видится или делается в последний раз,  вызывает    неосознанную тревогу последнего прощания. Это как на кладбище,  и ничего уже нельзя исправить,  и ничего нельзя вернуть. Остаётся только надеяться, что  с каждым прощанием,  мы чему- то  учимся.
Может быть,  лучше понимать  ту красоту, которую мы замечаем, а не  только когда её  теряем.  А  всё-таки жаль…