Белые крылья печали часть II гл. 13, 14, 15, 16

У ЛЮБВИ КОРОТКИЙ ВЕК
Появление в деревне Дарьи Озеровой произвело в душе Саньки настоящий фурор – он влюбился искренне, без оглядки. А его желание защитить, помочь приезжей, сделало своё дело: Дашка ответила ему взаимностью. Ей казалось, что нет надёжнее человека,  чем Санька. Восторженные встречи и вечера в уединении, жаркие поцелуи у открытого огня,  переросли  в более интимные отношения. Горячо расставаясь под утро, он шептал на прощание слова любви, она таяла в объятиях, расслаблено шептала:
-Так не бывает, я тебя старше.
- А я тебя мудрее и опытнее!
- Это как?
- А так: я деревенский и многое умею, а ты городская, тебя защищать надо.
- Защитник ты мой дорогой!
- Не смейся, вот отдам долг Родине, вернусь, и мы обязательно поженимся.
- Я дождусь тебя, Сашка, вот увидишь, дождусь! Только…
- Чего еще только?! – покрывая ее лицо поцелуями, тормошил Санька.
- Я, небось, совсем старой стану!
- А я тебе тросточку привезу и платочек, повяжешь его домиком и будешь ждать меня на завалинке, семечки лузгать: «А иде ето мой Санечка не йдет?!» - ёрничал он.
- Я люблю тебя, Санечка! Господи, откуда только ты упал на мою голову? Раньше бы кто сказал, никогда бы не поверила!
- Журавли, улица Лесная, восемь. Другого такого больше нигде не найдешь!
- Не найду! – с какой-то тоской выдыхала Дашка, и целовала его глаза-вишни, пухлые податливые губы.
Две недели неистовой любви пролетели как одно мгновение. Днём ходила как чумная даже не от того, что не выспалась, ее сознание окутал пьянящий, чувственный дурман. Она запомнила каждую родинку на его теле, тёмный пушок над верхней губой и тёмный ореол на пояснице, уходящий острой вершиной к самому копчику. Анализируя свой поступок, пыталась усовестить себя: «Что это со мной происходит, давно ли со Стасом рассталась? Давно ли стресс расставания пережила и окончательно ли пережила? Давно ли после случая с подонком-насильником  казалось, что она не сможет и близко подпустить к себе мужчину?» Но этих мук раскаяния ей хватало на несколько мгновений: только лишь всплывал образ Сашки,  земля уходила из-под ног. «Я люблю его! А может это просто химия, как говорят  ученые?» Она ничего подобного не испытывала со Стасом, хотя отчетливо помнит,  как влюбилась в такого уверенного, успешного. Как страдала недавно. Что это было? Боль по утраченной первой любви или задетое самолюбие, обида на предательство? Всё затмил собой этот простой деревенский парень. Он самый лучший, он добрый, бескорыстный. Он самый-самый! И с нетерпением ждала новой встречи. Ах, какими горячими, обжигающими, нежными, трепетными были его руки. Омут бархатных неземных глаз, затягивал, и  от этих мыслей опять в любовной истоме подкашивались ноги. Томительно тянулись часы, минуты. «Скоро он придёт, и  опять я растворюсь в нем до самого донышка без остатка, он будет только мой, а потом будь, что будет!» 
Скрипнула калитка, и Дашка не только услышала этот звук, но и почувствовала  как по коже пробежали мурашки. Встрепенулась, подбежала к двери, только на миг остановила себя мысленно: «Где же твоя гордость, так лететь сломя голову?!» Остановилась у двери, прижалась разгоряченным лицом к косяку, ждала. Он не входил, постучал где-то там, в сенные двери. Не выдержала, выбежала, распахнула сени. На ее крыльце беспомощно откинув длинную шею и распустив крылья, лежала белая окровавленная птица – стерх.
- А-а! - невольно вырвалось из ее груди. - Что ты наделал?!
