У нас в НИИ. Еврей Миша

    Миша Шустерман напоминал известного киношного раздолбая, которого студент Шурик воспитывал на стройке. Напоминал не внешностью. С внешностью у Миши было все в порядке. Даже запущенные им для  маскировки усы и бородка не могли скрыть явные семитские черты его лица. То есть, Миша был типичный Мойша и от этого было никуда не уйти  и никакими усами не смазать.

     А напоминал он означенного раздолбая готовностью принять участие в любом мероприятии, которое позволило бы ему не появляться  на своем рабочем месте. А рабочим местом у него был стол в лаборатории машин уборки городов и это рабочее место он очень не любил. И наверное даже ненавидел.

   -- Граждане, кто желает посетить выставку цветов? -- интересовалась профактивистка.

    -- Я!!! – раньше всех отзывался Миша

    -- Граждане, кто хочет поприветствовать афганского лидера в аэропорту? – вопрошал парторг.

    -- Я!!! – немедленно отзывался Миша.

     Такая его готовность  к подвигам очень импонировала разного рода активисткам.  Например, когда нужно было выделить от Института одного человека на трехмесячные курсы программистов, и все от такого предложения отворачивались, то выручал Миша.  Он с удовольствием  (и с пользой) аж целых четырнадцать недель проводил в компании умных дюдей, не касаясь  этих гнусных пескоразбрасывающих машин, основным специалистом по которым он,  кстати,  и являлся.

    С таким же удовольствием он посещал в рабочее время бесплатные уроки английского языка, повышал свой математический уровень на лекциях по высшей математике, открытых для инженеров при университете.

      Когда у него интересовались зачем эта чепуха ему нужна, в смысле: все равно все это в советской жизни не пригодится. Он загадочно улыбался и внушал: «Кто его знает. Все может быть».

     Существует устойчивое мнение, что еврей выкрутится из любого неприятного положения. Мнение в общем то справедливое. Но это происходит не от того, что евреи такие уж вёрткие, а потому, что евреи связаны друг с другом узами взаимопомощи, что они намного информированнее граждан-неевреев, а еще они  накачаны разнообразными знаниями, что очень помогает им в жизни.

    Вот и Миша. Когда на его сынишку навалилась грозная болезнь, то, благодаря еврейским связям, мгновенно нашлись и нужные (дефицитнейшие в стране) лекарства и лучшие специалисты; и мальчугана вырвали из лап смерти.

 Когда средства массовой информации захлебывались, воспевая гласность, ускорение и прочую горбачевскую лабуду, институтские евреи (и Миша в том числе)  собирались на лестничных площадках, анализировали сообщения ТАСС, ВВС, Голоса Америки и делали правильные выводы: пора валить.

 Когда начались «реформы», когда рухнул Институт и его сотрудники заметались в поисках хоть какой-нибудь работы, Миша просто взял и уехал в Америку,  где со своим красным дипломом, кандидатской степенью, навыками программирования, знанием языка и крепкой математической подготовкой  быстро нашел хлебное место в крупном вычислительном центре, и его не коснулись мерзкие нескладухи наших девяностых.

     Конечно, он уехал не с бухты-барахты, а проведя обстоятельную разведку. В Америке у него  были родственники, и Миша в начале восьмидесятых отправился к ним в гости, чтобы самому увидеть, что там и как в этих загнивающих США. Поехал, предварительно побывав в Польше.  И не потому, что его так уж интересовали поляки, а потому что в те времена людей выпускали в капстраны только после проверки их облико морале в какой-нибудь соцстране.

     При появлении Миши в Институте после американского вояжа, все накинулись на него с одним вопросом: «Ну, как там в Америке?». На что Миша отвечал кратко: «Сложно. Америка – не Россия. Там все не так». А Барсукову, с которым он слегка корешился, Миша поведал:

     -- Понимаете, Георгич, там нужно все время быть начеку, чтобы не вляпаться в какую-нибудь неприятность.

    -- Например?

   -- Например, мне до сих пор стыдно за три промашки, которые я доапустил в Америке.

     -- И что же это за промашки?

    -- Ну про первую промашку я рассказывать не буду. Это из области интима. А вторая промашка заключалась в том, что я засунул в (еще редкую в СССР)  микроволновку суп в металлической кастрюльке. Ну треск, дрызг, позор. А третья стыдоба заключалась в том, что я такой  умный, образованной не смог разобраться с системой пересадок в нью-йоркском метро и был вынужден обратится за консультацией к полицейскому-негру.

      Барсуков вытаращил глаза:

     -- Ну и в чем здесь позор?

    -- Так к негру же!

     До Барсукова дошло: евреи – большие националисты. Они белых-то держат за гоев -- людей второго сорта, а тут негр, да еще умнее богоизбранной персоны. Кошмар!

     Конечно. у евреев, кроме национализма, имелось  ещё несколько национальных черт, которые не нравились Барсукову. Но! Но Барсуков ни разу не слышал, что еврейка бросила своё дитё умирать в снегу, или на помойке, или в канализационном люке. Ни разу не слышал, что еврей задушил, зарезал, скинул с девятого этажа свою бабушку. А у русских – это повседневная криминальная хроника.

     Евреев гнобили на протяжении веков и во всех странах. Их и изгоняли, и жгли, и топили, и душили, ну и расстреливали, само собой, а они живут и не уменьшаются в количестве.  А русских никто не гнобит, а количество их из года в год становится все меньше и меньше. Губят русских две  язвы: зависть и пьянство. То есть то, что у евреев совершенно не культивируется.

      Ребята, не пора ли нам взять пример с евреев и перестать пить, перестать ставить подножки друг другу.  По-моему – пора, а то ведь вымрем все к чертовой матери. Представляете: ни Пушкина, ни Петра, ни Суворова. Одни Мазепы. Ужас!
Хотя, наверное, и Мазеп-то не останется.

      Недавно встретил в сети Мишкину фамилию. Он за деньги  разрешает скачивать свой автореферат, свою диссертацию.  Видать дела у него в Америки идут не очень блестяще.  Но также очевидно, что возвращаться в Россию он не собирается.