Глава 1. Вновь на Ленинград?

Посвещается мой бабушке Вере Федоровне Алексеевой (Кузнецовой)1921-2006гг..)


   Пара "охотников" шла на посадку, строго выдерживая строй правого пеленга, словно на параде, педантично четко заходя в створ очищенной от снега посадочной полосы. Слегка покачав узкими плоскостями, истребители выпустили "выросшие" прямо из-под фюзеляжа длинные "ноги" и, через несколько мгновений растаяли в снежном вихре, поднятом бешено вращающимися лопастями винтов. Наконец, рев моторов стих, оба самолета пробежав несколько десятков метров, выскочили из оседающей завесы и, на тормозах отвернув в разные стороны, замерли посреди летного поля.
Граненые, плоские створки пилотских фонарей откинулись вправо и, из утробы худых и вытянутых фюзеляжей "Густавов" (*), появились "зашитые" в кожу с меховыми отворотами пилоты.
- Хайнц!
- Что?
- Ты сегодня угощаешь!
- Я? - Хайнц, незамеченный до сего момента в сколько-нибудь значимых проявлениях щедрости, отнюдь не обрадовался жизнерадостному восклицанию своего ведомого.
- Ну не я же свалил "курносого". Как ни крути, а за сотую победу нужно проставляться, Хайнц. За такое я бы всю эскадру упоил!
- Да поставлю. Поставлю, - выдохнул Хайнц, освобождаясь от лямок висевшего за спиной парашюта.
- Сейчас пойду к командованию - выпрошу шнапс.

В избе, которую занимало командование истребительной эскадрильи, было душно и дымно. После прохладного апрельского воздуха и пусть морозного, но солнечного дня, на котором Хайнц провел добрых три часа, атмосфера штаба ему показалась гнетущей. Это ощущение еще больше усилилось, лишь стоило Хайнцу пройти из сеней внутрь избы.
Его командиры вместе с какими-то офицерами, прибывшими как минимум из штаба эскадры, в напряжении, сгорбившись над оперативной картой, о чем-то громко спорили. Но, появление Хайнца тут же прервало их диспут, словно тема не была предназначена для посторонних ушей.
- Чего вам, Хайнц? - оторвавшись от карты, торопливо спросил командир эскадрильи, посчитав сейчас возможным нарушить принципы уставных взаимоотношений.
- Я... - видя перед собой двух штабных офицеров, чином явно выше его непосредственного командира, замялся обер-лейтенант, - я,.. господин полковник, по личному вопросу... Я в следующий раз... Зайду попозже.
- Подождите лейтенант, - полковник с немым вопросом во взгляде посмотрел на штабистов и, получив от них столь же молчаливое разрешение, остановил Хайнца. - Подождите в сенях, я сейчас буду.
Хайнц, старавшийся дышать пореже, пулей вылетел из прокуренной, жарко натопленной избы и, не смотря на то, что полковник просил подождать в доме, поспешил на улицу, отрывисто бросив дремавшему у выхода адъютанту:
- Передай Грумелю, что я на улице! Как говорят эти проклятые русские: "У вас тут - топор повиснет".
Хайнц выделялся среди пилотов эскадрильи не только своей скупостью, но и праведным образом жизни и ее спортивным уклоном. В выделенных ему командованием эскадрильи "апартаментах" - двухкомнатной избе с печью-лежанкой, он ни разу не собрал гулянки, или хотя бы застолья, мотивируя это словами: "Сейчас зима. А после вас нужно часами проветривать дом, чтобы избавиться от запаха табака и шнапса. А потом еще несколько часов протапливать печь, чтобы не замерзнуть ночью".
После подобных заявлений, решение Хайнца перенести место встречи с распаренным, не по погоде одетым, полковником из теплой избы на студеный воздух не воспринималось кем-либо из эскадрильи, как оскорбление командира. Лучший летчик-истребитель - гордость полка, наверное, более чем какой другой пилот или просто человек имел право на личные странности.
Полковник, выскочив из избы, не проявил никаких эмоций ни по поводу весенней стужи, ни по поводу своеволия обер-лейтенанта.
- Что ты хотел, Хайнц?
