Д-да, вы узнали. Риальто, что ж ещё. Сердцевина городской жизни во все эпохи. Синьор Антоньо, много раз и часто в Риальто поносили вы меня, из-за моих же денег и процентов, плевали на жидовский мой кафтан, за то, что я лишь пользуюсь своим. Там они все и тусовались, и с дамами пётит виртю вместе - те как раз с моста трясли своим закорсажным богатством, привлекали залётную птицу, проплывающую под сводами на гондолах - вид снизу на все прелести барочный, сладкий, авантажный. Народ женской в Венецы ко греху телесному зело слаб. И многие девки живут особыми домами, тех есть в Венецы болше 10000, и в грех, и в стыд себе того не вменяют, ставят себе то вместо торгового промыслу. Это царский стольник, Толстой Пётр Андреевич, великий был проказник до глубокой старости вплоть. Он и наименование путана выводит от понтана, примостная то есть, примостившаяся. И ведь проект моста утверждался по конкурсу, и принимали в том конкурсе участие все виднейшие архитекторы эпохи, Микельанджело в том числе, а выиграл - крепкий хозяйственник, венецианец, всю жизнь проведший в забивании лиственничных свай в ползучие придонные сели, так и оставшийся в истории под прозвищем дель Понте. Вот и мой бывший тоже раз так выиграл конкурс в универе, на добросовестности и на том, что я участвовать не стала, а помогала ему чертить. Всё думала, как бы пооригинальней да полакомей угодить, любовь покупала. И получила, что заслужила: через минуту после оглашения результатов он забыл о моей помощи, совершенно, причём, искренне забыл. И маман его забыла, как я вечера напролёт просиживала у них с рейсфедером в обнимку, тоже совершенно искренне. Тогда его и послали в Италию. Девяностые, нищета, первая в жизни загранпоездка. Он нам полароидную фотку оттуда прислал, не указав даже город (поездка была именно что галопом по Европам): он на каком-то приеме, с бокалом в руке и в костюме с выпукного (красивый был, падла), а за спиной - мутные фрески и трилистники балконных перил, сквозь которые - канал, и закат, и нечто тортоподобное сбоку. Я эти трилистники потом с лупой изучала, чтобы понять, где он был, и почти уверена, что был здесь, да, в этом самом палаццо на канальном повороте, что, собственно, логично - это же административное здание университета Ка Фоскари. Зал, в котором он был сфотографирован, вероятно, тот же, где пятнадцатью годами раньше умер, прямо во время лекции о Гольдони, доцент Марио Баратто, и где тремястами годами раньше дож Сильверстро Вальеро принимал прибывшего инкогнито царя-батюшку Петра Алексеича. Ах, кофе стынет, тонкий месяц в небе лодочкой ныряет, под стрекозьи серенады сердце лёгкое зевает... Дальше - барочное непотребство Ка Реццонико, благодаря зефирам его амурам я и определила локацию с полароидной картинки. Роскошный дворец, нагло-роскошный, весь в рокайях и перехлёстах, музей. Восемнадцатый век, ридотто, карнавал нескончаемый и утомительный, маски на всех - от служанки до госпожи, от монахини до куртизанки, казино, свечи, зеркала, пудра париков, белые чулки, кринолины, до пупа заголённый дамский перед, Казанова. Есть там одна картина в зале полишинелей: пёстрая толпа, смесь одежд и лиц, то ли встречает, то ли провожает корабли Нового Света, и каждый занят своим: шустрит, жульничает, блудодействует, один только синеглазый мальчуган лет десяти смотрит, как завороженный, на эти паруса... Да, мальчик плачет, солнце смотрит с выси, и прекрасно видимо ему, как на тот корабль седые крысы принесли из Африки чуму...
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.