Деревня. Часть Вторая. Возвращение

«Где же ты теперь, мое детство? Ибо не может быть, чтобы тебя нигде не было».
Блаженный Августин
Я долго обещал – несколько лет – свозить детей в деревню, и много рассказывал им о ней зимними вечерами, когда они лежали в кроватях, а комната едва освещалась мерцающим огоньком лампадки перед иконами. Но все откладывал из-за вечных «некогда» и «потом». Дети уже и не надеялись, не раз повторяя укоризненно и со вздохом: «Э-эх, так ты и не свозил нас в деревню». 
Но Господь, через различные обстоятельства, Сам помогает нам выполнить давно обещанное. Так случилось и в этот раз. Билеты были куплены, вещи – собраны. И уютный комфортабельный экспресс, с едва слышным постукиванием колес, помчал нас в Рязанскую область, туда, где я сызмальства и до завершения школьной своей жизни неизменно проводил все каникулы, начиная с осенних и заканчивая летними.
Дети же ехали впервые. «Понравится им-не понравится?» – ломал я по дороге голову. Раньше, к слову, во времена моего отрочества, добраться до места назначения было куда проще: сел, там, на «Карагандинский» или «Краснодарский», и через часа четыре – на месте, без всяких пересадок. Правда, в эпоху совсем уж далекого детства смутно помню пассажирский поезд, но с общими местами, с посадкой по принципу: кто успел тот и сел. Наполнение вагонов тогда сопровождалась неизменной руганью пассажиров со злобной проводницей, и между собой. Помню как при посадке кто-то впихивался в вагон, открывал окно, в которое пребывающие еще на перроне закидывали рюкзаки, тюки и детей – места, значит, таким образом бронировали.
Сейчас иначе: доехать нужно до «Рчязани-1», а оттуда уже топать минут тридцать до «Рязани-2».  Перерыв же между прибытием экспресса и первой электрички до нужной нам станции с выразительным названием «Чемодановка» составляет порядка двух с половиной часов.
И вот не спеша движемся от первой Рязани, ко второй, проходя мимо не стершейся из детской моей памяти привокзальной гостиницы с большими и давно уже ржавыми буквами «Ловеч». И тут слышу за спиной голос старшей своей дочери – Серафимы: «Пап, а где деревня-то?». Пришлось сказать, что нам от древней Рязани еще почти полтора часа на электричке ехать, окрестности – весьма к слову, красивые – созерцать. Впрочем, информация о незавершенности пути, детей не напугала. У девчонок были планшеты с играми и книги, у Ильи – ауди сказка про Гарри Поттера. Так что время на вокзале с несколько раздолбанными и шатающимися креслами, сдобренное поглощением чипсов, прошло-пролетело почти незаметно.
Наконец, подали нашу электричку – правда, почему-то в тупик, и до нее нужно было еще добрести. Добрели. Садимся. Мест, кстати, свободных оказалось совсем немного. Может потому, что вагонов было всего, вроде, четыре. И интересное  дело:  еще с самой юности замечал, что вот от Москвы до Рязани один мир, а от Рязани до деревни – совершенно другой. Не то чтобы люди радикально иначе одеты, или говорят, там, каким-то существенно отличным образом – хотя отличие рязанского говора от московского – ныне уже московско-тюркского – немного чувствуется. Нет. Просто другой мир. Проще, что ли, душевнее, и менее торопливый.
Но, приехали; вагоны со скрипом останавливаются. Спрыгиваем со ступенек.  Вот и туалет перед глазами деревенский, никуда за все эти годы не девшийся и являвший в недалекие еще времена колорит советской деревенской станции. Кто жил в ту эпоху – поймет о чем я. Дядя Саша встречает на стареньких но вполне себе резвых «Жигулях». Бог даровал нам хорошую погоду практически на все дни пребывания в деревне, с единожды пролившимся, в течение нескольких минут, дождем, да и то грибным и украшенным радугой.
Поселили нас  в комнате, в стенах которой я проводил длинные вечера и ночи на зимне-весенне-осенних каникулах. Почти все тоже. Даже запах. Жаль только печку разобрали – ныне ведь почти во всех деревнях АГВ, и какой-то едва уловимый уют ушел из домов. Но аромат детства остался, ставший словно инъекцией в мой порядком изношенный уже организм.