- Герр полковник, я хотел отрапортовать о том, что мы с ведомым вернулись с "охоты", - вспомнил о правилах армейского общения, Хайнц, увидев перед собой мгновенно начавшего ежиться командира. - Но у вас там, в штабе столько высоких чинов ...
- Короче. Хайнц. Чего ты хочешь? Доложил бы дежурному.
- Я извиняюсь, герр полковник, дело в том, что я сбил самолет.
- Поздравляю, - явно не от души, процедил сквозь зубы коченеющий полковник. - Дежурному. Все дежурному. Я занят.
Потерявший интерес к разговору он уже спешил вернуться в избу, но неугомонный Хайнц остановил командира.
- Это моя сотая победа, герр полковник.
- Что? Как сотая? - забыв о морозе, который щипал уши, ноздри, иглами колол ступни ног, Грумель вернулся к разговору с Хайнцем. - Это что же? На тебя надо писать представление на награду и новое звание?
- Спасибо, герр полковник. Но сначала вы б нам не выдали... - не договорив фразу, Хайнц лукавыми глазами посмотрел на полковника.
- Чего? - не сразу поняв, о чем просит Хайнц, - недоуменно спросил полковник, но уже через секунду уверенно произнес, - спирта?
- Да, герр полковник, такое дело надо отметить.
- Ты же не пьешь, Хайнц?!
- Я то не пью, а вот летчики эскадрильи...
- Обер-лейтенант Хайнц, - в одно мгновение, превратившись в строгого командира, полковник Грумель по всей форме отчитал лучшего истребителя своего полка. - Вы обер-лейтенант находитесь на фронте. И, как офицер Рейха, должны быть примером своим сослуживцам и подчиненным, которым сегодня еще не раз прикажут взлететь и вступить в бой. А вы, Хайнц, предлагаете устроить гулянку. Я понимаю, что сотую победу нужно отметить - это традиция. Но это вам здесь - не Франция и не Испания ...
- Я все понимаю, герр полковник, - обиженно оправдывался Хайнц мысленно кляня ведомого, втравившего его в эту авантюру. - Я же не говорю, что мы будем распивать этот шнапс сейчас. Нет! По окончании полетного дня, и не больше ста граммов на человека под хорошую закуску, герр полковник.
- Проживите сначала этот день, капитан!
- ...
- Из штаба эскадры пришли новые директивы. Намечается увеличение вылетов.
- Мы и так делаем по три - четыре вылета в день...
- Парами! Теперь будем летать поэскадкадрильно.

Слова полковника оказались реальностью, а не простой угрозой. Уже через два часа заправленный и полностью оснащенный самолет Хайнца ждал его, в начале взлетной полосы. Лейтенант, явно недовольный предстоящим четвертым за день вылетом, устало, в одно ухо слушал офицера, выдававшего ему полетное задание.
- А почему я? Пусть пара Дитриха охраняет разведчика!
- Не беспокойтесь, обер-лейтенант и для Дитриха есть задание, - не понаслышке зная о ревностной конкуренции между ассами эскадрильи Хайнцем Филиппом и Дитрихом Бауэром, успокоил офицер из штаба эскадрильи.
- Я не волнуюсь, - вяло поправил его Хайнц, не любивший когда ему напоминали о молодом выскочке Бауэре, - А что это разведчики сегодня разлетались? Что-то готовиться или ожидается?
- Не знаю. Может быть, командование хочет увидеть, что наступление русских выдохлось. А может, - намечает направление для последнего удара...
Хайнцу, порядком уставшему за летный день марта, было неинтересно слушать, как штабист корчит из себя полководца-прорицателя. Обозначив в планшете направление и основные ориентиры, Хайнц поспешил расстаться с ним.
"На Ленинград. Давненько мы туда не летали. Скорее всего, командованию опять понадобились фотоснимки результатов какого-нибудь обстрела, - взбираясь на крыло своего "Мессершмитта", подумал Ханц. - Все экспериментируют с дальнобойными пушками. Давно бы доверили все бомбардировщикам - как в Варшаве".

До заката оставалось еще часа три. Солнечный диск хоть и поблек, склонившись к затянутому пасмурной дымкой горизонту, но всё же, продолжал освещать и стелющуюся под крылом землю, и небосвод, на котором вот-вот должна была появиться точка самолета-разведчика.
