Рядовой Григорий Петров...

...Раненого, без сознания, советского солдата Григория Петрова
подобрали немцы. Очнулся он в бараке, где было много таких, как он.
– Где я? – спросил он у рядом лежащего мужчины.
– Там же, где и я! – грустно пошутил тот. – В немецком санатории
под названием «плен»!
Напрягая память, Григорий попытался вспомнить всё, что с ним
произошло. Как пошёл на задание – помнил, как отстреливался –
помнил, а вот что было дальше – память будто напрочь отшибло!
Григорий пошевелил руками, потом ногами.
– Руки-ноги целы! – обрадовался он и попробовал поднять голо-
ву с подушки. Резкая боль пронзила всё тело, и Григорий на какое-
то время снова потерял сознание. В чувства его привела молодень-
кая девушка в белом халате. Она шёпотом сказала ему по-русски:
– Вам нельзя двигаться, потерпите!
Расспросить у неё что-либо не удалось, так как немецкий офи-
цер что-то крикнул, и девушка быстро удалилась из барака.
«Плен... плен... плен... – стучало по вискам. – Надо отсюда вы-
бираться. Но как? Я даже не знаю, что со мной...»
Мысль о побеге никогда не оставляла Григория. Едва выздоровев,
он несколько раз пытался убежать. Но каждый раз его ловили и воз-
вращали в концлагерь. Били сильно, но почему-то не расстреляли!
– Знаешь, Тонечка, военнопленные, не зная немецкого, хорошо
его понимали!
– Что? Разве он такой лёгкий? – удивилась она, припоминая, с
каким трудом сама учила в школе этот язык.
– Да не-е-т! Учителя были способные... Обучали непонятливых
автоматной очередью... – объяснил Григорий.
Тоня заметила, как он крепко, до скрежета, стиснул зубы. Спра-
вившись с волнением, продолжал рассказывать. Ему сейчас необ-
ходимо было объяснить родному человеку, почему его война дли-
лась так долго.
...Как-то ранним утром всех военнопленных построили на плацу,
перед бараком. Они уже привыкли к такому и знали, что после этого
мероприятия их ряды сильно поредеют. Видимо, фашисты таким об-
разом проверяли оставшуюся силу духа узников. Многие пленные
не выдерживали и выкрикивали проклятья немцам и их фюреру. Их
тут же и успокаивали... из автомата, в назидание остальным.
Так было и на этот раз.
Вдоль строя проходила группа немцев в гражданской одежде,
всматриваясь в лица военнопленных, оценивала их физические
данные.
– Наверное, на опыты выбирают! – прошептал кто-то по-русски.
– Ишь, как разглядывают, сволочи!
Тут же по всей шеренге прокатился шёпот:
– На опыты ... на опыты... на опыты...
– Ну и хрен с ней, жизнью такой! – у кого-то сдали нервы, и он
выкрикнул громко. – Стреляйте, гады! Вот вам, а не опыты! – узник
согнул в локте одну руку с кулаком, зажав ею другую руку, тоже с
кулаком.
Отчаянные русские парни частенько применяли этот жест,
смысл которого был понятен без всякого перевода. Этот маги-
ческий знак сильно нервировал фрицев, и они показательно
расправлялись с теми, кто им его демонстрировал.
Смельчака вывели из строя и расстреляли.
Все пленные притихли и с застывшим ужасом в глазах смотре-
ли на «гостей». А те спокойно продолжали миссию, лопоча по-
своему и указывая пальцем на стоявших в строю. Выбирали самых
крепких. Немецкий офицер что-то записывал в своём блокноте, а
потом переводчик выкрикивал личный номер узника.
Военнопленные по цепочке хватались крепко за руки в знак
прощания.
Те, кого называл переводчик, выходили из строя и следовали к
одному из немцев.
Когда выкрикнули номер Григория Петрова, тот вышел из строя
и облегчённо вздохнул:
– Ну, вот и всё! Конец! Отмучился!
