Четвёртая женщина

   Три женщины искренне любили меня. Четвёртая стала моим позором и преступлением. Со дна души она взывает ко мне голосом совести. Юная девушка, почти ребёнок. С ней я провёл всего одну ночь, но до сих пор это терзает мою память. Не знаю, как сложилась её судьба после той ночи. Позднее я вспоминал ту девушку много раз. Особенно на Нюрнбергском процессе. Ответственность за совершённое всецело лежит на мне.
   Это произошло в русской деревне. Однажды мне сообщили, что у железной дороги захвачены партизаны. Они хотели взорвать немецкий эшелон. К счастью, патруль заметил их, и жертв удалось избежать. Я быстро оделся и пришёл в избу, где держали задержанных. Их оказалось четверо – двое мужчин, женщина и совсем юная девушка. Сколько ей было? Наверно, лет пятнадцать или шестнадцать, но выглядела она совсем ребёнком. Невысокого роста, худенькая, с огромными светло-карими глазами и копной каштановых волос. Женщина поддерживала её за плечи, обнимала и подбадривала.
– Прикажете их пытать, офицер? – обратился ко мне один из моих подчинённых, садюга Вольф. – Ведь поблизости могут быть их товарищи, готовые устроить нам пекло.
   Я видел, как девочка сжалась в комочек при этих словах, хоть они и были сказаны на немецком. Она была похожа на воробушка и смотрела на меня во все глаза.
– Нет, Вольф. Я не могу отдать приказ пытать ребёнка.

   Порывисто шагнув к юной пленнице, спросил – я хорошо знаю русский:
– Как тебя зовут?
   Она молчала и только крепче прижималась к женщине, которая вдруг обратилась ко мне:
– Офицер, пощадите её. Ей нет ещё и шестнадцати. Обоих родителей погубили ваши люди. Мы взяли её в наш отряд как прикрытие. Ведь девочка вызывает меньше подозрений – всё увидит, всё услышит. Наташа стояла на стрёме, пока мы минировали путь ваших солдат. Клянусь вам, она ничего не знает. Пытками вы от неё правды не добьётесь.
   Это было сказано так искренне, с такой горячностью, что я понял – женщина не лжёт. Я смотрел на девочку и буквально сходил с ума от внезапно нахлынувшего желания. Словно уловив мои мысли, она опустила глаза. Вблизи она казалась ещё милее. Я видел капельки пота у неё на лбу и над верхней губой, и тень от длинных ресниц на розовых от волнения щеках. Я ощущал её запах. Даже грубая одежда её не портила. Я позвал хозяйку и шёпотом велел приготовить постель в соседней комнате. Та взглянула на меня с плохо скрываемой ненавистью и вышла. Партизаны покорно ждали своей участи. Я обратился к девочке:
– Не бойся, Наташа, тебя не будут пытать. И, тем более, не убьют. Я не позволю моим людям причинить тебе зло. Ты мне очень нравишься.
   Старшая партизанка поняла скрытый смысл моих слов и взмолилась:
– Офицер! Пусть лучше её расстреляют завтра, чем вы прикоснётесь к ней!
   Один из мужчин, стоявших рядом с ней, грубо бросил:
– Заткнись, Дарья! Кончай скулить, глупая баба! Ведь это из-за тебя мы провалили задание и попались в лапы фашистов. Чтоб вы все сдохли, чёртово племя! – крикнул он прямо мне в лицо, – и прежде всего ты, мерзавец. На твоих руках кровь наших людей. Но тебе не уйти от расплаты!
   Он рванулся ко мне, сжав кулаки, но садюга Вольф с помощниками схватили его и, швырнув на пол, стали избивать ногами.
– Прекратить! – приказал я. – Всыпьте этим диверсантам плетей и оставьте до утра в погребе. Пойдём отсюда, Наташа. Ни к чему тебе на это смотреть.