Судя по исходным данным, Хайнц ожидал его увидеть на юго-западе от себя с превышением в полторы тысячи метров. Так оно и случилось. "Хейнкель-111" появился там, где его и ждали - пилоты разведчика были явно не заинтересованы в потере сопровождения. Ведь сегодня им приходилось действовать днем. А днем над городом, помимо недремлющих зенитных батарей, запросто можно было нарваться на дежурный наряд русских истребителей, от которых безнаказанно уйти одиночному тяжелому "Хейнкелю" было трудновато.
Обменявшись в радиоэфире короткими приветствиями и, покачав в знак полного взаимопонимания плоскостями, разведчик и следующая за ним пара истребителей довернула в сторону уже виднеющейся вдалеке Невы, отливающей сталью воды и льда, в которых терялись сурово-чернеющие маскировочной окраской кварталы несдающегося города. Черный, выкрашенный специально для ночных полетов двухмоторный бомбардировщик, с заунывно гудящими движками, медленно плыл в небе, в то время, как разрисованные всевозможными отличительными знаками, по-зимнему белые истребители, - то появлялись около него, то вновь уходили, "накручивая" на каждый его километр полтора два своих...
Подобное, не соответствующее истребительному сопровождению, поведение пары "охранников", нервировало экипаж разведчика. Привыкшие к плотной опеке со стороны "Мессершмиттов", разведчики всякий раз, как Хайнц с ведомым скрывались из виду, начинали забрасывать эфир тревожными окриками и паническими просьбами вернуться. Хайнц же, по опыту двух лет беспрерывной войны знал, что висящие подле вверенных им бомбардировщиков истребители, первыми попадали под внезапный удар врага. Немецкий ас выработал свою тактику ведения боя. Он считал преступлением - сковывать истребители в маневре и скорости, и поэтому экипажу "Хейнкеля" предстояло пережить не одну нервозную минуту.
Попытка Хайнца успокоить командира-разведчика уверениями, что в случае чего он с напарником успеет появиться, прежде чем истребитель красных пристроится в хвост "Хейнкеля", успеха не имела. Но, даже не смотря на это, на угрозы донесения командованию о трусости истребителей эскадры, Хайнц не прекращал своих челночных маневров, сочтя достаточным появляться над разведчиком раз в три-четыре минуты.
То, насколько он был прав, подтвердили первые же минуты полета над Ленинградом.

Разрывы зенитных снарядов, серыми пушистыми облачками громоздящиеся прямо по курсу "Хейнкеля", наглядно продемонстрировали мощь многочисленных зенитных батарей города и немалый опыт, приобретенный их расчетами по ведению заградительного огня. Еще не добравшись до своей цели, разведчик получил несколько осколочных попаданий от близких разрывов. Истребители же, на больших скоростях проходящие сквозь заградительный барьер из трасс, лишь благодаря своей скорости, оставались в целости и невредимости.
Белая струйка дыма, вырвавшись из-под капота левого двигателя "сто одиннадцатого" - для Хайнца означала лишь одно - выполнение задания надо сворачивать. Летающий на одномоторном истребителе лейтенант, считал, что повреждение двигателя - более чем веская причина для преждевременного поворота на обратный курс. Экипаж же разведчика, способного лететь и на одном двигателе считал иначе, упрямо ведя машину сквозь зенитные разрывы к мостам Васильевского острова - благо, что подбитый двигатель продолжал тянуть.
"Самоубийцы, - пройдя сквозь распушенную воздушными потоками нить сизого дыма, что тянулся за "Хейнкелем", выругался Хайнц. - Теперь им достаточно будет одного близкого разрыва... Надо поворачивать". Попытки связаться с разведчиком по радио результатов не дали. На нем, то ли была повреждена радиостанция, то ли ранен или убит стрелок-радист.
