Людоед

После окончания восьмого класса меня отправили на всё лето к тётке Таисье. Жила она на Дальнем Востоке, в совершенно глухом местечке – посёлке Снежный. Чтобы добраться туда, сначала надо было доехать на автобусе из Комсомольска-на-Амуре до районного центра – посёлка Солнечный, а уже оттуда, раз в неделю, ходила грузовая «вахтовка» в Снежный.

Вдоль дороги, которая петляла по сопкам, частенько встречались разобранные завалы из огромных деревьев. По свежим спилам могучих стволов становилось понятно, как нелегко было порой пробираться в заповедный Снежный, после буреломов. Посёлок, дворов на двадцать, затаился среди высоченных сопок, заросших вековой тайгой. Вокруг домов густо росла дикая малина. Воду брали из единственного в посёлке колодца или из лесных родников, которых было здесь немало. Вкуснейший хлеб пекли в маленькой избушке-пекаренке. Напоенный ароматами чистого леса воздух был так вкусен, что казалось – его можно было намазывать на хлеб, как масло, и есть.

После города, здесь дышалось так вольно, во всю грудь, что всё время хотелось что-то делать, куда-то бежать, что-то исследовать. Чем я и занялся, самым  активным образом, пропадая в тайге целыми днями. А когда созрела дикая малина, разливаясь алыми озёрами в распадках меж сопок, я пасся на малиновых полянах, опасаясь только медведей, которых тут было гораздо больше, чем местных жителей. Однако, мои ангелы хранили меня от таких встреч весьма надёжно.

По вечерам, после ужина, я залегал с книгой. А тётка Таисья, обычно, сидела за вязаньем. Была она женщиной сурового нрава. Если что-то вызывало её гнев, могла так запустить «по матушке», что и полудикие местные мужики вздрагивали от страха. При Сталине отсидела Таисья два срока. Первый, после ареста мужа - командира РККА, который попал под репрессии вместе со своим прямым начальником маршалом Блюхером. Того, как известно, расстреляли, а полковник Нестеров, выпускник Военной академии, в первые дни войны, был по его просьбе выпущен из Дальлага, чтобы в высоком звании «рядового» смыть кровью свою «вину» перед Родиной. Вскоре и погиб.

Второй раз села тётка Таисья уже после войны, по какой-то экономической статье, за растрату, которую совершил главный бухгалтер предприятия, на котором она работала тоже бухгалтером.  Два срока не сломали её, но и не сделали мягче характером, как вы понимаете. Пару раз нарвавшись, я лишний раз тётку расспросами не беспокоил, благо, что интересных книг у неё было много – остались от двух сыновей, которых она смогла вырастить достойными людьми, несмотря на тяжёлые жизненные испытания.
 
Иногда, по вечерам, заходил к ней на чаёк с вареньем сосед  - по-библейски красивый и величественный дед с волнистой белой бородой до пупа. Они пили чай и тихо беседовали о чем-то своём. Дед частенько прерывал беседу молитвами и истово крестился на тёмную икону, что висела в красном углу просторной горницы. Дед этот считался местной знаменитостью – лечил всю округу травами, был искусным костоправом, мог даже роды принять. Всё это для здешнего захолустья, где даже медпункт отсутствовал,  было просто спасением. Никто и никогда не слышал от него матерных или просто грубых слов. Серые глаза его лучились добротой и готовностью помочь любому, кто попал в трудное или опасное положение. Даже самый последний и презираемый всеми алкаш мог найти в доме деда помощь, еду и пристанище.

Как-то дед пришёл к тётке очень расстроенным. Навострив ухо, я узнал, что к нему на двор повадилась самка рыси. И когда она пыталась стащить порося из свинарника, дед застрелил её. Осматривая труп неудачливой воровки, он обнаружил, что соски у рыси сочатся молоком, и очень расстроился, что её детки пропадут без матери. Несколько дней искал он по тайге маленьких рысят, но так и не нашёл. Дед казнил себя за это, а тётка его жалела. В разговорах с ней, диковинный дед частенько тяжело вздыхал и говорил, что скоро призовёт его Господь и как он боится помирать, потому что Господь его не простит, и он непременно попадёт в ад на вечные муки. Раздираемый любопытством, я как-то не удержался и спросил тётку, почему такой праведник боится попасть в ад? Тётка рявкнула на меня, по своему обыкновению, и больше я не лез к ней с расспросами.

Лето катилось к закату. Скоро за мной должен был приехать отец. В эти самые последние дни моего гостеванья, тётка Таисья, что называется - отпустила вожжи, стала необычайно тихой и доброй. Всё старалась меня угостить чем-нибудь вкусным. Пару раз даже по голове погладила. За её суровым характером стала проглядывать обычная Русская Женщина, в величии и доброте которой, кроется большая часть той силы, что и позволяет российскому народу не только самому выживать в тяжелейших испытаниях, но и сохранять в себе отзывчивую на чужую боль душу.

Приехал отец. С жадностью горожанина принялся добывать малину вёдрами, от которой на окрестных полянах просто алело в глазах. Все полки на кухне тётки заняли банки с малиновым вареньем. И вот, в самый последний день, тётка усадила меня одного за стол и сказала, глядя на меня с тихой печалью в глазах: «Ты всё хотел узнать про деда Михея, почему он смерти боится? Так вот, не смерти он боится, а суда Божьего. Он всю войну прошёл и лез в самое пекло, а ни одной раны серьёзной так и не получил. Ты сегодня уедешь. Я старая уже, а Михею и вовсе уже под девяносто – нас, наверное, больше и не увидишь никогда. Так вот, слушай. В тридцатые ещё годы, пошёл Михей с двумя товарищами по тайге золото искать. Пробродили всё лето и осень. Заплутали. Посёлков то тогда совсем мало было в этих краях. Припас у них вышел. Морозы начались. В общем, оголодали они страшно и в муке голодной, Михей с товарищем сговорились, и убили третьего. А потом и съели его. Выжили. Вышли к жилью. Про товарища сказали, что в тайге сгинул. Обычное дело. В войну второй погиб, а Михей всю прошёл. Сам смерти искал, геройствовал. Пришёл с войны весь в орденах - медалях. Стал людей лечить, всем помогать, да молиться день и ночь. Вот так и прожил всю жизнь, всего себя людям и Богу отдавая. А теперь помирать боится. Ведь это смертный грех – человека, себе подобного, съесть. Вот так вот!»

Тётка закончила свой рассказ, долго смотрела в окно, потом перекрестилась на тёмную икону в углу и что-то зашептала. В моей подростковой голове это потом долго не могло улечься на свою полочку. «Как же так?! – думал я – Один из самых светлых, добрых, красивых и праведных людей, которых я видел в своей ещё недолгой жизни и вдруг – людоед?!» Честно говоря, это и до сих пор не нашло законного места в моей памяти и оценки своей не нашло. И осуждать деда Михея я до сих пор не смог себе позволить. Да и нет у меня такого права. Слишком трудные задачи порой ставит перед нами Всевышний…