Лит. соревнование 036. О Войне

7 августа 2015 г. Встреча №3 "О войне".

   Сегодня я открываю третью встречу нашего Чемпионата!
   
   Напоминаю, что по прошествии двух встреч, счёт 1:1. Сегодня у нас первая пара рассказов в разделе «Война». В поединке схлестнулись признанный мэтр и подающий надежды новичок. Кто победит?
   
   Сегодня играют:
    
      Александр Сороковик с рассказом «Артиллеристы»
      и
      Сергей Садовский с рассказом «Перевёрнутая страница».


И наконец, долгожданный Олег Фурсин, письмо от которого почему-то никак не могло дойти до меня.
   
   Не так давно Александр Паршин отметил, что я люблю поразмышлять и пофилософствовать.  ­Фраза­ удивила меня. Нет, ничего такого – этакого в ней не было, по крайней мере, обидного: назвали философом, так ли это плохо? Вспомнилось, правда: «Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан Жак Руссо? Марк Аврелий?»  Но Александр вроде  не иронизировал, это я сам над собой люблю посмеяться, вот и смеюсь. 
     Так или иначе, отнесли меня к разряду философствующих. А мой рассказик о состоянии душевном  (поганом) ­ –­ к эссе. И стал я философом (!)  и эссеистом (!), а также выяснил,  что я мэтр пера (!),  вот теперь  сижу, думаю, как бы уже  начать соответствовать. Почему же не в рамках той темы, которая зовется «Александр Сороковик и его рассказы»?  Она мила мне, я уже не раз порывался высказаться громко и вслух, и даже некоторые шаги в этом направлении сделал. Сказавши «а», скажу и «б», возможно, вновь прослыву умником, а если и нет,  что за беда?! Быть дураком тоже неплохо, вот наш фольклор изобилует счастливыми людьми, которые дураки.
     На пространстве одного рассказа, быть может, не скажешь обо всем творчестве сразу, но попытаться можно и нужно.
     Начну с названия, «Артиллеристы». Что первое пришло в голову, вот навскидку, сразу, человеку моего поколения? «Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовет отчизна нас». Ну да, это «Марш артиллеристов» из культового, как нынче принято говорить,  кинофильм­а­ «Шесть часов вечера после войны». Ассоциация знаковая для меня, не знаю, как для вас. Но я не стал ее лелеять и даже не принял за версию. Видите ли, я давно читаю Сороковика. И представить себе не могу, чтоб в его рассказах вдруг расцвел пышным цветом официоз военного времени, призывы «За родину, за Сталина»…Объявлено «Артиллеристы» автором, значит,  рассказ будет об артиллеристах, людях простых и тем интересных. И я оказался прав.  «В двадцать два года стать инвалидом, с одной рукой, да ещё хромым – не всякий выдержит. Лёха выдержал, не запил. До войны он закончил десятилетку, решил учиться дальше. А куда ещё без руки и почти без ноги? Ни к станку, ни к конвейеру. Его приняли в строительный институт, на первый курс,  дали паёк, койку в общаге. Он остался один: родители погибли в бомбёжку, девушку Марину угнали в Германию, где она сгинула без следа».
     Не то чтобы обычная судьба, но в те времена и не самая невозможная.  Да, можно сказать, повезло человеку.  Друзья-то­варищи­ остались на поле боя, изуродованные выстрелом из «Панцера»,  а он, пусть увечный, но живой.  По-честному у него  все, как положено, утверждает автор. « О любви не говорили, просто жили, как положено: работали, отдыхали, изредка ругались, мирились, ходили в гости. Родили одного за другим двоих сыновей, получили квартиру. Лёха, а точнее уже Алексей Степанович, работал начальником отдела в строительном тресте, Люба – там же, инженером».
   Поймите меня правильно, я вовсе не певец жизни в Союзе. И даже вот этой честности житейской: я  и сам  как будто так устроен, да не совсем так. Мне  больше нужно, я больше видел, я большего хочу, да и не прост я, во всяком случае,  далеко не так прост. Но что верно подмечено автором, то верно. Я жил среди этих людей ребенком, и я их еще помню.  Они как ствол сибирской лиственницы, которая на сваи идет: не портятся. Не подвержены гнили душевной. Не просят многого, удовлетворяются малым, но берегут его свято. О любви не говорят, но привязаны друг к другу навсегда. Представить невозможно, чтоб они свернули с дороги, например, тот же Леха поменял одну  женщину  пятид­есяти­ лет на двух молодых по двадцать пять. Невозможно себе представить, чтоб он украл, пошел против совести. Понятное дело, что Алексей Степанович прост, верит в светлое коммунистическое будущее. Но  даже это не портит для меня образ: увы, я знал их такими! Могу сожалеть об этом, но они такими были, и это правда жизни. Отдельная правда, потому что рядом с такими людьми были и другие, и у тех своя правда,  но ведь не о них рассказ!
     Прямые, иногда до нелепости,  честные,­ порой до глупости, верные, обычно «до гроба»,  несгибаемые­ дети своего нелегкого времени… светлая им память, дедам нашим и прадедам! Я иногда думаю: а может, это была необходимость жесткая, историческая, на сломе времен: быть такими. Иные «не вывезли» бы всего того, что выпало на долю. И некая доля наивности в душах, и вера во все хорошее, в «шесть часов вечера после войны»…после беды…они нужны? Обязательно. Более того, считаю, что если в нас не воскреснет вера в общее благо, если мы не будем думать об общем (хотя бы иногда) несколько больше, чем о своем, то мы потеряем Отечество. Окажемся теми, о которых писал Лермонтов: «И прах наш  с строгостью судьи и гражданина потомок оскорбит презрительным стихом, насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом». Не  о том сегодня речь, КАК сделать так, чтоб этого не случилось. Но, несомненно, один из способов: читать таких авторов, как Сороковик, и  о таких людях, как Лешка Фомин. А лучше не в одиночестве, а в кругу детей и внуков…
     Индивидуальный и неповторимый стиль Сороковика в том, верно, состоит, что он рассказывает  не о приключениях невозможных, не о любви вселенского масштаба, не о драмах с мировой скорбью в кульминации . Все это есть, конечно, но масштаб…масштаб у него правильный, такой, как он есть.  Шекспировские­ страсти отсутствуют. Ничего не придумано, все взято из жизни. Меня это подкупает. Я понимаю, что все это можно увидеть (и разглядеть при этом!) будучи человеком очень внимательным  к малейшим  проявления­м­ жизни, с особой душевной организацией.
     Александр Сороковик  рисует образ героя, но героя такого обычного! Ни тебе косой сажени в плечах, ни ореола. Да только вот верность долгу немыслимая. Такая, что он и погибнет в том бою, где его как будто не убили. Логично. И я верю Сороковику в том, что так оно и было.
   Вообще, я ему верю. И это то, что я обязан сказать, прежде чем отдам ему свой голос. В данном случае голос ведь дело десятое…
      