Хайнц горел желанием вплотную сблизиться с упорным "Хейнкелем", дабы жестами рук и махами крыла попробовать убедить его экипаж прекратить выполнение задания, а заодно и посмотреть на месте ли антенна бомбардировщика. Но, опытный ас сдержал свой порыв, благоразумно оставшись вместе с ведомым на превышении в тысячу метров. Здесь, высоко над разведчиком, имеющие вдвое большую скорость, маленькие истребители практически не привлекали внимания зенитчиков. За все время лишь несколько снарядов разорвались на высоте, занимаемой "Мессершмиттами", не причинив им никакого вреда и даже не напугав пилотов. Правда, вскоре русским зенитчикам перестал быть интересен и подранок -"Хейнкель". Заградительный огонь сначала ослаб, превратившись из заградительного в предупредительный, а спустя полминуты и вовсе прекратился.
Теперь пилоты могли спокойно завершить задание, пройдя наискосок в спокойном небе над всей северной столицей Советов. Почувствовав это, пилоты "Хейнкеля" перешли с выполнения противозенитных маневров в прямолинейный полет.
Очевидно, командир разведсамолета собственной шкурой не почувствовавший серьезности повреждений, просто решил, как можно быстрей, произвести фотосъемку и убраться восвояси.
Экипаж "Хейнкеля" успокоился, но зато их беспокойство в полной мере передалось Хайнцу.
- Вольф, держись меня, не отставай, выйди в эфир, - предостерег он напарника. - Русские прекратили стрельбу. Жди их истребителей.
- Понял. Буду на чеку, Хайнц, - отозвался ведомый. - Будет неплохо, если появиться их "рус-фанер". У тебя будет шанс сбить... сто первого!
- Моли Бога, чтобы этого не произошло... - шутливым тоном, снимающим нарастающее напряжение, посоветовал Хайнц.
- Почему?
- Потому что полковник обещал шнапс за юбилейную победу. За сто первую или сто вторую он не даст ни капли...
Пилоты Люфтваффе, воспитывавшиеся в строгости и почтении к уставу, за два с половиной года войны настолько привыкли к слабости противника, что под конец стали пренебрегать элементарными правилами предосторожности. Мотивируя постоянные нарушения радиомолчания на подходе к цели тем, что на "рус-фанер" нет радиостанций. Они позволяли себе попусту разглагольствовать в эфире даже тогда, когда ожидали атаки русских истребителей.
Но ожидаемых истребителей, из-за которых замолкли зенитные батареи города, не было - ни тогда, когда "Хейнкель" фотографировал назначенные ему цели, ни тогда, когда легшие на обратный курс самолеты подошли к границам города. Казалось, что их не будет вовсе до самого аэродрома.
Хайнц, попеременно разворачиваясь вправо и влево, внимательно осматривал небосвод, в любой момент ожидая появления армады краснозвездных бипланов. Но, подойдя к линии фронта, проходящей разве что не по городской черте, Хайнц расслабился, за что тут же поплатился его ведомый.
Вынырнувший откуда-то снизу одинокий биплан, с "изломанным" верхним крылом, быстро сблизился с "Месершмиттом" Вольфа, и с расстояния в каких-то сто метров ударил по нему из всех пулеметов. Огненный дождь трасс накрыл "Мессершмитт" молотковой дробью, застучав по его плоскостям. Десяток пуль впились в обшивку, разорвав ее на доброй половине несущей плоскости. Самолет Вольфа, тут же завалился на правое крыло и со снижением вышел из-под огня, чем спас своего пилота
"Русские! - предупреждающий крик Вольфа, брошенный в эфир, был первой его реакцией на внезапную атаку. - Я подбит! Выхожу из боя! Прикрой..."
Но упованию Вольфа на помощь со стороны опытнейшего напарника-аса не суждено было сбыться. Вывалившаяся из боя машина остановила свое падение трехстами метрами ниже, - Вольф огляделся и понял, что помощь сейчас больше нужна не ему, а Хайнцу. Атаковавший Вольфа истребитель, то ли решив, что с ним все кончено, то ли прельстившись возможностью "завалить" вызывающе раскрашенный самолет ведущего, проскочил дальше и сел на хвост Хайнца.

И-153, он же "Чайка", он же "Поликарпоф" и он же "Русс-фанэр", до самого момента открытия огня остался бы не замеченным Хайнцем – спасение явилось предупреждающим воплем ведомого. Хотя Хайнц и не успел что-либо предпринять до того, как первые трассеры прошли вблизи его Bf-109G, но в последнюю секунду, двинув сектор газа до предела, он смог на скорости оторваться от атакующего русского. «Мессершмитт», обладавший более мощным двигателем, с легкостью ушел от биплана на дистанцию, на которой огонь русских "ШКАСов" (****) был малоэффективен.