Санька робко выглянул из-за двери, на его растерянном лице была написана  боль смятения и досады.
- Что ты наделал?! – завыла Дарья.
Он бессильно опустил свои большие руки, пытаясь оправдаться, что-то пролепетал в ответ. Она выскочила из сеней растрепанная, злая, как тигрица:
- Вон отсюда! Слышишь! Варвар, ты не человек! Вон отсюда, чтоб я больше  тебя никогда не видела! Вон, вон, вон! –рыдала она опустившись на колени перед журавлём.
Санька вышел из калитки, бездумно побрёл вдоль улицы. Зачем он это сделал? Хотел доказать, что такие птицы здесь водятся, хотел обрадовать. Обрадовал?! Теперь она ненавидит его! Та, которая доверилась,  полюбила и поверила, теперь ненавидит. Как она кричала, сколько горя и ненависти было в этом крике!

Дашка погоревав над убитой птицей, стала внимательно рассматривать её. Растянув крыло, она посчитала количество маховых перьев, выправила загнутую правую лапу и тут обнаружила на «запястье» птицы кольцо с номером. Даже обрадовалась находке. По номеру кольца можно определить – самка это или самец, точные координаты высадки, мигрировала ли птица за это время на другое место. Наверняка были выпущены особи обоего пола. Интересно, дали ли они новое потомство и смогли ли птенцы улететь? Записав все нужные параметры журавля сняв с лапы кольцо, похоронила птицу прямо в саду, укрыв могилку жёлтыми осенними листьями. 
Наскоро проверив тетради, стала писать профессору со своей кафедры. Подробно описав всё, аккуратно закрутила бумагу трубочкой, вложив внутрь кольцо. Завтра она отправит по почте бандероль на кафедру. Ночью не спалось, не выходил из ума журавль и Сашка, такой счастливый вначале и сникший, когда она стала кричать на него. То  принималась плакать, то лежала с сухими глазами: «Дурак, ну какой же ты дурак! Зачем ты это сделал?»
Уже глубоко за  полночь, ей пришла идея провести со своими пятиклашками классный час – урок доброты. Она восстановит в памяти свою курсовую о белом журавле и расскажет ребятам об этой удивительной птице. Возможно, они сходят в лес на экскурсию. Надо обратится к учителю географии, тоже молодому, приезжему учителю, у него имеются хорошие атласы и карты, назовёт ему места популяции птиц и, возможно, получится вместе с ним обсудить возможные пути, куда полетят выпущенные птицы, если их ещё не перебили. Всякий раз,  возвращаясь из школы, Дарья будет запрокидывать голову в небо, в надежде увидеть журавлей. Она и провожала их не один, чёрный, качающийся на волнах воздуха клин журавлей, тоскливо прощающихся с родиной до будущей весны.

УРОК ДОБРОТЫ
Дарья осуществила план и повела детей в ближайший лес. Географ – Григорьев Вячеслав Николаевич, вызвался пойти с классом. Погода стояла ясная, как в тот день, когда Дарья приехала в Журавли. Девчонки, окружив полюбившуюся учительницу, не отходили ни на шаг. Мальчишек организовать было труднее, но Дарья зорко следила за ними, чтоб не натворили чего. Она внушала ребятам, что нужно любить природу и относиться бережно, указывая на красоту, открывшуюся их взору. Вдруг на полянку выскочил серый лопоухий зайчонок.  Зайчишка отчаянно бросился наутёк, Дарья в душе порадовалась такой удаче: не всякий раз в лесу зверушку встретишь. И тут вслед за зайчонком бросился самый бедовый парень. Дарья, предчувствуя недоброе, отстранилась от девчонок и,  отбросив предрассудки, так припустила наперерез мальчишке, что не один спортсмен позавидовал бы. Она лихорадочно соображала: «Настигнет, растопчет сапогами, вот будет тебе урок доброты!» Она кричала: «Игорь, не смей трогать зайчонка!» Мальчишка не слышал, им руководил теперь слепой инстинкт охотника. И он нагнал зайчонка в колее, набросив на него, снятый на ходу пиджачок,  сам упал сверху. Через мгновение и Дарья оказалась рядом, она присела на колени и, перехватив его руки, удерживала крепко, не давая сжимать свою жертву. Подбежали остальные ученики и учитель географии. Вячеслав Николаевич, напустив на себя строгость, попытался воздействовать на ученика угрозой:
- Болотников, немедленно отпусти зайчонка!