Однако в доме мы, на фоне грядущих сумерек, не стали зависать и, призрев росу, обильно выпавшую на траве, существенно промочившую всем нам ноги, отправились обозревать окрестности. Спустились по полузаросшей тропе к петляющей в низине небольшой речке Каменке, посмотрели родник, напомнивший мне о детстве и летне-зимних походах за водой http://www.proza.ru/2013/12/09/1476 Перешли на противоположный  берег и тут, сквозь заросли бурьяна, Серафима увидела первый свой заброшенный дом, в котором еще лет пятнадцать назад кипела жизнь. Разумеется, она не прошла мимо, как за два дня нашего пребывания в деревне старалась не пропускать ни одного сиротливо пустующего строения.
За домом, метрах в двухстах, полуразвалившаяся церковь Архангела Михаила, 1729 года постройки. Внутри тишина, прерываемая хлопаньем голубиных крыльев – они, голуби, живут здесь сколько себя помню. Походили-поснимали, прочитали, заодно, вечернее правило. И в наступивших сумерках – домой.
Признаться думал, с дороги да с прогулки спать будем долго. Однако просыпаться я стал – и снова засыпать – что называется, с петухами. А тут стрелки едва перевалили за семь, как надо мной возникла фигура Ильи, одетого и вполне бодрого, произнесшего: «Папа! Петух уже девять раз прокукарекал!».
Ну, раз так, то надо вставать. Тем более что залеживаться в этот день как-то и неправильно даже – Пасха же! На столе – кулич, горящая свечка и творог с изюмом, смешанный со сметаной. Завтрак и… И вереди большая программа. Перво-наперво кладбище. Что ж поделать, традиция именно на Пасху посещать погосты, в народе, в том числе и городском и вроде бы даже православном – неистребима, равно как и оставлять на могилках кусочки куличей и крашеные яйца.  О Радунице многие ведь попросту и не знают даже. Но главное, что дети побывали на могилах предков: прабабушки, прадедушки и прапрабабушки с прапрадедушкой. К слову, на кладбище мне бросилась в глаза одна деталь: дверцы калиток в оградах абсолютно всех виденных мною могил были открыты.
Теперь едем по полям, которым не видно конца и края, к дому деда Степана. Сколько историй и про деда, и про дом его я рассказывал детям http://www.proza.ru/2013/12/09/796!Но нас ждала грустная картина. Дом давно сгорел: в 1990-м его продали, почти сразу после смерти деда Степана. Новый хозяин начал вроде что-то строить вокруг, но потом бросил эти дело и перестал приезжать. Кто в заброшенном доме коротал ночи – Бог весть. Известно только что люди эти прямо внутри разводили костер, и вот результат: перед нами едва видимые сквозь густую траву остатки фундамента, яма на месте погреба и непролазные заросли там, где когда-то находился сад, посаженный еще столетие назад.
Что ж, постояли-помолчали и поехали дальше, в храм святой Параскевы Пятницы в селе Незнаново. Я помню его еще закрытым, с заколоченными дверями. Сейчас, слава Богу, храм ожил. Рядом с ним теснится крестами да памятниками  кладбище, и оттого народа вокруг церкви много. Гул, шум, смех. Жизнь. Пасха. Воскресение. Внутри храма светло от проникающих через окна солнечных лучей, но немноголюдно. Стены расписаны большими и необычными для меня образами святых в полный рост. Росписи требуют, конечно, реставрации. Открытые Царские Врата, свидетельствующие о призрачности, в эти святые и светлые дни, границы между нашим миром и миром иным. На Небе ведь сейчас тоже Пасха.  Ставим красные свечки, фотографируем храм и дальше – в село Семион, к храму преподобного Симеона Столпника – именно так, я не ошибся: село СЕмион, а храм в честь святого  СИмеона. Церковь действующая, но, увы, нас она встретила закрытыми дверями. Ничего, рядом с храмом импровизированные колокола. Звоним. По народной традиции, на Пасху все желающие  позвонить могут.