"Не видать вам спирта! - каким-то необъяснимым образом продолжая неоконченный разговор с Вольфом, вместо крика облегчения зло выдал Хайнц, вводя истребитель в крутую "горку". - Готовьте краску господа механики. Вы мне еще сотую победу не намалевали, а уже надо сто первую рисовать".
Руль поворота, раскрашенного как карточная колода истребителя Хайнца, отклонился влево. "Мессершмитт", словно слившись с летчиком воедино, не только повторял каждое движение его рук и ног, но и будто бы вторя его мыслям, дразнил противника, поворотом руля, демонстрируя тому ровные линейки "белых свечей", намалеванных на серой плоскости – отметках говорящих о результативности их с Хайнцом дуэта.
Но, то ли дистанция была велика, то ли пилот "Чайки" не признавал в бою немецких авторитетов, - управляемая им "Чайка" упрямо следовала за "Худым", догоняя его в виражах и отставая на вертикалях. Хайнц уже праздновал победу, понимая, что упрямство русского пилота, в одиночку бросившему вызов, ему - Хайнцу, - лишь приближает трагический финал для краснозвездного истребителя. После нескольких, сменяющих друг друга петель "Шориара"(***), Хайнц уже видел недавнего охотника в кольцах своего прицела. Секунды и Хайнц мог стрелять, как вдруг, откуда-то сверху на него свалилась пара "крыс".
Начавшая было выправляться ситуация резко осложнилась. Наводимые, с момента отдания зенитчикам приказа о прекращении огня ленинградской ПВО, истребители все же нагнали самолеты Люфтваффе и теперь, расчленив их группу, пытались добить по одиночке.
Что творилось у Вольфа или у экипажа "сто одиннадцатого" Хайнц не ведал, ему было просто не до этого. Отовсюду, куда он только не направлял свой зажатый "русскими" истребитель, к "Мессершмитту" тянулись дымные трассы пушечных и пулеметных очередей. Время от времени одиночные пули настигали его машину, и оставляли в ее алюминиевой шкуре аккуратные пулевые пробоины. Попаданий пушечных снарядов, к счастью, пока ему удавалось избежать. К счастью, потому что попадание даже одной двадцатимиллиметровой "болванки" могло привести к разрушению лонжерона и отрыву части крыла...
Положение спасал ревущий под капотом двенадцатицилиндровый "Даймлер-Бенц", вырывавший самолет и сидящего в нем Хайнца из прицелов русских "И-16". Но долго так продолжаться не могло. Двигатель, работающий в экстремальном турборежиме, мог протянуть еще от силы минуту - полторы, после чего либо закипала вода, либо вылетали поршни, и тогда "Месершмитту" Хайнца однозначно пришел бы конец.
"Дьявол! Нужно уходить! Пока не загоняли..." - чувствуя, что вот-вот и из выхлопных коллекторов вырвутся клубы черного дыма, рычал Хайнц, все действия которого в этом бою свелись к бешенному вращению головой и шараханьем ручки управления с педалями в сторону от ударов. Все его попытки воспользоваться преимуществом в скорости и разогнавшись в пикировании оторваться от преследователей, натыкались на заградительный огонь "крыс", не позволявших Хайнцу уйти вниз. В горизонтальном же полете "Фридрих"* перед И-16 не имел подавляющего преимущества в скорости и, прежде чем Хайнц смог бы уйти на безопасное расстояние, и его и истребитель просто нафаршировали бы свинцом от створок шасси до стойки антенны. Поэтому обер-лейтенанту Хайнцу Филиппу - участнику четырех военных компаний до сего дня никем ни поверженному ассу, приходилось, как желторотому юнцу, убегать от противника, и игнорировать навязываемые ему лобовые атаки.
