Учения

                УЧЕНИЯ

    В конце сентября 2015 года миновало пять месяцев моей службы в армии ДНР. В иных случаях было бы смешно считать месяцы, но для нашей армии, которой не исполнилось ещё и двух лет, такой срок  что-то значит.
     В эти же дни исполняется и 22-летняя годовщина событий осени 1993 года, которую я встречаю с оружием в руках. Всё-таки как бы ни было сильнО в этом мире зло, но в конце концов наступает и его черёд. Спустя 22 года очередное наступление Зла встретило достойный вооружённый отпор. Враг был остановлен на рубежах, удерживаемых нами по сей день. Восставший народ Новороссии защищён от растерзания, вопреки воле мироправителей возникли  Донецкая и Луганская народные республики.

     ...С того шикарного особняка, где жили раньше, мы съехали. Нас в порядке подмены должны были перевести на зимние квартиры в другой город, но дело зависло из-за каких-то несогласованностей, и мы опять застряли в Дебальцево. Здесь условия плохие: нары, один кран с водой на всех, дырявые крыши, битые стёкла.
      Зато у нас начались учения. Я наконец-то проверил пристрелку моего автомата, порадовался, что она очень хорошая, то есть при правильном прицеливании мой автомат бьёт очень точно. Один из наших командиров обучил нас порядку стрельбы: как надо подойти к огневой позиции, как правильно занять исходное положение для стрельбы. Оказывается, каждое движение должно быть точно выверено, все действия осуществляются в строгой последовательности. Данный порядок сразу напомнил мне работу машиниста метро, где должностные инструкции так же строго определяют все движения тела. Эта требовательность вызвана несовершенством склонной к ошибкам человеческой натуры.
Подобные жёсткие требования часто вызывают у нас неприятие, мы в этих случаях склонны думать, что и без этих сложностей сделаем всё как надо. Однако без особых приспособлений человек не сможет нарисовать даже правильной окружности, он неминуемо допустит при этом отклонения и неточности. Если подобного рода естественные промахи передадутся бездушной технике, то ничто уже не сможет исправить ошибку. Поэтому эти порядки придуманы не просто так, но заведены на основе горького опыта. Их цель - исключить в будущем те ошибки, которые уже случались, и за которые пришлось заплатить дорогую цену.

      Позавчера я стрелял из гранатомёта, отчего чуть не оглох, до сих пор голова звенит сильнее, чем обычно. При выстреле труба гранатомёта выбрасывает назад сильную струю раскалённых газов и ударную волну. Я как бахнул из гранатомёта, так сразу было ощущение будто из ушей что-то потекло. Уши заложило, а в голове появился какой-то особенный звон, причём со стороны правого плеча, с которого стрелял. От выстрела я был немного оглушён, поэтому плохо проследил, где разорвалась граната. Она улетела вперёд метров на четыреста и рванула в гуще деревьев, разросшихся вдоль протекающего по оврагу ручья. Примерно туда я и целился, но всё же оценить точность своей стрельбы не мог.
   Когда оглушённость немного прошла, я выстрелил второй раз, предварительно забив уши ватой. Теперь я целился и смотрел за разрывом гранаты более внимательно. Граната рванула метрах в двухстах левее того места, куда я хотел попасть. Такой результат никуда не годится, надо учиться стрелять из гранатомёта ещё и ещё. Дело осложняется тем, что учебные стрельбы из гранатомётов бывают очень редко, а когда и случаются, то сделать больше 2-3 выстрелов вряд ли хватит сил и здоровья, потому что от ударных волн можно получить контузию. Впрочем, надо заметить, что ударная волна от выстрела гранатомёта была в этот раз сильнее обычной из-за застрявшего в трубе гранатомёта постороннего предмета.
    На следующий день мы отрабатывали тактику пехотного боя в наступлении. Сначала прошли пешком по полю километра полтора, осмотрели рубежи, где и что мы должны делать, рассыпАлись цепью, затем вновь собирались в строй. Затем сели на боевые машины пехоты , стали выполнять те же действия с машины: где надо, высаживались с них, рассыпАлись в цепь и шли вперёд за машиной. Где надо, собирались к машине, прыгали в неё и ехали дальше. Эти упражнения мы выполняли трижды. Не смотря на стоящий на дворе сентябрь, день выдался жаркий. К вечеру мы сильно вымотались, хотелось пить. С обедом ничего не получилось, но оно и к лучшему: бегать после обеда по полю не было бы уже сил. Вечером мы вернулись в казарму, кое-как помылись, быстро поели и после вечерней поверки бухнулись спать.

