Этажи времени. Глава 45

Начало http://www.proza.ru/2015/11/10/848

Одного желания начать новые эксперименты было недостаточно, и Войданович это прекрасно понимал. Отсутствовали добровольцы-реципиенты, да, собственно говоря, сам перенос информации не являлся основной целью, которую поставил перед собой Денис Олегович. Задача ставилась гораздо шире: из всего громадного информационного поля надо было выбрать только наиболее интересные фрагменты. Зачем тащить весь информационный мусор, которым неизбежно обрастает за жизнь каждый человек?

Сложность заключалась в том, что было непонятно, как из единого компьютерно-информационного образа «нарезать» интересующие куски. Напрашивалось некое решение, которое позволило бы осуществлять предварительный «просмотр» записанного материала.

В качестве исходный данных Войданович выбрал один из образов Станислава Васильевича, записанных во время экспериментов в институте. Запись было непродолжительной, к тому же было точно известно со слов донора, что во время эксперимента ему снился сон про Первую мировую войну: в пояснительной записке к образу рукой Екатерины Андреевны было написано «Предположительно полковник Ставский, 1916».

Эксперимент Денис Олегович решил поставить на самом себе. Семёнычу и Володе были даны указания внимательно следить за процессом и прервать его при малейших сомнениях в безопасности происходящего. В качестве режима работы микроизлучателей был выбран импульсный режим с временнЫми паузами и малой амплитудой сигнала, имитирующий ситуацию, которая происходила в ту грозовую ночь, когда была произведена неудачная попытка переноса образа Юлии Шиманской.

Инъекцию снотворного Денис Олегович сделал сам себе, воткнув иглу шприца в левое бедро прямо сквозь брюки.

***
В последних днях марта полковник лейб-гвардии 4-го стрелкового полка Владимир Михайлович Ставский был командирован в город Могилев с целью проведение подготовительных мероприятий, предшествовавших Военному Совету, назначенному на 1 апреля 1916 года. Председательствовать на Совете должен был лично Верховный главнокомандующий Русской армией и флотом Император Николай II, который, как предполагалось в высших военных кругах, уже принял принципиальное решение о начале наступления в середине мая.

Шла подготовка к фронтовой наступательной операции на Юго-западном фронте Русской армии, так называемому Луцкому прорыву*(1). Для согласования отдельных вопросов полковник Ставский и прибыл в расположение войск, где проходило совещания под началом инспектора артиллерии Восьмой армии генерал-майора Михаила Васильевича Ханжина.

Параллельно со штабной работой велась активная разведывательная деятельность, которая включала в себя как сбор информации на территории противника, так и получение данных от пленных немцев и австрийцев. Допрашивали пленных в штабе контрразведки Восьмой армии.

Поручик Гревс, который в течение всего дня 30 марта проводил допросы, настолько устал, что решил пойти отдохнуть, а оставшихся двух пленных приказал допросить подпрапорщику Шангину. Подпрапорщик был малым исполнительным, но наполовину глухим после контузии, а на другую половину туповатым от рождения.
Допрашивали австрийцев в большой армейской палатке, кое-как защищавшей от холодного мартовского ветра.

Ставский проходил мимо палатки как раз в тот момент, когда Шангин начал допрос пленного.

— Ир наме унд форнаме?

— ВуядИнович Йован.

— Чо? Ты мне, морда австрияцкая, четка говори, как твоя фамилия. Ир наме унд форнаме?

Заинтересовавшись происходящим в палатке, полковник Ставский решил заглянуть вовнутрь. Путь ему преградил часовой, но полковник так рявкнул на солдата, что тот чуть было не выронил винтовку.

— Встать! Смирно! Подпрапорщик, доложи, что здесь происходит.

— Подпрапорщик Шангин. По приказу их благородия поручика Гревса провожу допрос пленных австрияков.

— Хорошо, продолжай.

— Ваз ист ир наме?