Его и ещё четверых человек посадили в машину и повезли в не-
известном направлении. Сопровождение состояло из двух здоро-
венных автоматчиков. Разговаривать между собой запрещалось,
вот и молчали всю дорогу. Думали каждый о своём, подчиняясь
безысходности...
Ехали долго, казалось, целую вечность! За это время вся жизнь
Григория промелькнула перед глазами, как кино.
– Вроде бы и пожить-то толком не успел! Близнецов своих – сына
и дочу – так ни разу и не увидел... Жену жалко... как она там без
меня, с тремя-то будет...
На этом мысли Григория прервались. Машина остановилась, и
всем приказали выйти. Пока выгружались, успели перекинуться
несколькими фразами:
– Вот тут-то нас всех и прикончат разом, что ли?
– А чё, поближе нельзя было... нас порешить?
– Это нам фрицы экскурсию перед расстрелом устроили?
И правда, эти вопросы заставили всех задуматься.
Если везли на расстрел, то зачем так далеко? Если на опыты, то
здесь место не подходящее: нет зданий, заборов и трубы кремато-
рия. Для чего их привезли на хутор с обычными домами, надвор-
ными постройками и огромными полями?
Двое русских, чех, поляк и югослав, настроенные на самое худ-
шее, оглядывались по сторонам, пока выбравший их немец на
ломаном русском языке не разъяснил:
– Я ест Хайнц. Я ест фермер. Ви ест орбайтен! Орбайтэн зэр гуд
– концлягер капут. Орбайтен плёх... концлягер ту-ту, – немец по-
казал рукой в ту сторону, откуда они только что приехали.
После этих слов народ облегчённо вздохнул:
– Повезло-то как! Лучше уж пока погорбатиться на этого ферме-
ра, лишь бы никогда больше не видеть ненавистный концлагерь!
Бывшие узники хоть и были не совсем свободны, зато ели до-
сыта, спали в чистых постелях и каждый вечер мылись под душем.
Между собой они могли теперь свободно разговаривать, не боясь
пули в голову. Общались на русском, хорошо понимая друг друга.
Все они были из разных социальных слоёв. Вот поляк учительство-
вал в сельской школе, чех до войны работал врачом в больнице, а
весельчак-югослав играл на ударных инструментах в эстрадном
оркестре, Григорий успел поработать бухгалтером, а второй рус-
ский был шофёром.
Мужики осваивали крестьянский труд, ни на миг не забывая об
условиях, выдвинутых хозяином в первые минуты их пребывания
на ферме. Работали на совесть, ведь никому не хотелось возвра-
щаться в тот ад, из которого они только что чудом вырвались. Но
мысли сбежать отсюда домой не покидали их, тем более, что над-
зора строгого за ними не было. Между собой договорились о побе-
ге, как только чуть подсохнет земля и потеплеет.
Новый образ жизни и возможность обретения свободы все вос-
приняли с радостью. Но вот по ночам часто кричали и вскакивали
в холодном поту...
В этой новой жизни появился Хайнц. Теперь лишь от него одно-
го зависело их будущее. Немец был добродушным и справедливым
человеком, за что и заслужил уважение у своих подневольных.
После работы, за ужином, непроизвольно заходил разговор про
войну и фашистов. В своё оправдание Хайнц говорил:
– Доич и фашист не ест один! Доич – работат, фашист – войн!
И свои убеждения он доказывал на деле, работая от зари до
зари. А ферма-то у него была большая, свиней голов пятьдесят, ко-
ров не меньше, куры, коптильня. На полях он выращивал пшеницу,
которую перемалывал в муку на своей мельнице. За домом был
большой фруктовый сад, а за ним ещё больших размеров огород.
Немцы тоже выращивали огурцы, помидоры и всякое такое. У них
везде царила чистота. Грядки ровненькие, хоть линейкой мерь. В
курятнике, коровнике и свинарне почище, чем в любой нашей дере-
венской избе! И никакого запаха нет!