       Должен сказать, что я колебался,  отдавая этот самый  голос, и на сей раз вовсе не потому, что отделял «своих» от «чужих». Я уже понял для себя, как этот критерий маловажен. Так же,  как и  просто «нравится – не нравится». Ведь понравились мне оба рассказа…
     Пожалуй, герой Садовского мне ближе. Я понимаю, что такое быть сыном каменотеса,  а дойти  потом если не до самых верхов,  то все равно уж бог знает куда! У меня, правда,  несколько другая история. В смысле классовом совсем «отрицательная». Дед мой был кулак, и крепкий. Сбежал от раскулачивания из Ставропольского края, в благословенной (тогда!)  Грузии нашел приют,  где и вырастил свой выводок из шести детей. Не получая пенсии от государства, не принимая (довольно  деспотичн­о,­ от лица жены и детей) привилегий «матери-героини». Он считал, что женщина должна рожать и растить детей, и за это не следует требовать преференций от государства. Он считал, что пенсия – это подачка от государства, лучше пусть не мешает государство работать, а свою женщину и общих с нею  детей должно прокормить самому. У Мананы, моей подруги, дед и вовсе враг народа, сгинул в Казахстане, в ссылке. Так что двое дядьев героя Садовского – это родня для нас.
     Я, внук своего деда, работал в Госдуме РФ, представлял одну из партий в качестве главного референта, дослужился до чиновника высокого класса, дальше уже надо бы по классу в министры.  И я знаю, что такое служить по-настоящему, хотя и отдаю себе отчет в том, что не на войне же. Я лишь говорю о том, как трудно остаться человеком, совмещая звание человека с должностью. Людей, способных это сделать, в моей памяти сохранилось  немного­.­ И я готов склонить голову перед каждым из них. Представляю, что же делала в этом смысле война: она ведь еще и стреляла в каждого из тех, кто был честен. В ком жило чувство долга. Так как мне относится к герою Садовского?  Поверьт­е,­ я и колена готов преклонить перед теми, кто воевал…
      Я безмерно благодарен Деревянко за то, что он перевернул страницу истории. За то, что был таким, каким должно быть. Конечно, он ближе мне в чем-то, чем артиллерист Лешка Фомин. Но в одном они едины, в том, что я ценю более всего. И потому я не делил свой голос между этими героями. Каждый отстоял на посту честно.  А поделил между авторами Александром Сороковиком и Сергеем Садовским.
     Я не принял фразу Сергея: «Что же, партия, судьба, история разобрались».  Судьб­а­ и история, согласен. Что же касается партии, то знаю я, как она разбиралась. У нас в роду бытует байка о тетке Мананы. Муж ее, секретарь крайкома, сгинул в белорусских лесах, пропал без вести, воюя.
   Да не совсем без вести. Пришла как-то от него писулька на бумаге от сигаретных пачек. «Родная, я в лагерях...», как-то так по смыслу, никто, кроме тетки, той бумаги не видел, только присутствовал в сторонке свидетель.  Не  дочи­тав,­ она вернула письмо  со строчками, написанными до боли знакомым подчерком, посланцу, со словами: «Уменя ТАМ никого не может быть». И вычеркнула из памяти эпизод, как будто бы его не было. А на пенсию она ушла с должности секретаря парткома известного всей стране металлургического завода, вдовой фронтовика, погибшего в партизанах. Она как та партия, поверьте мне, Сергей, у нее там никого не должно быть. И Деревянко не было бы;  когда б ни  то обстоятельство, что воевать-то надо было кому-то. Не паукам же в банке разным, те себя сами пережрут.
   Некоторые стилистические неточности у Сергея Садовского присутствовали чаще. «Ругал негромко, чуть сдавленным голосом,  с хорошо расставленными классовыми акцентами». Я не понял, как это. То ли присутствовала в его речи «неинтеллигентная интонация», то ли с каждым он говорил на его языке? То ли по смыслу он все упирал на классовую суть?  Мне не хватило и богатой  сюжетной линии. Чуть-чуть бы больше истории жизни Кузьмы Деревянко, живой, изложенной интересно. Теза заявлена, весьма живо, и антитеза яркая, финальный аккорд. Вот синтез, на мой взгляд,  несколько суховат.  Перечислен­ие­ неких фактов биографии вперемешку с выписками из характеристик… И все равно: спасибо!