    В тот день у меня произошёл неприятный случай: стоя на броне БМП и захлопывая крышку моторного отсека, я не убрал подальше ногу, отчего тяжеленный лист с размаху хлопнул по ноге. Меня спасли  бутсы со стальными вкладками в верхней части, благодаря которым я отделался лишь синяками да лёгким прихрамыванием. Эти бутсы я купил в Москве, собираясь в Новороссию, и одевал их очень редко из-за их тяжести и неудобства, предпочитая им обычные гражданские полуботинки белорусской фирмы "Маркос". Полуботинки чрезвычайно хороши во всех отношениях, я проходил в них все пять месяцев моей службы в армии ДНР, но на полевые учения командование приказало всем одеть берцы. Я, имея бутсы, не стал покупать берцы, и главным образом из-за и без того большого количества вещей, управляться с которыми очень хлопотно. Поэтому собираясь на полевые учения, одел бутсы. Они не дотягивают немного до берцев из-за отсутствия голенища, но в произошедшем случае берцы никак не могли бы спасти кости стопы от раздробления. В бутсах же я отделался лишь ушибом, с которым продолжал ходить и даже бегать.

   
    Езда на БМП живо напомнила мне срочную службу в рядах советской армии, где у нас были вождения и стокилометровые марши на других гусеничных машинах. БМП я видел тогда только со стороны, они напоминали мне какие-то лодочки, быстро несущиеся по заснеженным полям, словно глиссер по водной глади. В этот раз ехать на "лодочке" довелось уже мне самому.
  Как и 35 лет назад, при взгляде с брони душу охватил восторг от вида трогающейся с места колонны бронетехники. За всю мою жизнь мне довелось управлять множеством разных машин, водил я и поезда метрополитена, но всё это не идёт ни в какое сравнение с ездой на гусеничной бронетехнике. Здесь ты управляешь почти несокрушимой мощью, здесь ты ощущаешь надёжность и силу техники, здесь пространство перестаёт тебя ограничивать, связывать твои перемещения, чинить тебе преграды и препятствия. На БМП летишь по полю, пересекая колеи под прямым углом, что для колёсных машин, наверняка, значило бы поломку и застревание. БМП же проходит эти колеи поперёк, не дрогнув. Кочки, объезжаемые колёсными машинами, БМП срезает, не чувствуя. Овраги и широкие ямы она проходит, словно яхта по морским волнам, поднимаясь на гребень и  мягко спадая  с него вниз, затем поднимая нос и взбираясь на следующее возвышение. В узком заболоченном овраге наша машина упёрлась носом в покрытое камышами дно, но наш механик-водитель отлично справился с управлением. Машина на какое-то мгновение остановилась, но затем, напрягшись и изрыгнув клуб сизого дыма, медленно двинулась вперёд, натуженно урча своими механизмами. Срезав острым носом кусок заболоченной почвы величиной с копну, машина взобралась на другой берег, вынося чёрную сырую землю с пучком торчащего из неё зелёного камыша. Далее мы неслись по степи с огромной для бездорожья скоростью порядка 50 км/ч, легко и мягко преодолевая неровности, плавно покачиваясь на воронках от разорвавшихся снарядов. Но вот машина достигла рубежа высадки десанта, то есть в этом месте все мы - командир отделения, пулемётчик, его помощник и гранатомётчик выпрыгнули из движущейся машины на ходу и рассыпались в цепь.
  Итак, рассыпавшись цепью, мы двигались вперёд короткими перебежками рядом со снизившей скорость нашей машиной. Двое вели подавляющий огонь, давая вперёд короткие очереди из пулемёта и автомата, остальные перебегали вперёд, затем мы менялись, пропуская пулемётчиков вперёд себя. Выполнив поставленные задачи, мы сели назад в нашу машину и понеслись на ней на исходную позицию. По пути встретилось множество воронок от мин, так как перед началом нашей атаки это место обстреляли миномётчики. Миномётная батарея действовала очень слаженно. Приятно было видеть дружный залп и вырвавшиеся из стволов орудий огоньки. До нас докатились раскаты выстрелов, а вскоре вдали, ровно по одной линии, взметнулись пыль и дым разрывов выпущенных мин. Миномётчики сработали хорошо: мины легли по порядку, а не вразнобой, причём все разрывы последовали в одну и ту же секунду. За первым залпом последовал другой, третий - и опять всё чётко, всё слаженно! Теперь наша машина на большой скорости искусно виляла между оставшимися от разрывов мин воронками. Здесь опять сказалось мастерство нашего мехвода, пожилого, но ещё вполне крепкого мужчины.
   Вскоре мы вернулись на исходную позицию. Уставшие, проголодавшиеся, испытывающие жажду, пыльные и грязные, но при этом довольные, мы вернулись в наш солдатский дом. Надо отметить, что и во время службы в советской армии, и сейчас, будучи в армии ДНР, трудности службы на учениях воспринимаются совсем иначе, чем трудности гарнизонного порядка. Каким бы вымотанным ты не возвращался с учений, но в душе всегда есть удовлетворение, которого не даёт гарнизонная служба. Однако жизнь не может состоять из одних лишь удовлетворений, как и наша пища не может состоять из одних пироженых и тортов. На службе нужно исполнять и неинтересное, как в пище нужно есть и обычный хлеб.