Мальчишка упорно не отпускал руки, более того, сверкнув глазами, сплюнул в сторону сквозь стиснутые зубы, со злобой выдавил:
- Это я его поймал! Не отдам, мой заяц!
Дарья подала знак учителю географии, что сама справится с ситуацией. Как можно более спокойно, она предложила мальчишке:
- Хорошо, он твой, давай осторожно вытащим его, только дай мне слово, что  ты не станешь ему вредить.
Игорь прятал глаза:
- Чё я ему сделаю?!
Мальчишка крепко прижимал зайца  к груди, ощущая телом, как часто-часто бьется у того сердчишко. Все окружили одноклассника пытаясь прикоснуться к бедолаге, погладить по шёрстке. Дарья, соблюдая выдержку, стала рас-сказывать:
- Ребята, таких зайчат из осеннего выводка у зайчихи называют листопадничками. Этому выводку труднее пережить наступающую зиму, неокрепшие за короткую осень, они часто погибают первыми. Благо нынешняя осень хорошая и корма ещё достаточно, думаю,  что и зайчиха где-то рядом. Игорь, подумай хорошо: детёныши диких зверей иногда выживают в неволе, но выпущенные потом в дикую природу они непременно погибают.
- Почему? – не поднимая глаз, спросил Игорь.
Дарья чувствовала, что лёд тронулся, нужно было не сдавать позиции, убедительно продолжала:
- Сейчас он находится рядом с матерью, она учит добывать себе пищу, укрываться от опасности и непогоды. В неволе он останется беспомощным, надеясь, что всегда принесут готовую пищу.
Девчонки запричитали:
- Игорюха, отпусти, пожалуйста, посмотри какой он худенький: одни косточки под пушистой шкуркой.
Дарья подхватила:
- То, что шёрстка пушистая, говорит о том, что детёныш здоровый и способен выжить.
Игорь ослабил руки, присев на траву, выпустил зайчишку, тот кувыркаясь пустился прочь, смешно подбрасывая задние лапки. Все засмеялись облегченно, Игорь натянуто и как-то виновато улыбался. Дарья прижала мальчишку к себе, потрепала по непослушным вихрам:
- Ты всё сделал правильно, Игорюша, теперь он побежит к маме. Вы помните, я вам говорила о стерхах, белых журавлях?
Все загалдели утвердительно, тогда она предложила сесть на полянку и побеседовать о журавлях, о том, знают ли они, почему их деревня называется Журавли?
- Ребята, я думаю, что и Вячеслав Николаевич расскажет нам об этом.
Дети с интересом слушали, как учительница рассказывала о журавлях, а учитель географии явно любовался коллегой. По возвращению в школу спросил:
- Удивляюсь, Дарья Григорьевна, и как это вам так удается ладить с детьми? Ваше призвание – школа. Ведь учитель через себя может влюбить детей в предмет и напротив, отторгнуть. Вам замечательно удается первое, я бы посоветовал подумать над этим.
Дома Дарью ждало письмо от матери. Она писала, что вышла замуж официально и переезжает к мужу в областной центр, а квартиры они хотят обменять на двухкомнатную.