В общем, работы всем хватало под самую завязку.
– У него что, семья такая большая? – спросила Тоня.
– Да не-ет! У него два сына служили в гитлеровской армии, дочь
переехала к мужу в город, а на ферме он жил с женой и отцом.
– Ну и куда же ему столько всего?
– Ему-то, может, много и не нужно, только лишь на прокорм се-
мьи да работников. А вот большую часть урожая и копчёностей у
него забирали для немецкой армии. И был на это план, невыполне-
ние которого грозило фермеру смертью. Хайнц выполнял его регу-
лярно, вот ему и дали нас как бесплатную рабсилу.
– А он над вами не изгалялся? Ну, там... не наказывал... не бил?
– Вот этого не было! Честно говорю: чего не было – того не было!
Хайнц хорошо к нам относился и вовсе не из боязни, что мы можем с
ним расправиться, а в силу своего характера. Он даже нас обучал не-
мецкому языку, а мы его русскому, с нашими крепкими словечками.
А югослав, чех и поляк, прекрасно говорившие на русском, не
выдерживали и хохотали, когда Хайнц добросовестно заучивал ма-
терные слова.
...Весна в Германии наступает раньше нашей, русской. Всё кру-
гом цветёт и буйствует! Красота! Даже не верится, что где-то идёт
война, концлагеря с военнопленными... где-то гибнут люди.
Весной всегда на земле много работы. Вот и в этот вечер уставшие
мужики, как обычно, собрались на ужин. Они едва успели погово-
рить про побег, как подошёл Хайнц с бутылкой домашнего вина. Хоть
и нечасто, но иногда он баловал вином своих работников.
Хозяин разлил в стаканы рубиновый напиток и взволнованно
произнёс:
– Матка твоя ити... Хитлер капут! Война капут! Ви не работат с
Хайнц... ком на хауз...
Весть была такой долгожданной, но внезапной, как гром средь
ясного неба! Не стесняясь, Григорий и его сотоварищи кричали,
рыдали и смеялись, как сумасшедшие! Вот она – свобода!
А Хайнц стоял рядом и наблюдал за ними с какой-то горестной
улыбкой. Он тоже радовался окончанию войны, но и сожалел, что
придётся расставаться с этими людьми, к которым он уже привык...
Выпив за победу, спешно стали собираться домой, не дожидаясь утра.
Хайнц приготовил каждому старенькую одежонку, обувь, свёрт-
ки с хлебом и куском копчёного мяса.
– Немец, а добрый человек! – тихо сказала Тоня, утирая краеш-
ком фартука слёзы.
– Правда! Вот уж повезло нам с Хайнцем! – согласился Григорий
и продолжил дальше свой рассказ:
– На своём автобусе он довез нас до ближайшей железнодорож-
ной станции. Там купил билет до какого-то города, сообщив, что
оттуда придётся добираться до границы пешком.
Попрощались с ним, обнявшись по-братски. Доехали до той
станции и зашагали пешком в сторону Польши, а там до Родины и
рукой подать. А ведь ни у кого не было ни документов, ни денег, да
и Хайнцев свёрток быстро опустел! Вот и решили дальше идти по-
одиночке, так надёжнее, что не подстрелят.
Ну, я прошёл через несколько стран, пробираясь ночами.
– А что же ты ел? – спросила Тоня.
– Пришлось поголодать немножко... Когда отлёживался в полях,
то ловил полевых мышей и ел... – Григорий брезгливо передёрнул-
ся. – Очень уж не хотелось помирать от голода на чужбине! И всё
шёл и шёл, и шёл...
...Как только Григорий Иванович Петров перешёл советскую гра-
ницу, его тут же арестовали и увезли в лагерь для таких же, как и он,
бывших военнопленных. Несколько лет прошло там, пока разобра-
лись и отпустили. Теперь он уже на законных основаниях возвра-
щался домой, в родное Забайкалье, с подлинными документами.