   Тем временем наступил октябрь. Октябрь 2015 года...
Осень всегда располагает к раздумьям, к грусти. Ничего плохого в таком расположении души нет, напротив, оно по-своему хорошо. Размышления о прожитой жизни, об ошибках молодости, о своих взаимоотношениях с родными и близкими - всё это необходимая часть нашей духовной жизни. Я бы даже сказал, едва ли не самая важная её часть. Служба в армии со всеми её тяготами и грубостью в общении на самом деле ещё лучше оттеняет такие раздумья, усиливает их, делает более чёткими и яркими. Одно лишь плохо здесь: это недостаток свободного времени и возможности уединения. Оттеняющих же событий в нашей воинской жизни предостаточно. Например, продолжающиеся учения на полигоне.

Для пьянства есть такие поводы:
поминки, встречи, свадьба, проводы... (Роберт Бернс)

   С утра поднялся сильный ветер, резко похолодало, а потом к пронизывающему ветру добавился дождь. Мы прошли пешим строем около километра, построились, выслушали инструктаж. Вымокшие, мы сели по нашим холодным боевым машинам.

    Проехали в них немного, затем вышли из машин и вновь выстроились на холодном ветру под дождём. Стояли мы таким образом не очень долго, но это время показалось мне бесконечным. Во всяком случае, вымокли мы теперь уже окончательно, сырость заползла даже под разгрузки и бронежилеты. Наконец, сам промокший и продрогший ротный  Иван с позывным "Дикой" скомандовал нам укрыться в лесополосе, оборудовать в ней места для ожидания. Лесополоса состояла главным образом из дуба с примесью ясеня, клёна и некоторых других пород. Я поначалу боялся, что в таком лесу не окажется сухих сучьев, но хвороста оказалось в достатке и вскоре у нас запылали костры.
   Сразу стало веселее. Я скинул разгрузочный жилет, бронежилет, просушил их по отдельности, при этом обсушился и сам, благо сухие дубовые сучья давали очень много жара. Ветер среди деревьев тоже был не столь жестокий, как в открытой степи. Однако ближе к вечеру мы вновь построились, и продрогнув до костей на холодном ветру, двинулись в учебную атаку. Дождь к тому времени прекратился, но холодный ветер не утихал.
   Мы шли по степи колоннами по 5-6 человек, затем рассыпАлись цепью и по двое-трое двигались вперёд короткими перебежками, потом вновь собирались в отделения, бежали, и опять рассыпАлись в цепи. Под ногами путались удивительно крепкие степные травы, местами стеной стоял засохший чертополох, вонзающий в открытые участки тела свои острые, словно иглы, колючки. Попадались ямы, кочки, овраги с камышом. Бежать по ним с автоматом, гранатомётом, в бронежилете, разгрузке и каске, да ещё обутым в тяжёлые ботинки, было очень тяжело. Я спотыкался, задыхался, глаза вылезали из орбит, рот забивала противная, тягучая слюна. Но отставать нельзя - я бы начал тогда ломать строй. Ничуть не легче было и моим товарищам, а пулемётчику приходилось ещё тяжелее, ведь пулемёт Калашникова вместе со снаряженной патронами лентой тянул ещё больше. Однако никто из товарищей не отставал, все бежали вперёд. Бежал и я вместе со всеми, бежал из последних сил, ... ну, кажется, всё! Больше не могу! Задыхаюсь!