Она ответила в этот же вечер, поддержав идею об обмене квартир. За одним написала подружке Соне:
Сонечка, ты не представляешь, как мне нравится здесь в деревне. Люди трудятся тут сообща. Во время уборочной страды все имеющиеся организации (в том числе школа) помогали совхозу убрать урожай. Я со своими ребятами ходила на уборку картошки. Старшие классы заняты на уборке зерновых – ребята приняты помощниками на комбайны и трактора, девчата работают на зерноскладе. Наш директор школы потерял на фронте руку, но и он не чурается, работает в поле.
А как весело бывает у костра, на обеде. Мы все вместе едим печёнки, измазав-шись сажей. Но какие же они вкусные! Жаль, нет фотоаппарата, я бы выслала тебе коллективное фото.
Кстати, мой сусек в подполье до отказа набит овощами, которые для меня выхлопотал у совхоза директор школы Федос Тарасович, он заботится, как родной отец.
Не переживай, подружка, мой выбор правильный.

ПРОВОДЫ В АРМИЮ
Минул октябрь, а Санька так и не посмел подойти к Дарье. В начале ноября им с Робкой пришли повестки из райвоенкомата.  Проводины были назначены на четвертое ноября. В двух домах гуляли шумные застолья, собрались родственники, друзья. Молодёжь гурьбой ходила из дома в дом, провожая будущих солдат.
Санька маялся, все пришли, только Дарьи не видно. Когда веселье было в самом разгаре, вышел на улицу, навалившись на забор, долго глядел в сторону её домика. Вот сейчас он пойдет и повинится, попросит прощения. Скажет, что чёрт попутал с этим журавлём: хотелось доказать, что водятся эти птицы. Увидел журавля, голову потерял, выстрелил, вроде и целился-то не очень метко, а вот поди ж ты, попал на свою беду. Он решительно зашагал по улице на приветливый огонёк избушки.  Подойдя к домику, отметил, что светятся только окошки на кухне, тепло разлилось в душе, подумал: «Там за столом она обычно тетрадки проверяет». Пробрался через калитку палисадника к освещенным окошкам, заглянул в  первое, увидел только узкую полоску пола.  Гулко ударяла кровь в виски от волнения. Во втором  сквозь тонкие ситцевые занавески различил две тени  у стола. Пригибаясь, стал искать зазор в шторках и нашёл на свою беду: ясно увидел, как его Дашка и какой-то чужой, незнакомый ему мужчина, низко склонившись, голова к голове, сидят за столом. В глазах потемнело от оглушившей догадки: «Уже нашла себе новое утешение! Эх, ты, Дашка-Дарёнка, какой же ты оказалась дешёвкой!» Он отпрянул от окна, вжался спиной в простенок окон. Перед глазами повисло красное марево. Снедаемый ревностью и злобой, он не помнил, как очутился на проводинах в бондаревском доме. А когда там закричали: «Ермачёнку штрафную!» Залпом выпил граненый стакан водки. Как взрослый, бывалый мужик затряс головой, занюхал рукавом и тупо уставился в столешницу. «Вернуться, выхлестать все окна, как тогда Лизка. Только теперь не «плюс» на дворе, пусть помёрзнет!» И тут же всплыла в распалённом мозгу русская печка с жаркими углями в устье, а рядом она – Дашка. Зажмурив глаза, заскрипел зубами, тяжело встал из-за стола, помнит, как вышел на улицу, а дальше провал. Перевернулось всё, поплыло вверх тормашками, головы не поднять. Очнулся полураздетым, в чужой постели, замычал невнятное. Чьи-то сильные руки приподняли тяжёлую голову, поднесли к губам кружку, припал, жадно пил клюквенный морс. Переведя дыхание, потребовал:
 - Ещё!
Пока кто-то невидимый ходил за новой порцией питья, сел на кровати свесив ноги, ждал. Зашлёпали по крашеным половицам босые ноги, вспыхнул свет, он зажмурился ослеплённый. Когда глаза привыкли, оглядел комнату,  соображая, как он сюда попал. Перед ним улыбаясь,  стояла Ленка Гаврилова – мужняя,  разбитная бабёнка,  прославившаяся разгульной жизнью от вечно пьяного мужа.
