Бессмертный полк. мой папа

Нодар Хатиашвили


                БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК. Мой папа.


Мой папа почти никогда не рассказывал о войне, но я помню, какая была радость, когда мы узнали о первой награде папы. Мои воспоминания я описал так в повести «Свет отлетевших дней»

Дети, это ваш папа…

«Помню, после страшных мучений, когда мы, наконец, добрались до Тбилиси, нам, как беженцам, предоставили одну комнату с выходом на большую деревянную веранду в двухэтажном кирпичном доме на стыке улиц Энгельса и Давиташвили. Жители этого дома нас хорошо приняли, особенно соседи по веранде. Все жалели маму, красивую, тихую, скромную, одну с четырьмя детьми, муж которой на войне. 
В одно прекрасное утро на веранде появился почтальон, который радостным голосом вещал нашу фамилию, а, увидев меня с братом, подошел к нам и, лаская меня по голове, спросил: «Не ты ли сын героя?».

Я стоял как зачарованный светящейся добротой и гордостью постороннего человека и молчал. Появилась мама, высыпали все соседи по веранде. Почтальон поцеловал маме руку и торжественно вручил ей и нескольким соседям три газеты с портретом папы на первой странице. Мама, облепленная нами, растерянная, со слезами на глазах, только и повторяла, глядя  на портрет в газете: «Дети это ваш папа… ВАШ ПАПА… НАШ ПАПА…».

Кто-то из соседей вынес чачу и попросил почтальона выпить стаканчик и попробовать сулугуни. Кто-то хотел дать деньги за газеты, а почтальон возмущенно говорил: «Генацвале, рогор гекадребат… Дорогая, как же вы можете себе такое позволить,… как можно думать о деньгах, когда несешь людям такую радость? Это ведь и моя радость». И сколько соседи не просили почтальона задержаться и попробовать угощение едва ли не каждой хозяйки дома, он был неумолим, сказав: «Я бы с удовольствием, но поймите меня, эта радость для всех…  День такой короткий, а надо успеть обрадовать как можно больше людей».

Весь день был праздничным. Вечером пришла бабушка Соня – папина мама. Она вся светилась от гордости и радости, хотя глаза ее часто наполнялись слезами при упоминании о папе. Нам она принесла сладостей, а маме газету, но, увидев их сразу три и услышав мамин рассказ о сегодняшнем утре сказала с улыбкой: «Мир не без добрых людей».

Соседи, узнав, что пришла папина мама, – мать героя, – заполонили нашу комнату так, что пришлось выносить стол на веранду.  Вскоре со столами соседей наш стол превратился в праздничный – длиной во всю веранду, накрытый разными скатертями, на которых красовались тарелки лобио, пхали, сулугуни, вперемешку со всевозможной зеленью. Венчала блюда бутылка вина. Все это устроили наши соседи, а на красивых стульях, как на троне, сидели бабушка и мама.

Единственный мужчина, «нюхавший порох» еще с первой мировой войны – дядя Шота – объяснил всем, какой тяжелый урон понесла немецкая армия в первые дни войны, лишившись нефти Плоешти и порта Констанцы, которые сейчас охвачены пламенем пожара благодаря папе и его дивизии».

А как об этом  событии пишет Александр Прагер  в книге «Советская авиация в боях за Крым, 1941-1942 годы»

«В ночь на 23 июня по заданию командира бригады полковника Георгия Хатиашвили звено ДБ-3 и четыре СБ нанесли первый удар по главной военно-морской базе Румынии — Констанце, а два СБ — по Сулине. В последующие дни бригада стала действовать почти всем составом. Взаимодействуя с частями Красной Армии и кораблями флота, авиация систематически бомбила военные объекты врага, находящиеся в глубоком тылу, сражалась в небе южной Украины, отражала налеты немецких самолетов на советские базы, вела воздушную разведку».