После Семиона дядя везет нас на Толпинку. Вообще-то правильно – Толпино. Но я называю по выработавшейся с детства привычке.  На месте Толпинки хорошо сохранились вал и ров, оставшиеся от пограничной крепости Муромо-Рязанского княжества. Далее, на юго-восток, в старину начиналась, как говорил Лев Николаевич Гумилев, Великая Степь. Именно с Толпинки в далеком уже детстве началось мое увлечение Историей. Ездили мы с дядей – тогда молодым и с усами совсем еще не седыми – сюда на велосипедах и копали, находили черепки от глиняной посуды, наконечники стрел, следы кострищ: крепость же была взята монголами и сожжена.  Постояли на возвышенности, на месте, одном из самых красивых, когда-либо виденных мною. Вон, вдалеке трубы Пронской ГЭС,  а она примерно в четверти километров от Толпинки. Поля, смешанные с негустыми и облюбованными кабанами лесами, едва-едва различимые силуэты деревенских домов и словно скрывающиеся за ивами петляющие берега Прони. А вокруг – благорастворение воздухов.
До революции здесь была деревня и стоял  храм – тоже во имя святой Параскевы, разрушенный большевиками. Ныне на его месте – поклонный крест, вокруг него большое количество ям. Они врезались в мою память с самого детства. Рядом с храмом находилось кладбище, в советское время разоренное. Какие сокровища рассчитывали найти грабители в деревенских могилах? 
Неподалеку от креста – святой источник. Набираем воды. Сима с Ильей сбегают к Проне, Саша остается с нами – силы экономит на дальнейшее путешествие. Впереди ведь у нас Марфина яма. И про нее, как и про деда Степана, сколько раз я рассказывал, да и писал тоже http://anhen.ru/skazki-deti-2/marfina-yama.  Как ее не посетить? Едем по полю. Перед нашим приездом здесь несколько дней шли сплошные дожди и задним колесом попадаем в грязь. Застреваем. Своими силами справиться не получается – толкаю, а колесо только глубже уходит в вязкую жижу. В полукилометре от нас деревня – Лужки  называется. Друг в ней у дяди живет. Сергей. Главное, чтобы дома оказался.  Он ведь, по словам дяди, рыбак заядлый. А день праздничный, вот и может умотать. Но, слава Богу, дома. Правда, вот-вот за руль сядет: удочки и все необходимое готовы. Просим помочь, со смехом соглашается. Он вообще все делает со смехом; открытый  такой мужик. Словно из другого мира. Смех чем-то папановский из «Бриллиантовой руки» напоминает. Садимся в его старую «Ладу», трясемся по кочкам. Машину нашу в низинке находим. Вытягиваем.
Ну, вот мы о неполадку от Марфиной ямы. Именно неподалеку. Метров триста пройти еще надо. Саша больше всех подутамилась. Но держится. Доходим. Конечно, виденная Марфина яма моими глазами ребенка  была иной. В детстве вообще все видится по-другому. Да и летом я на нее смотрел. А тут весна. Ни кувшинок тебе, ни ночи полнолунной. Ряска, утки  и вода. Заводь точнее. Только течение из Ямы в разные стороны. Почему? Сам толком не знаю. Бредем, спотыкаясь от некоторой усталости, обратно к машине. Пора и к обеду. Пасхальному. К щам со свининой, приготовленным Любой – дядиной женой. Более вкусные щи в жизни не пробовал, особенно на фоне того, что я и не любитель щей. Но эти понравились весьма. Вечером, в честь нашего приезда, были вкуснейшие шашлыки, в процессе которых Илья захотел пить. Я повел его на заднюю терраску, показал на ведро с водой, сверху накрытое крышкой, увенчанной корцом. И далее между нами завязался такой вот диалог:
– Вот – говорю – набирай в корец воду и пей.
– Что, прям из корца пить???? – сын поднимает на меня удивленные глаза.
–Ну да, из корца – отвечаю.
– Из кооорца? – переспрашивает он.
– Ага – говорю.
– Прям вот так из корца и пить? – все недоумевает Илья.
– Да из него самого – улыбаюсь.