- Живой? Ну и здоров ты, однако, насилу дотащила!
 Она протянула ему кружку, он снова выпил её до дна. Взглянул на хозяйку сумрачно:
- Кто тебя просил тащить меня сюда?
- Никто! – ответила с вызовом. – Ты предпочитал на снегу замерзнуть? Спасибо бы сказал!
- Ну, спасибо! Дальше что?
- А дальше и отблагодарить не грех, - с этими словами она выключила свет,  и вмиг оказавшись рядом,  повалила обратно на кровать, бесстыдно обвила жарким похотливым телом. Сашка не сопротивлялся, безжалостно мял, тискал рыхлое, разжиревшее, как у осенней утки, тело. Она хохотала утробно, с одышкой, подставляла жадные свекольные губы. Впустив пальцы в густую шевелюру его волос, перебирала,  накручивала на пальцы. Распаляемый животной страстью забылся, полностью отдаваясь власти страсти. Она, насытившись, отвалилась на бок, затихла. Когда Санька шевельнулся в надежде встать и уйти, удержала, выдохнула:
- Ай, ублажил, Ермачёнок – будто медку испила с тобой! Ты где опыту набрался, я ведь, грешным делом, думала, что первая у тебя, дай, думаю, причащу солдатика, не то уйдет в армию нецелованным. Говорят, к новой учительше бегал, неужели она постаралась?
- Заткнись, дура гулящая! Все вы г-гулящие! – он с силой отбросил руку, встал с кровати, шарил в темноте,  искал одежду.
Она хохотала развязно:
- Приходи на зорьке еще разок, мой-то дурак спит без задних ног.

Учитель географии с большим интересом воспринял просьбу Дарьи Григорьевны. Условились, что придет с большой географической картой прямо домой. Угораздило его явиться именно в тот вечер.
Дарья проводила учителя ближе к полуночи. За интересным разговором и чаем, не заметили, как провели время. Деликатно извинившись, коллега собрался уходить. Она вышла в сени следом, чтоб накинуть на двери крючок и отчётливо услыхала, как где-то рядом лихо наяривает гармошка, а молодые сочные голоса вторят ладу: «Как в солдаты меня мать провожала». Подумала невольно: «Верно говорят: кто празднику рад, тот  накануне пьян». Легла в постель, но деревенская гармошка не давала заснуть: видно, подгулявшая компания теперь высыпала на улицу.
В воскресенье весь день просидела в доме. Впервые за время пребывания в деревне  на неё нашла тоска. Покаялась, что не собралась съездить к матери: впереди еще два выходных дня. После обеда от нечего делать легла вздремнуть, слышала сквозь сон, как опять играла где-то рядом гармошка, сладко улыбнувшись, подумала: «Умеют на селе работать, но и гуляют беззаботно, лихо!»
Саньку Ермакова и Робку Бондарева провожало чуть не всё село, сойдясь на перекрёстке улиц два гармониста от двух компаний, соревновались в залихватской игре, распаляемые плясками и запевками румяных баб и девок.
Гармонистам за игру два горячих пирога,
А ребятам за измену, чтобы выросли рога,
- Запевала одна. Другая вторила ей:
В небе звезды загорелись, а потом погасли.
        Наши девки погуляли и открыли ясли.
Саньку мутило от вчерашнего, но помня смертную обиду, он всё же рассеянно озирал толпу, надеялся хоть напоследок увидеть, любимые  глаза. Но в ответ только ухмылялась Ленка Гаврилова с лиловым фингалом под глазом.
Лишь шестого ноября, отправившись вечером на торжественное собрание и праздничный концерт в местный клуб, она услышала новость о том, что не далее, чем вчера двух закадычных друзей проводили в армию.