 А вот как  Раков В.И.  пишет о папе  как о руководителе и  при освобождении Ленинграда. в книге «Крылья над морем»

«Хатиашвили обладал большим опытом, летал на самолетах многих типов. К тому же он был образованным специалистом, одним из немногих авиационных командиров, окончивших академию. Я не мог понять, почему начальство его не очень ценило. Возможно, предубеждение Русакова (Русаков тогда командовал военно-воздушными силами Черноморского флота)  объяснялось и тем, что сам он опытным летчиком отнюдь не являлся, да и серьезного авиационного образования не получил, окончил лишь краткосрочные курсы переподготовки, попав туда техником».

«Погода действительно была сверхнелетная. Снежные заряды, как в Заполярье. А зимний день такой короткий — антипод ленинградской белой ночи.
Отличились штурмовики Хатиашвили. Георгий Иванович уже почти год командовал 9-й авиадивизией. После этого наступления она стала краснознаменной и получила наименование Ропшинской.

В сплошном снегопаде штурмовики носились над самыми окопами противника, не давая ему поднять головы. А наши пехотинцы с громким «ура» шли в атаку. Штурмовики улетали, и пехоте становилось труднее. Где-то она продвигалась ползком, где-то залегала под огнем оживших немецких минометов и пулеметов, но проходили минуты, в воздухе появлялась очередная смена штурмовиков, наступающие сразу чувствовали облегчение и быстрее пробивались вперед.

Большими группами не летали из-за плохой погоды. Да при нескольких заходах на цель, которые делало каждое звено, в большой группе они бы только мешали друг другу, а так можно было действовать свободно. Отбомбил, отстрелялся, зашел снова, все повторил и, покачав крылом, улетел на аэродром. Через десять минут после посадки на самолеты опять подвешены бомбы, в баки долито горючее. Если, конечно, вылет прошел благополучно...

Разделившись на смены, штурмовики Хатиашвили все светлое время суток с самыми минимальными перерывами сопровождали нашу пехоту.
Особенно отличились они в первый день. В штурмовых полках Ленинградского фронта из-за плохой погоды не смогла вылететь чуть ли не половина самолетов. Поднимались в воздух только старые, опытные экипажи. У Хатиашвили летали почти все.

Для лучшего управления своими летчиками Хатиашвили перенес командный пункт в танковую дивизию, которая шла с Малой, Ораниенбаумской земли пока вслед за пехотой, чтобы затем войти в прорыв и двинуться на восток, на Ропшу и Красное Село, навстречу нашим войскам, наступавшим от Пулкова.
Но до соединения частей было еще несколько дней тяжелых боев. Приходилось брать метр за метром. Даже и не очень большое, на первый взгляд, продвижение, достигнутое в первые сутки, являлось в действительности серьезным успехом.

Укрепления врага затрещали, и это было началом разгрома.
Хатиашвили на танке командира дивизии выдвинулся до самой передовой и оттуда подавал команды.
— Ястреб-два, Ястреб-два! — вызывал он находившегося в воздухе командира эскадрильи. — Я Орел! Повторите атаку южнее населенного пункта. Там минометы!
И ведущий группы штурмовиков сразу же направлял огонь на указанную цель по ориентиру, данному командиром дивизии.

После разгрома немцев под Ленинградом, в январе 1944 года, Георгия Ивановича наградили орденом Красного Знамени. Сделало это командование Ленинградского фронта, восхищенное действиями его дивизии.
Восхищаться действительно было чем. В такую погоду, зимой, когда неосторожно дунешь на прицел — и он затуманится, так что цели уже не видно, а самолет стремительно несется вперед, вот-вот проскочит мимо, — в этих условиях летчики дивизии Хатиашвили совершали по три вылета в день».

«Генерал-полковник Жаворонков уехал в Москву. После его отъезда Самохин спросил:
— Согласен пойти заместителем к Хатиашвили?
Я согласился сразу. Георгий Иванович был человеком, с которым хочется работать — умный, деятельный, решительный командир. Знал я и о том, что в его дивизии немало прекрасных летчиков, которыми по праву гордилась Балтика».

Опубликован рассказ в журнале "Московский перманентный ж-л «Наблюдатель жизни» 10(106)2016г".