Забыт без известий

ЗАБЫТ БЕЗ ИЗВЕСТИЙ

Война… Не один кровавый след оставила она на моей родной земле — многострадальной Беларуси.
Как водится в этом мире, годы лихолетья накладывают на людей свой особый отпечаток — они становятся сплоченней, добрее, благороднее и сострадательней к окружающим. С наступлением мирного времени в дома людей приходит достаток и благополучие, уже совсем другие заботы занимают их время и умы. У многих на смену добродетели на передний край души выступают твердым шагом равнодушие, грубость, жестокость, а сердце червем точит черствость.
Начало двадцатого века отмечено чередой войн и революций, в горниле которых миллионы людей были перемолоты жерновами беды. Перемолоты так, что от них на земле почти не осталось каких-либо знаков. Что-то я особенно не видел памятников погибшим во время Первой мировой или Гражданской войн. Их почти нигде нет. За многие годы сровняла природа необозначенные обелисками могильные холмики, а люди… — люди просто за суетой обыденности о них забыли. По прошествии времени оказались забытыми без известий герои-воины и их ратные подвиги. Давно закрылись выплаканные глаза у тех, кто, вас, солдаты, ожидая увидеть целыми и невредимыми, привычно посматривал на дорогу через окошко родимого дома.
Забыты… Не помнят вас потомки, не помнят… Другой информацией из их умов вымывается память о тех, кто сложил свою голову на последней войне, отдав жизнь во имя жизни других поколений. С пафосом сказано? Мне кажется, что ничуть, ведь, по сути, так оно и есть.

Будучи с отцом на охоте, я увидел доты, построенные еще до воссоединения с Западной Белоруссией. В этих местах до 1939 года проходила граница с Польшей. Долговременные огневые точки, чтобы из них хорошо простреливалась прилегающая окрестность, строились на открытой местности, в основном на возвышенности. Каждый дот представляет собой монолитное железобетонное сооружение с несколькими заглубленными в землю этажами. В дотах бойцы автономно могли находиться довольно длительное время. Несмотря на всю серьезность укрепления, в годы войны доты большой роли не сыграли — немецкие захватчики обошли укрепрайон стороной.
После освобождения Белоруссии от фашистской нечисти доты пытались взрывать, но полутораметровые стены не поддавались. Правительство приняло решение законсервировать сооружения, что и было поручено воинской строительной части. Наемные работники из числа местных крестьян и солдаты с «огоньком» взялись за дело. По негласной договоренности с местными жителями бойницы и входы умышленно заделывались раствором, состоящим почти из чистого песка. Крестьяне ночью беспрепятственно разбирали кладку по кирпичам. Страна оживала после оккупации от разрухи, людям, жившим в землянках, нужно было строить дома, возводить печи …
В конечном итоге доты, как и прежде, смотрели на редких прохожих пустыми глазницами.
«Результатов двухлетнего труда не обнаружено», — констатировала в акте специальная комиссия из Москвы, прибывшая для проверки выполнения правительственного поручения.
Воинскую часть расформировали, а генерала, ее командира, за разбазаривание государственных средств разжаловали и отдали под трибунал.
Воспользовавшись однажды случаем, я решил осмотреть один из дотов. Пробравшись сквозь густые заросли кустарника, заметил у самого дота могилу. На небольшом растрескавшемся обелиске, насквозь прошитом ветвями кустарника, читаю, что здесь похоронен лейтенант-летчик, чей самолет был сбит в первые дни войны.
О своей находке у дота я рассказал отцу и его другу Ивану Игнатьевичу — ветерану Великой Отечественной войны.
— Никому до тебя, дружок, нет дела! — с саднящей обидой в голосе, словно к живому, обратился ветеран к летчику, приближаясь к памятнику. — Лежишь в забвении одинешенек, только кустарник своими ветками, словно пулями, решетит надгробие твоей могилы. Природа и та пытается разрушить память о тебе, дорогой воин. А сколько солдат было просто зарыто в мать-землицу безо всякого обозначения?
— Я тоже потерял своего батю… Перед войной его арестовали по доносу и, видимо, согласно приказу Цанавы при отступлении Красной Армии расстреляли вместе со всеми заключенными тюрьмы, — негромко сказал мой отец другу и тяжело вздохнул. — Куда только не обращался, чтобы найти хотя бы какую-нибудь информацию о нем — все тщетно.
— Что же вы, молодежь, не ухаживаете за могилами дедов да прадедов? — «закинул камень и в мой огород» ветеран. — Почему никак не поймете, что память нужна нам, живым, а им уже все едино!..
Зацепили меня слова Ивана Игнатьевича. Долго, правда, не решался, однако все же написал о забытой всеми могиле воина в молодежную газету. Вскоре после этого, я уехал на учебу в Москву.

Больше десяти лет не бывал в тех местах, но как-то снова выпал случай приехать туда с отцом поохотиться на зайца. За это время деревья и кустарник вокруг дота разрослись так, что бетонное сооружение довоенных лет сложно было разглядеть. С большим трудом пробрался сквозь густые заросли ивняка. Огляделся — памятника нет! На месте, где ранее была могила, осталась только не засыпанная до краев яма...
— Совсем забыл тебе сказать: перезахоронили летчика на школьном дворе, в центре поселка! — ответил отец на мой удивленный вопрос. — Памятник новый установили.
Естественно, мы с отцом в этот же день не преминули заехать и посмотреть, где нашел последнее пристанище вычеркнутый из списков забытых без известий лейтенант.
Сняв шапку, я немного постоял у нового обелиска, на котором были установлены бюст героя и винт от самолета.
— Наверное, родичи приехали, — шепнула подруге проходящая мимо пожилая тетка.
«Все мы в этом мире родичи — под одним Богом и солнцем ходим», — подумал я и, развернувшись, зашагал к машине…

Не так давно, тоже на охоте, увидел в лесу еще один памятник, но уже неизвестному летчику. У обелиска стоят венок и корзинка с искусственными цветами — этого безымянного воина, хотя и лежит в дремучем лесу, люди не забывают.
Простите нас, известные и безымянные герои! Низкий поклон вам за ратные подвиги и вечная память!

2005г., Минск
24 июля 2006г., Слуцк
23 июля 2008г., Минск