С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ
Проплакав всю ночь в холодной постели (не было сил затопить печь), Дарья решила идти утром на поклон к Федосу Тарасовичу. Она напишет заявление об отпуске без содержания, якобы навестить мать, забрать свои зимние вещи, всё равно дети на каникулах, трёх дней ей хватит обернуться.
Директор школы, пожурив молодую учительницу: «Неужели нельзя было совместить поездку с выходными?!», - Все же подписал заявление.
Утром она уже была в областном центре. Прямо с вокзала поспешила в районный военкомат: время дорого!  Долго мёрзла перед высокими воротами с красными звездами, но лишь спустя часа два, узнала от проходивших солдатиков-новобранцев, что нужно идти в областной военкомат – новобранцы из района там. У областного протомилась ещё дольше, перемерзнув, но так ничего и не добившись, поплелась к матери.
Мать с жадностью расспрашивала дочь о деревне, о людях, обещалась навестить в ближайшее время. Опят журила за то, что она бросила учёбу. Дашке неприятен был этот разговор, она убеждала мать, что получит диплом на заочном отделении, что работа в школе устраивает.
Утром чуть свет опять приплясывала у глухих ворот военкомата. Изредка открывались тяжелые створки, крытые пологами машины въезжали туда и выезжали обратно. Насилу допросилась,  выкрикнув фамилию Сашки и Роберта, чтобы узнали в казарме. Новобранец прибежал нескоро, быстро просунул в решётку ворот скомканную записку. Она обрадовалась удаче, развернула бумажку, где корявыми буквами значилось, что Саньку Ермакова утром увезли на вокзал: забрал «покупатель» с северной морской воинской части, а Роберта увезли на Восток.
Не чуя ног, мчалась на вокзал. Казалось, что троллейбус ползёт как черепаха,  вот опять у него слетели «рога», и молодая водитель троллейбуса,  направляя их верёвками, пыталась вставить провода в клеммы. Дарья не вытерпела, выбежала из него и припустила бегом до очередной остановки. Запыхавшись, вскочила в автобус. Вот и железнодорожный вокзал. Бежала, летела, едва касаясь земли, задыхалась на пределе сил: «Только бы успеть!» Мелькали мимо люди, привокзальные строения. Лихорадочно думала на ходу: «Узнать, на каком пути стоит поезд!» В вестибюле вокзала толчея невообразимая, и монотонный голос диспетчера: «Скорый поезд  Северобайкальск-Североморск, отправляется с пятого пути, будьте осторожны». Расталкивая пассажиров локтями, вырвалась на перрон, оценила обстановку: первые пути заняты. Перекидной мост - нужно туда. Срываясь по скользким ступеням,  достигла верхней площадки, вон должно быть тот поезд! Опять летела чуть не кубарем уже вниз на перрон. «Скорый поезд  Северобайкальск-Североморск отправляется с пятого пути, будьте осторожны». Она на перроне, медленно мелькают мимо вагоны, поезд набирает ход, уже расплывчаты лица в окнах. «Сашка! Санечка!» – вырвался крик отчаяния. Бездумно шла,  убыстряя шаг вслед уходящему составу, остановилась, опершись на перила перекидного моста, только теперь почувствовав нечеловеческую усталость. Какой-то высокий дядька, спустившись с моста навстречу,  пафосно продекламировал:

                Уже вагоны унеслись и все и всё вокруг в тумане
Нам остается эта жизнь – немая жизнь воспоминаний.

- Девушка, не убивайтесь так, он  вернётся.
Тихо брела  на квартиру к матери, оставалось всего четыре часа до поезда, так толком и не побыла с ней, почему всё так бессмысленно?
Вернулась в Журавли, приступила к работе, уйдя в неё с головой. Только по ночам, оставаясь одна, не могла не думать о любимом.  Часто жгучая обида и досада сменялись в её сердце нежностью, тоска по нему – надеждой, что он сам всё поймет и вернётся, обязательно вернётся к своей Дашке-Дарёнке.