   Девушка виновато взглянула на товарищей и покорно пошла за мной в соседнюю комнату, где хозяйка уже расстелила постель. Увидев её, она вздрогнула и умоляюще посмотрела на меня.
– Пожалуйста, офицер, прикажите меня лучше пытать или расстрелять. Всё, что угодно, только не это!
– Чего ты боишься? Неужели умереть лучше, чем подарить мне всего лишь одну ночь любви, которую я никогда не забуду?
   Я стал раздевать её и раздеваться сам, пока девушка шептала:
– Пожалуйста, не надо!
   Вскоре она стояла передо мной в одних штанишках, стыдливо прикрывая грудь руками. Я упивался её беспомощностью. Легко можно было догадаться, что она невинна.
– У тебя ведь никого не было, правда? Ты ещё ни разу не была с мужчиной. Поэтому боишься? Понимаю. Не надо стесняться. Это прекрасно и, поверь, я смогу это оценить. Видишь, я вовсе не собираюсь тебя насиловать. Просто полежим рядом, ладно? Мне хочется к тебе прикоснуться – вот так.
   Я отвёл её руки в стороны и погладил грудь. Девочка задрожала, из её глаз брызнули слёзы. Я дотронулся до её живота – она инстинктивно втянула его. Потом медленно спустил штанишки, наслаждаясь её стыдом. Она судорожно ловила ртом воздух. Мне хотелось видеть её глаза в ту минуту, но она застенчиво отвела взгляд. И тут я заметил, что у неё по ногам течёт кровь. Видимо, началась менструация. Я опустился на колени и поцеловал её в низ живота. Вдруг она вышла из оцепенения и попыталась оттолкнуть меня. Я схватил её и сжал так крепко, что у неё хрустнули кости. Она отбивалась, кусалась, царапалась. Тогда я повалил её на кровать и с силой вошёл в неё. Она вскрикнула, перестала биться и только растерянно смотрела на меня. Мы оба замерли и только пожирали друг друга глазами.

   А потом у нас была целая ночь. Я делал с ней всё, что хотел. Сначала она пыталась вырваться, но потом смирилась и только закусывала обветренные губы. Я видел, как ей больно, но она стоически терпела все мои порывы – а я восхищался ею. За стеной слышались крики партизан – садюга Вольф умел пытать, как никто. А я в это время пытал Наташу. По крайней мере, она именно так относилась к происходящему. Какие у неё были глаза! Столько раз за эту ночь я смотрел в них, пытаясь вырвать тайну её души. Но она старалась не смотреть на меня, временами проваливаясь в небытие. Иногда по щекам у неё текли слёзы – тогда я замедлял темп, останавливался и давал ей передохнуть, но не выходил из неё.
   Клянусь, больше ни к одной женщине меня так не влекло! Я видел, что ей было бы легче умереть, чем принадлежать мне. Утолив первоначальный порыв страсти, я немного успокоился и стал двигаться более осторожно. Крепче прижался к ней, целовал её в глаза, в губы, в шею, зарывался лицом в волосы, шептал какие-то нежные слова. И внезапно почувствовал, что девушка словно бы оживает в моих объятиях. Я видел, как теплеет взгляд, ощутил, как твердеют соски.
   Тогда я стал двигаться ещё деликатнее, продолжая гладить и целовать её. Как вдруг она стала изгибаться подо мной – волна горячих спазмов охватила её худенькое тело. Она изо всех сил закусывала губы, чтобы сдержать рвущийся из груди крик.
– Кричи, не сдерживай себя!  – шепнул я ей. – Выплесни всё, что чувствуешь.
– Ненавижу тебя! Зверь! Фашист! Будь ты проклят! Сдохни! – вопила Наташа, пока сладкие конвульсии сотрясали её тело.

