С Днем Победы

По телевизору гремел марш. Шли колонны веселых людей с флагами и воздушными шарами. Звучали приветствия, поздравления, а в новехоньких красивых мундирах маршировали молодые солдаты. Голос диктора бодро и радостно повторял:
-  С великой Победой,  дорогие ветераны!
Ухоженный старый немец давал интервью посреди цветущего сада с белоснежным домом на заднем плане,  рассказывая о фронтовом прошлом...

Анна смахнула соринку с мужниного пиджака:
-  Вань, может, не пойдёшь?! - она с надеждой заглянула ему в глаза, -  у меня, вон, тесто подходит... Пироги сейчас будут - горячие, как ты любишь! А, Вань?!
Иван Петрович упрямо замотал головой. Задрался рукав залатанного пиджачка и выглянула наружу прохудившаяся подкладка. 
-  Погоди, - засуетилась жена, - дай-ка - подштопаю!

-  Не надо! - отдернул руку Петрович, - давай... Где там у меня...
Супруга молча принесла старую коробку из-под конфет. Муж открыл её и перебрал блеснувшие при дневном свете медали, потом, достал одну.

Тогда, в сорок третьем  мальчишка переживал, что война закончится без него. Едва исполнилось семнадцать - он пошёл проситься на фронт.
- Возрастом не вышел - раз, - загибал пальцы на единственной руке председатель колхоза, -  посевная - на носу - это два, а третье - работать некому - одни  бабы и дети малые остались!
- Не имеете права! - звенел мальчишеский голоc, - вы повоевали, теперь - моя очередь!
Председатель тогда грустно посмотрел на свой пустой рукав, заправленный за ремень - рука осталась там, под Сталинградом...
 
Увидев заблестевшие глаза взрослого человека, Ваня поразился: "Ничего, себе, мужик, а - слезы..."  Тем же вечером, захватив вещевой мешок, припрятанный ранее от матери, упрямец сбежал на станцию.

Мальчишке удалось пересечь линию фронта, потом  - неожиданная бомбёжка. Очнулся Иван Петрович - перевязанный бинтами, в партизанском отряде. Там и остался воевать.
 
Много лиха повидал, а один случай врезался в память на всю жизнь.
Разведгруппа отступала, выполнив задание: вражеский штаб при железнодорожной станции полыхал. Несколько немецких солдат из немногочисленной охраны преследовали партизан. Неожиданно из-за угла разрушенного здания появился перед Иваном, разгоряченным от боя, долговязый немец. Не раздумывая, Иван Петрович дал очередь из автомата и ... увидел удивлённые глаза такого же парня, как он сам, и разглядел безусое юное лицо.
- Mutter... -  только и успел прошептать фриц. 
Сколько  лет прошло после войны, а лицо и шепот того немецкого мальчишки память не отпускала.

Медаль - первая и единственная - была заслуженной.
- Не чета- побрякушкам! Вон сколько их вручают к разным юбилеям...
Иван Петрович небрежно махал рукой в сторону цветной  шкатулки, в которой они и хранились.

Ваня тогда попал в плен. Он никого не сдал. Никого. Окровавленный, с выбитыми зубами, вывихнутыми на допросах руками - парень валялся на бетонном полу, и готовился к смерти. Ощущал только боль, которая пронизывала все тело и кромсала его на куски. Никаких мыслей не было  - одна всеобъемлющая боль.
Сознание ловило  звуки оглушительных взрывов: "Ребята... Выполнили задание..."  - мелькали обрывками беспорядочные мысли.
Партизаны подобрали Ваню во рву за городом.  Фрицам некогда было возиться - то-ли, с умирающим, то-ли, уже, с отдавшим богу душу -  партизаном...

-  Ванюшко, не ходи!..
Голос жены отвлёк от промелькнувших воспоминаний. Иван Петрович погладил жену. Красавица  была, а  волосы - каштановые, длинные - волнистыми прядями спускались по спине. Иван познакомился с Аннушкой в отряде. Лесная партизанская жизнь - порой, с  ночевками на холодной земле - не прошла для девушки бесследно: детей она иметь, уже не могла.

Привез он после войны юную жену в старенький материнский дом, подлатал его, и окунулись - оба, с супругой, -  в трудовые будни. Время такое было - не до себя: страну восстанавливали, мечтали о будущем - без разрывов снарядов, без плача матерей. Строили мирную счастливую жизнь...

А сейчас собирался бывший партизан в районный город на парад, надеясь подойти к губернатору. Узнали они как-то с супругой, что Указ вышел: всем фронтовикам - новое жильё. Обрадовались! Их избушка давно дышала на ладан. Старики ходили по кабинетам, выкладывали все свои документы - да, только, напрасно - что-то там, у чиновников, не срасталось: "Не положено!" -  разводили те руками, равнодушно откидываясь в глубокие кожаные кресла и прихлебывая душистый кофе. 
Так, ни с чем  и возвращались из поездок  в город супруги: поникшая Анна в  отстиранном добела платке, и сгорбленный  Иван Петрович на костылях, с сияющей медалью на старомодном пиджаке...

-  Не пустят тебя, Ванюшко, не ходи! - продолжала умолять Анна.
Старики опасливо поглядели  на потолок, опасаясь, что он может рухнуть.
-  Ничего, - погладила Анна дрожащую руку супруга, -  ничего! Соседи обещали помочь - поправят дом! Потерпи, Ванюшко, потерпи, родной...


Потолок, все-таки, рухнул. Вернее, одна - единственная балка, и как раз - над кроватью стариков. Уговорила  Анна своего Ивана Петровича не ездить в город и напекла пирогов - с мясом, с капусткой, накормила супруга любимыми картофельными  шанежками  - горячими, с пылу - с жару. Прилегли отдохнуть, телевизор посмотреть.

Утром, почуяв неладное, забежала соседка. Работал телевизор, транслируя бравурную  музыку, радостные голоса и объятия счастливых потомков.

-  С Днём Победы, дорогие ветераны! - громыхало в безжизненном доме.