Но это вечером, а пока, после сытного обеда – отдых. Но дети постоянно выбегали за ворота, поиграть с Мусей – славным псом-дворняжкой, за каких-то пару дней весьма привязавшимся к нам и всех переоблизавшим. Никогда не забуду: раннее и солнечное утро отъезда. Дети уже собрались, допивают чай на задней терраске, я зачем-то вошел в комнату и вижу в окно: стоит Муся на задних лапах и смотрит в сторону ворот, из которых, кроме заводившего машину дяди, никто еще е выходил. Такое ощущение, что собака понимала: уезжают люди, впервые уделявшие ей столько внимания и игравшие с ней. 
А еще был кот, дети назвали его Рыжиком. В день нашего приезда он важно встретил нас, на следующий куда-то исчез, а на второй день пришел, хромающий на одну лапу и облезлый какой-то весь. Естественно, девчонки стали его жалеть. Отчего обалдевший Рыжик не выходил из нашей комнаты и полночи перед отъездом также в ней провел.
Но это я несколько забежал вперед. До отъезда у нас еще целый день впереди с путешествием на Крестовскую лощину, тоже не раз описанную в связи с виденными там дедом Степаном приведениями: http://anhen.ru/skazki-deti-2/nestrashnye-strashnye-skazki. А потом – в село Столбцы, где меня, двенадцатилетнего, крестили. Раньше мы туда ездили с дядей на велосипедах, с неизменным привалом и трапезой на свежем воздухе. А  он, в своем  еще детстве, с дедом Степаном ходил в Столбцы пешком. От села нашего Столбцы лежат километрах в восемнадцати. Сейчас доехали минут за пятнадцать на машине. А в годы моего детства на туда-обратно-там уходил целый день. Незабываемый. Мы приурочивали наши поездки ко 2 августа – Ильину дню. В этот день в Столбцах была ярмарка. Именно была. Сейчас там в центре какая-то грустная тишина на фоне заброшенных и полуразвалившихся домов.
Заброшенные дома – отдельная тема. Грустная. Ведь ежели отъехать километров на сто от создающей иллюзию некоего материального благополучия столицы, то в деревнях и селах сплошь и рядом через один такие вот дома заброшенные. Причем некоторые из них в приличном состоянии: и стекла в оконных проемах не побиты – только запыленные, и двери на мете, даже на замок закрыты. Вот только не живет никто. Хозяева померли, а их дети и родственники не ездят. Как я уже писал, Сима – иной раз  к ней присоединялся Илья и, реже, Саша – старалась не пропустить ни одного заброшенного дома. Оно и понятно: покинутые дома – это ж целый мир. Волшебный. А вот живой-не живой? Да трудно сказать. Когда не топится печь, никто не скрипит по половику и где-то на задней терраске не мурчит кошка, а во дворе не брешет собака, не кудахтают куры и не кукарекает петух, то, кажется, жизни нет. Такое впечатление сложилось у Серафимы. А мне показалось, что Жизнь, где-то в Прошлом, Ином измерении, осталась, не ушла, только надо закрыть глаза и в полной тишине ее услышать.
И еще отличие прежней деревни моего детства от нынешней: почти полное отсутствие коров и гула мотоциклов – непременного атрибута вечерней жизни советских деревень и сел. Да и в клуб больше никто не ходит и сам он закрыт давно. Молодежи почти на осталось, коров практически никто не держит: хлопотное это и невыгодное по нынешним временам дело. «Молока-то» сейчас в каждом захудалом магазине завались, с «творогом», «сыром» и «сметаной». У дяди вот только куры и остались.
Вот такие дела. Пролетели пару дней наши в деревни словно сон. Классный. И для меня и для детей тоже. В крайний вечер ходили в Добрятино – соседнюю с нашей деревню. Вечер слегка прохладный и зябкий,. Закат над полями. словами не передать. солнце, казалось, не хотело садиться за горизонт, позируя перед нашими фотоаппаратами.
А утром, в хоть и заполненном солнечном лучами, но холодном вагоне едем до Рязани. Оттуда, спустя почти три часа, позавтракав в «Макдональдсе» – домой. Чтобы, если будет на то воля Божия, вернуться снова!
Вот так получилось у меня не только путешествие с детьми на нашу малую родину, а Возвращение. По крайней мере, мое. В детство? Не знаю. Но соприкосновение с нечто живым и мною, казалось, потерянным – точно было.