   Александр Сороковик - Олегу Фурсину.

   
   Читать рецензии Олега и Мананы – сплошное удовольствие. И дело даже не в том, что рецензии эти хвалебные, (хотя и в этом тоже – немного узнав этих людей, даже виртуально, понимаешь, что не будут они хвалить просто так, значит, что-то есть!), а в их добротности, обстоятельности, разбору не только конкретного рассказа, но и краткого обзора творчества. Кстати, если Фурсиным рассказ не нравится, они вилять тоже не станут. Напишут, как есть, вежливо, но честно - помню, было такое! Вот иногда думаю, попросить у Олега написать предисловие к своей книге… Но не решаюсь, зная его загруженность.
   Да, Олег, название совсем не связано с той песней, это просто об артиллеристах – Лёхе, Мишке, Фариде, Белецком, Марусе и так далее. Все они погибли раньше, и только Лёха дожил до наших дней, выполнил свой долг, а потом ушёл к свету с друзьями.
   Дальше у Олега возникает такая интересная тема о героях рассказов, о Лёхе Фомине и Деревянко , какие они разные, как представители того поколения. Да, Лёха прост, понятен, прям и приземлён. Но тысячу раз прав Олег – именно такие люди и вывезли страну из того хаоса, сохранили и подняли. Впрочем, эта тема, интересная сама по себе, заслуживает отдельного обсуждения.
   И верно подмечено, что обычно я не ищу сюжет с накалом страстей и резкими поворотами. Мне интереснее найти что-нибудь этакое в обыденном. А уж что получилось, судить читателю.
   Спасибо, большое, Олег и Манана, за ваши чудесные рецензии, за ваше понимание моего стиля, за глубокое погружение в авторский мир!