  Сбавляю ход, но соратники сразу начинают удаляться вперёд. Кажется, нет уже сил их догонять, но тем не менее я заставляю себя вновь перейти на бег и всё же догоняю своих. Однако и товарищи мои тоже выдохлись и уже не могут бежать так быстро, как поначалу. На соседних участках становится всё больше отстающих, и мы переходим с бега на шаг. Передохнув таким образом, вновь рассыпаемся цепью и бежим вперёд.
  Сначала выбегаю я с моим помощником, и припадая на колено, делаю условный выстрел из гранатомёта. Затем вперёд выбегают трое наших с пулемётом и автоматами, они ведут условный подавляющий огонь. Под их прикрытием мы с помощником опять делаем рывок вперёд, и так наша атака продолжается ещё на протяжении метров трёхсот. Затем, вконец измученные и выдохшиеся, мы возвращаемся на исходную позицию, пройдя назад пешим строем около двух километров.

  Опять ветер, опять холод, опять мы насквозь мокрые, но на этот раз уже не от дождя, а от пота. Промокшие, продрогшие, шатающиеся от усталости, мы уже в темноте грузимся в наши "Уралы" и отправляемся наконец-то в расположение, где нас ждёт гора неразобранных личных вещей и постельных принадлежностей, впопыхах собранных и вывезенных из палаточного лагеря учебного полигона, где мы ночевали предыдущую ночь.
   И вот в кузове  "Урала" начинаются разговорчики о ста граммах. Мол, после такой жути без ста грамм ну никак не обойтись. Я слушаю и недоумеваю: спал, ходил, стоял, бегал, промокал, мёрз вместе со всеми в общем строю, без малейшей поблажки. Но мне даже в голову не идёт мысль о водке, она мне даром не нужна, мои же товарищи, будучи все кто намного, кто немного моложе меня, прямо-таки стонут от усталости и мечтают о водке. Больше всего опечалил меня ротный, дозволивший выпить по чуть-чуть после отбоя...

  Ну что тут скажешь? Слаб человек, только и всего. Замёрз, устал - и сразу тянется к водке, будто без неё не обойтись никак. На самом деле никакой нужды в спиртном нет, и я отлично чувствую это по себе, сидя вместе со всеми в кузове армейского "Урала".
Намного лучше водки был бы порядок в нашем тыловом обеспечении, при котором не приходилось бы суматошно собирать-разбирать сваленные в кучу вещи, где они непременно путаются, теряются и портятся. Что же касаемо погоды, так мы в конце концов не жители тёплого Средиземноморья, холодные ветра и дожди нам не в диковинку, нас ими не запугаешь.
   Замёрз? Продрог? В расположении нет бани и тёплого душа? Попей горячего чаю, и всё будет хорошо. Даже кружка простого кипятка, выпитого в отсутствие чая, вполне позволяет тут же придти в себя, и вовсе ни к чему прикрывать промозглой погодой своё желание получить приятные ощущения от спиртного. Никакой потребности в спирте не вызывает усталость и сырая холодная погода, в чём я сегодня и убедился в очередной раз. А может.... к такой погоде за 54 года своей жизни я просто привык?