Пленный непонимающе смотрел то на Шангина, то на Ставского.

— Да, ни хрена он не понимает твой немецкий, подпрапорщик! Wie heissen Sie? — обратился полковник к австрийскому офицеру.

— Mein Name ist Vujadinovic. Vorname — Jovan.

— Sie sind nicht ein Oesterreicher.

— Ich bin ein Serbier. *(2)

— Пиши, Шангин. Его зовут Йован Вуядинович. По национальности серб.

— Серп? Это национальность такая?

— Да не «серп», а «серб»!

— Welche Ihre Konfession?

— Ich bekenne das orthodoxe Christentum. Rechtglaeubig.*(3)
 
— Пиши «православный»

— Sprechen Sie Russisch? *(4)
 
— Да, я немного говорить русски.

— Как же вы оказались на службе у австрийцев, которые воюют с сербами?

— До начала войны в австро-венгерской армии было девять сербо-хорватских полков. Потом их разогнали, а меня как полу-венгра по матери и полу-серба по отцу мобилизовали на служение императору Францу Иосифу.

— Ясно. Шангин, ты какого лешего с пленным на германском балакал, если он может по-русски все сказать. Давай заканчивай допрос и не забудь узнать из какого он полка и сколько у них артиллерийских стволов и каких именно. Все протоколы допросов доставишь сегодня же адъютанту генерал-майора Ханжина. Исполнять!

— Слушаюсь, Ваше высокоблагородь!

Шангин присел к столику, взял лист бумаги и записал: «Дело № 71. Дознанiе. Военнопленный Иванъ Войдановичъ.  Род. мая 11 дня 1891 г., правосл. Нац.: серпъ (зачеркнуто) сербъ. Языкъ: германскiй, сербскiй, русскiй».

Сколько ни пытался Шангин понять, какого звания был пленник, задача для него оказалась непосильной. Воинское звание официрштелльфертретер*(5) существовало только в австро-венгерской армии и введено было в начале 1915 года в связи с тем, что в войсках наблюдалась нехватка офицерского состава. Приблизительно перевести это слово можно было, как «исполняющий обязанности офицера». Промучившись с проклятым «официрштел…», Шангин решил, что правильнее всего будет написать «оффицеръ», что он и сделал.
 
В результате трудов подпрапорщика Шангина исполняющий обязанности офицера австро-венгерской армии серб Йован Вуядинович был обращен в военнопленного Ивана Войдановича с присвоением последнему офицерского звания.

Через три дня, утром второго апреля, военнопленных отправили в лагерь недалеко от села Тоцкое в Самарской губернии. В этом лагере военнопленный под именем Иван Войданович пребывал почти год до марта 1917 года; едва не умер от тифа, эпидемия которого унесла жизни множества пленных. В лагере Войданович познакомился с ефрейтором Ярославом Гашеком, который неплохо говорил по-сербски. Правда, знакомство это было недолгим: летом 1916 года Гашек пристроился писарем 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса, но вскоре сумел перебраться в Киев в качестве сотрудника газеты «Чехослован». Что касается Войдановича, то его долго агитировали вступить добровольцем в чехословацкий корпус, на что он, в конце концов, и согласился.

После заключения большевиками Брест-литовского мирного договора началась эвакуация чехословацкого корпуса. Путь домой в Европу должен был проходить через всю Россию и заканчиваться погрузкой на пароходы во Владивостоке. Но политические игрища чешских и словацких командиров привели к тому, что части чехословацких корпусов оказались втянутыми во внутрироссийскую Гражданскую войну.

7 августа 1918 года части подполковника русской армии Владимира Каппеля совместно с чехословацкими частями и Сербским батальоном под командованием майора Матии Благотича, перешедшим на сторону белых, окончательно овладели Казанью. В городе был развязан жесточайший террор по отношению к командирам и бойцам Красной армии.