Но скорость - скоростью, опыт - опытом, а численное превосходство сделало свое дело. Начавший было очередную петлю Хайнц, едва не напоролся на внезапно возникшую стену огня, идущего наперерез "И-16"-того. Выход оставался один - опрокинуть самолет на крыло и левым виражом пытаться оторваться от вновь зашедшего в хвост биплана. Но вместо отрыва получилось нечто совершенно обратное: потерявший скорость "мессер" попал в окружение самолетов противника, открывших по нему губительный огонь. Еще одна-две секунды и шесть автоматических пушек с десятью пулеметами разрезали бы немецкий истребитель на части. И изменить эту ситуацию Хайнц уже не мог...

Ее изменил Вольф. Придя в себя после внезапного удара, поняв, что его истребитель продолжает слушаться ручки управления, лейтенант, на которого, как ни странно, русские махнули рукой, отказался от идеи выхода из боя и, насколько это возможно в прозрачном воздушном пространстве, незаметно подобрался к кружащимся в вальсе, сменяющих друг друга фигур, самолетам. Его изрешеченный «Bf-109» не мог развить той прыти, на которую был способен минуту назад, но это не помешало Вольфу занять выгодную позицию над противником и, соколиным ударом, вонзить пару снарядов своей пушки в цепляющийся за хвост ведущего "И-16".
Русский пилот, увлеченный атакой, не заметил подкравшейся к нему беды и просто подставил свою машину под удар. Вольф, прежде чем камнем пронестись мимо жертвы, успел увидеть вспышки взрывов своих снарядов и даже после потери визуального контакта с русским, не сомневался в его участи. За упавшим из-под поднебесья "мессером" тут же последовала "крыса", ведущего которой Вольф только что "завалил".

Охота на Хайнца прервалась. Теперь за ним гналась лишь тихоходная "Чайка", пулеметы которой давно молчали.
"Что, хочешь бить наверняка? Бережешь патроны? Если они у тебя еще остались, после такой канонады? - напряжение, в которое Хайнца загнала пара русских "И-16", спало, и он мог теперь себе позволить шутливо взглянуть на ситуацию, - Э-э, то-ва-ри-шч, не таранить ли вы собрались? Знаю я ваши комиссарские повадки!".
Хайнц, наверное, не сомневался, что сможет взять верх над одинокой "Чайкой", но где-то внизу сейчас его ведомого атаковал русский истребитель и на сведение "личных счетов" времени не было.
Тихоходная, молчаливая "Чайка" не смогла угнаться за стремительно разгоняющимся в пике "Мессершмиттом" - ее пилот лишь мог скрежетать зубами, наблюдая как от него, не приняв боя, удаляется титулованный немецкий асс.

Найти, или хотя бы связаться с Вольфом, Ханц не смог. В небе уже было пусто. Лишь растрепанный ветром столб черного дыма упиравшийся куда-то во льды озера напоминал о недавнем бое.
"Чей он? Вольфа, а может быть русские завалили "Хейнкель"? - размышлял Хайнц, не веря, что из такой переделки можно было выйти без потерь. - Хотя скорей всего это все, что осталось от моей «крысы", которую снял у меня с хвоста Вольф.
Молодчина, Волчонок! Только вот где ты? Ковыляешь домой или догораешь внизу?"

Заходил на посадку Хайнц уже в сгущающихся сумерках. Его летный день подходил к концу. Еще не посадив самолет, еще не выпустив шасси, Хайнц ощутил, как уставший организм вдруг самовольно расслабился. Предчувствие скорого отдыха, теплого натопленного дома и крепкого сна, сыграли злую шутку. Одного только понимания всего этого хватило, чтобы тело впало в состояние эйфории и перестало слушаться разума.

Собравшиеся на взлетной полосе летчики, механики и офицеры штаба авиаэскадрильи ежились в своих тоненьких форменных куртченках под продувающим насквозь холодным ветром, и притоптывали окоченевшими в тоненьких осенних сапогах ногами, но не выказывали ни капли смущения этим обстоятельством, демонстрируя друг другу решимость дождаться возвращения пары обер-лейтенанта – пока еще обер-лейтенанта Хайнца, для того чтобы прямо на поле у его самолета, поздравить своего героя-сослуживца с его сотой победой.
Расчетное время, за которое Хайнц с Вольфом должны были выполнить задание и вернуться - истекло несколько минут назад. Волноваться, конечно, было рано - керосина в баках должно было хватить еще минут на пятнадцать, но факт задержки говорил о том, что возможно, пара Хайнца приняла бой.