   Девушка была прекрасна в порыве ненависти. Она хотела убить меня и сделала бы это, окажись в её руках подходящее оружие. Внезапно моя пленница перестала кричать и только тихо постанывала, откинув голову назад. В тот момент я наслаждался ею и сам готов был закричать от охвативших меня эмоций. Ни одна из моих женщин не испытывала такой страсти в первый раз – а ведь это была ещё совсем девочка! Я был в восторге. И моё желание только усиливалось. Мы переживали одну волну наслаждения за другой. Теперь я думаю, что для неё это было худшим из кошмаров – испытывать такую страсть в объятиях врага. А тогда я считал, что доставил ей удовольствие. Наконец мы немного успокоились. Полчаса Наташа лежала так тихо, что я испугался за неё. Но она дышала – правда, очень редко. Потом очнулась и прошептала:
– Ты можешь исполнить одну мою просьбу?
– Всё, что будет в моих силах, – искренне сказал я.
– Отпусти моих друзей или хотя бы вырви их из рук этого палача.
– Хорошо.
   Быстро одевшись, я вышел в соседнюю комнату и назначил Вольфу двое суток ареста – за чрезмерную жестокость при допросе задержанных.
– Но я всегда так пытаю.
– За неисполнение приказа ещё сутки ареста!

   Чертыхающегося Вольфа увели. Я велел своему помощнику вызвать врача к испытуемым. Все они были сильно избиты и уже не могли держаться на ногах. Пришёл наш врач Ханс Рахен, удивлённый тем, что его подняли с постели так рано. И к кому – к смертникам партизанам!
– Ханс, эти люди должны выжить.
– Зачем? Ведь им всё равно грозит расстрел.
– Нет. Я собираюсь дать им свободу.
– Хельмут, ты сошёл с ума?
– Нисколько, Ханс. Я не вижу за ними вины, достойной смертной казни. Тем более, теперь, когда они в таком состоянии.
– И всё равно ты безумец! Я не понимаю тебя.
   Пожав плечами, Ханс велел принести носилки. Мужчины бредили в беспамятстве. Но женщина оказалась сильнее духом. Она выплюнула выбитые зубы и прошептала:
– Будь ты проклят! Я знаю, какой ценой заплачено за нашу жизнь. Честью и муками Наташи. Её душа чиста, как горный хрусталь. Лучше бы она перенесла самые чудовищные пытки и была расстреляна этим утром, чем ты осквернил её собой. Если ты не дьявол, позови её. Я хочу с ней проститься.
– Но никто не собирается вас убивать, – запротестовал я.
– Разве не понимаешь? Ты уже убил Наташу – сегодня ночью, когда обесчестил её. Прежней она не будет никогда. А люди злы. Я посоветую ей уехать из этих мест и начать новую жизнь. В селе она теперь не сможет смотреть людям в глаза.
– Сейчас я позову её.

   Но Наташа уже успела одеться и вышла к нам сама. Увидев измученную женщину, она бросилась к ней и зарыдала. Потом они простились. Ханс ушёл за носилками с изувеченными партизанами. Я отправил отдыхать своего помощника, и мы с Наташей остались наедине. Помолчали. Потом я спросил её, что она собирается предпринять.
– Тётя Даша правильно сказала: лучше мне уехать отсюда.
– Но куда? Ты очень молода, одинока. В стране бушует война, и неизвестно, когда она закончится.
– Понимаю. Либо я выживу, либо мне и жить не стоит.
– Не говори ерунду. Ты будешь жить! Встретишь свою любовь – хорошего, достойного человека, а не такую скотину, как я. У вас родятся дети, и ты забудешь всё, что произошло сегодня ночью.
   Но Наташа покачала головой.
– Ты не скотина, Хельмут. И я вряд ли тебя забуду. Просто если останусь здесь, то сойду с ума.
– Разве тебе было плохо со мной?
   Она так посмотрела, что моё сердце сжалось от боли.
– Не смогу я жить среди людей, которые хорошо меня знают, и сознавать, что чувствую рядом с тобой.
   Я хотел её обнять, но она отстранилась.
– Не прикасайся! Это мой позор, и я постараюсь принять его с честью. Мне нужно уехать.
– Хорошо, Наташа, я уважаю твой выбор.
   Девушка замкнулась в себе. Тщетно я пытался вытянуть из неё хотя бы слово. Вскоре она уехала, и больше я её не видел. Но с тех пор она тайно сопровождала меня на дорогах жизни. Так незримый Ангел идёт по пятам за грешным человеком. Что с нею стало? Этого я никогда не узнаю.