Жестокое обращение с повергнутым противником было не единственной отличительной чертой чехословацкого корпуса, которым командовал полковник Йозеф Йиржи Швец.

Армейское подразделение практически превратилось в банду, занимавшуюся грабежами и присвоившую себе значительную часть российского золота, находившегося на хранении в городе. Ради справедливости надо сказать, что полковник Швец, осознавая позорное поведение чехословацких легионеров и понимая свою ответственность за происходящее, свел счеты с жизнью, застрелившись через два месяца после начала казанской операции.

Войдановичу категорически не нравилось участие в войне за чуждые и непонятные ему интересы, он только и думал о том, каким образом вырваться из армейской обязаловки и как можно скорее вернуться на родину. Чтобы быть в курсе дел о складывающемся военном положении, Йован даже согласился на службу в качестве посыльного офицера. Каждый день утром он отправлялся в штаб на Грузинскую улицу, поднимался на второй этаж в приемную поручика Иванова, узнавал, нет ли документов для командования чехословацкого корпуса. Если документы были, то проходил в кабинет лысого поручика в белом кителе, где расписывался в журнале о получении пакета и оправлялся в расположение корпуса.

В один из таких дней, когда Войданович привычно топтался в приемной, произошел забавный инцидент. Прямо из кабинета поручика по недосмотру часового через запасной выход, как была после обыска в нижнем белье, сбежала женщина, которая до этого уже несколько дней приходила в штаб, чтобы разузнать что-либо о судьбе своего якобы пропавшего мужа. Из подслушанных разговоров штабных офицеров удалось понять, что эта женщина оказалась шпионкой красных: не больше, не меньше, как Ларисой Рейснер — женой командующего флотилией большевиков Фёдора Раскольникова.

Тогда, в восемнадцатом году, Войданович, естественно, не мог ничего знать ни о Ларисе Рейснер, ни о ее бурной личной и политической жизни, его больше интересовала собственная дальнейшая судьба, которая преподнесла очередной сюрприз в лице румяной и веселой Натальи.

Познакомился Иван с девушкой в конце августа в самом центре Казани, недалеко от железнодорожного вокзала. Только-только закончился налет аэропланов, скинувших на город несколько бомб. Наталья тащила большой и, судя по всему, тяжелый чемодан, Войданович не мог не предложить свою помощь. Оказалось, что нести чемодан предстоит достаточно далеко: на Академическую улицу, расположенную на одном из казанских холмов. Иван доволок чемодан до дома, на который показала его спутница.

— Спасибо вам, господин офицер. Дальше я сама, а то хозяин увидит, будет ругаться, он у меня, ой, какой строгий.

— До свидания, красавица! Может быть, встретимся в воскресенье, погуляем по городу. Покажешь мне, где тут что находится.

— Мне нельзя. Отец очень строгий, не разрешает.

— Что же у тебя все такие строгие? Хозяина боишься, отца боишься.

— Мы здесь живем по своим законам. Вот вы, иностранцы, наверное, тоже свои законы соблюдаете, а мы — свой закон блюдем. Вы, господин офицер пришли вместе с чехословаками?

— Можно и так сказать, но я не чех и не словак. Воевал за Франца Иосифа, потом попал в русский плен. Я теперь хочу домой; только, где он мой дом? Один бог знает. Кстати, меня вот зовут Йован, что в переводе означает «Бог добрый», но можешь называть меня Иваном, в России меня все так называют.


*(1) - Позже эта фронтовая наступательная операция Юго-Западного фронта Русской армии вошла в историю под названием «Брусиловский прорыв».
*(2) Как Вас зовут? - Моя фамилия Вуядинович. Имя Йован. - Вы не австриец? - Я серб. (нем.)
*(3) - Ваше вероисповедание? - Я исповедую православие(нем.)
*(4) - Вы говорите по-русски? (нем.)
*(5) - От нем. Offiziersstellvertreter

Перейти к Главе 46. http://proza.ru/2016/05/09/739