- Четвертый вылет за день...
- И третий бой. Бедняга Хайнц, от усталости упадет со ста граммов шнапса...
- Ха, если он вообще сможет вылезти из самолета. Я бы, например, так и уснул в кабине...
- Ну, так, то ты!
- Сравниваешь себя с Хайнцем? Тебе до него далеко!
Отношение к Хайнцу Филиппу в эскадрильи было неоднозначным. Пилоты и уважали его за профессионализм, отразившийся в боевом расчете, ценили за то, что при необходимости он вступался за них перед начальством и, в то же время, недолюбливали его за нарочитую неприступность и эгоизм, когда дело доходило до раздачи наград и гулянок. Но всё то негативное, что имелось у летного и технического состава по отношению к обер-лейтенанту забывалось, как только оканчивались редкие на этой войне пирушки. Сегодня же, стоило вести о сотой победе капитана разнестись по эскадрилье, о присущих Хайнцу недостатках всеми было забыто. Эскадрилья  жила ожиданием праздничного чествования лучшего асса пятьдесят первой... И, ради одного этого, они были готовы мерзнуть на летном поле и отказываться от положенного им недолгого отдыха в преддверии следующего летного дня.
Ждать пришлось минут десять, по истечении которых до их слуха донесся далекий рокот мотора. А уже через минуту появившийся из вечерней темноты истребитель, сходу, не делая каких-либо "пристрелочных" к полосе движений, пошел на посадку.
- Почему он один?
- А где Вольф?
- Сбит? Или потерял Хайнца в этой темноте?
- Да уж, немудрено! Возвращаются почти ночью...
Никто из пилотов не мог и в мыслях предположить, что на посадку заходит самолет Вольфа. А к самому Хайнцу можно было теперь адресовать вопросы, которые только что относились к Вольфу.
Вольф с трудом выровнял машину, стремящуюся завалиться на поврежденное крыло. Снижая скорость, он чувствовал, как теряется управление "Мессершмиттом" еще чуть-чуть и машина выкинет какой-нибудь номер: рухнет на землю или, задрав нос, попытается лететь, что, однако, приведет к тому же самому трагическому падению...
Рука лейтенанта, двигавшая до этого сектор газа к минимальным оборотам двигателя, замерла, и, после того, как ее хозяин ощутил тряску - предвестницу срыва в штопор, осторожно потянула рукоять сектора назад. Мотор истребителя отреагировал раздраженным баском и дополнительно появившиеся у самолета "лошадиные силы", - вырвали его из опасного режима сваливания. Управление над машиной восстановилось, и Вольф уверенным движением руки направил свой "Мессершмитт" в створ посадочной полосы.
"Придется садиться на большей скорости. Иначе, не дотянуть. Главное, чтобы полосы хватило и в конце пробега никто не оставил заправщик или телегу с бомбами", - подумал он.
Заходящий на посадку самолет, практически не сбавляя скорости, с ходу "плюхнулся" на выпущенные стойки шасси, несколько раз подпрыгнул, грозя скапотировать в любой момент и, понесся по полосе, волоча за собой снежный бурун. Бегущий самолет стремительно катился к концу полосы, на которой и собрались встречающие Хайнца "благодарные сослуживцы".
Введенные в действия тормоза, и вовремя начавшие разбегаться пилоты с техниками позволили предотвратить трагедию. Никто не пострадал, кроме самого "Мессершмитта", который выкатившийся с летного поля, влетел носом в бруствер из снега, каждый день убираемого с полосы.
- Матерь божья! Хайнц разбился!
- Может быть он ранен?
- Да вы на машину посмотрите...
Разбежавшиеся в разные стороны, подобно напуганным уткам, пилоты с техниками спешили вернуться обратно. Самые проворные из них, успевшие первыми достигнуть торчащего из сугроба истребителя, могли воочию увидеть, что стало причиной столь жесткой посадки. Это - прибежавшие «с опозданием» служащие, толпящиеся во втором-третьем рядах, из вторых уст получали информацию об изорванной обшивке правой плоскости, висящем на одном замке элероне и не вышедшем закрылке. Те же, кто были первыми, широко раскрывали глаза и на первое время просто потеряли дар речи - столь фатальны были повреждения.
