Скелет

Мы стоим в этом ливневом форте. Рядом со мной скелет. Под его ребрами зачем-то бьется красное сердце. А его глазницах горят карие глаза, отражая дождь. Все его кости, звякающие друг об друга при движениях, покрывал слой пыли. Между ребер паутина и в ней сверкают капли темной воды. А череп пожелтел от солнца.
Ливень в этом заброшенном форте никогда не прекращался. Но его капли не попадали на нас, не смывали мысли с лица и пыль с костей моего спутника. Если сказать точнее, я его спутник. На нас не могла попасть холод и обида дождя.
Я положила руку на его пульс. Он ни чувствует, ни прикосновений, ни собственных движений, ни тепла, ни холода, ни запахов. И может только видеть. Но я чувствую, как незаметно бьется его пульс. Значит, он жив. Его глаза смотрят на меня и в них вопрос. Я произношу шелестом слова: «Ты – живой».
Несмотря на то, что он не может что-либо ощущать и даже говорить, я верю в его жизнь. И хочу показать ему что-то красивое, что-то воистину прекрасное. Я увожу его из этого здания, похожего на склеп. Подальше от пристани, при этом форте. Вокруг не души и гроза. Я веду его на холм, ближе к небу и цветам.
И наконец, мы стоим на этой поляне, залитой солнечным теплом, с перхающими вокруг бабочками-чудесами, шлющими нам приветы и приклоняющими головы.
Мы смотрим на ливневый форт и пристань. Здесь нет необходимости в тяжелой обуви и в обуви как таковой, не имело смысла надевать украшения или красить глаза,  И мне стало до боли важно узнать, может ли он чувствовать красоту.
Здесь цветов больше чем в любой наисветлейшей душе. Они красивее, чем любая не придуманная вселенная. Больше фиолетовой яркости, чем за снаружи всех измерений. А солнца больше, чем над самой темной тенью, больше чем может отражать обе луны. И этот свет ярче, чем его глаза. Он льет свое золото на эту впервые за сто лет увиденную красоту. И не хочет слепить глаза.
Здесь можно танцевать в душе. Убивать себя самого и воскрешать в тот же миг. Здесь можно курить нескончаемую весну и влюбиться в самого себя. Здесь не стыдно признаться в самых скрытых чувствах. В тех, о которых и сам еще даже не догадываешься. И о них знает уже тот, кому они посвящены.
Бабочка садится на мои волосы. Сердце живого скелета бьется сильнее мотора реальности. Быстрее сердец мертвецов под снегом. Его пальцы резко хватают эту маленькую душу и сжимают ее в кулаке. Но она еще жива и ее крылья бьются внутри костяной тюрьмы. Он подносит эту тюрьму к моему уху и я улыбаюсь шепоту ее крыльев. Он отпускает это создание на волю, чтобы оно и дальше носило чужие немые желания к исполнителям.
Скелет смотрит на меня и его глаза улыбаются, смеются самым искренним смехом, красноглазым солнцем.
А я танцую от разлитого света в душе. Шаг, в сторону, шаг на месте, назад, вперед. Шаг в сторону, шаг, на месте, шаг, пируют, шаг, шаг, в право, шаг в сторону. А я танцую под минус совей души. Шаг, в сторону, шаг…
Скелет подходит ко мне и кладет мне руку на плечо и мои танец замирает. Интересно, умеет ли он чувствовать?
Теперь мы танцуем в одной душе, вместе. Вместе по всей поляне, будя насекомых и прочую жизнь здесь, громом костей. Майские жуки и их бумажные тонкие души без чернил вылетают из зарослей цветов. Маленькие птицы, словно колибри слетаются на этот танец. Мотыльки, что зарывались в землю своих страхов, раскапывают себя из нее. И всё, что имело хрупкую жизнь в себе, слетелось на этот танец двух половин душ.
Та самая бабочка, которую он держал в руке, влетает под его ребра, к сердцу и растворяется в нем. И всё, что живет и цветет в этом месте, спешит за ней, медленно заполняя моего гостя в этом мире с двумя лунами и бесконечными днями.
Это происходит из-за биения двух душ в этом танце. И его мертвое тело постепенно перестает выглядеть мертвым.
Его ноги из цветов, и корней, его кожа из чешуек с крыльев бабочек, его волосы из цвета солнца. Небо нашло отражение в его карих глазах.
И теперь он может говорить, слушать, ощущать среду и самого себя в этой вреде. Но его душа умерла под этими движениями танца. И свою я похоронила с ним.