Но вот остекление фонаря откинулось и из кабины выполз едва живой лейтенант.
- Вольф? - только и смог произнести командир эскадрильи.
- Да, герр полковник... - усталым, изможденным голосом ответил Вольф, не найдя сил, чтобы перекинуть через борт фюзеляжа ногу. - Я...
- А где Хайнц?
- Не знаю...
- То есть?! Ты что, - потерял его? Потерял в облаках?
- Нет, герр полковник. Нас атаковали "крысы"(**)... - все еще пытаясь покинуть кабину, Вольф оставался в ней, то спотыкаясь о ее борт сапогами, то цепляясь парашютом за переплет фонаря.
- Помогите же ему! Густав, Герберт, живо! - дождавшись когда обессилевший лейтенант выпадет из кабины, и распластается на плоскости, опомнился полковник, не переставая при этом терзать Вольфа вопросами. - И что? Что дальше?
- Меня подстрелили в самом начале боя, но я успел снять с "хвоста" Хайнца Филиппа одну "крысу"...
- Да? И сколько их было?
- Машин пять или шесть...
- Понятно. Так что с Хайнцем? Где он? Его сбили?
- Не знаю. После того как я подбил русского, на меня накинулся его ведомый и пока я отрывался, потерял обер-лейтенанта из виду.
- Это «крыса» тебя так? - взглядом покосившись на изуродованное крыло, поинтересовался Грумель.
- И она в том числе, герр полковник! - придя в себя, отвечал лейтенант, - сразу же после того как его поставили на ноги...
- Молодец, что сам долетел, - поняв, что ничего большего из Вольфа сейчас не вытянуть, - похвалил полковник и, вернувшись к своим мыслям, вслух произнес, - Где же Хайнц?
- Вот он! Смотрите, летит!

Последний за сегодняшний день истребитель заходил на аэродром в Луках. И все бы ничего, можно было даже сказать, что день кончился удачно, принеся авиаэскадрилье три победы при одном поврежденном самолете, если бы не то обстоятельство, что Хайнц Филипп, прижимавший свой самолет все ближе и ближе к земле, почему-то не выпускал шасси машины. Посадка на "брюхо" летчиками-истребителями Люфтваффе осуществлялась в двух случаях: при ранении пилота или тяжелых повреждениях машины, что в случае с Хайнцем было особенно неприятно. Потерять лучшего истребителя пятого воздушного корпуса из-за какого-то пулевого ранения или прострела какой-нибудь гидросистемы, было крайне обидно, тем более, в день его сотой победы.
- Он садится на брюхо!
- Да! Сейчас для него главное не промахнуться по полосе. Иначе - смерть!
Собравшийся на летном поле личный состав эскадрильи во второй раз за время ожидания торжеств, кинулся врассыпную. Никому не хотелось погибать под обломками разбившегося самолета. В том же, что Хайнц разобьется, никто не сомневался, так как одно дело - катиться на шасси по узкой окаймленной высокими снежными сугробами полосе, а другое - скользить по ней на "брюхе", рикошетируя от одного сугроба к другому.
Но к счастью все обошлось. Хайнц Филипп, прибывавший в полном расслаблении и манипулирующий ручкой и педалями управления чисто механически, за несколько секунд до касания полосы, успел разглядеть в свете посадочных огней разбегающихся людей.
"Что это они? Бегут так, словно я падаю... Черт! Шасси! Уже не успеть..."
"Мессершмитт", с бортовым номером 07, опознавательными знаками Люфтваффе, номерами соединения и большим зеленым сердцем на боку, уже не имел достаточной высоты для безопасного выпуска стоек шасси и вместо рискованной посадки на брюхо, взревев мотором, и ушел на второй круг.

(*)  Модификация основного истребителя Bf-109G летчиками Люфтваффе называемый "Фридрихом"
(**) Крыса (на немецком языке "Рата") наименование среди пилотов Люфтвафе носил истребитель И-16.
(***) ШКАС  один из основных авиационных ленточных пулеметов калибра 7,62мм конструкции И.В.Савина, А.К.Норова, С.А.Ярцева, и Н.Ф.Токарева.
(****)Петля Шариара одна из фигур высшего пилотажа.