Испытания полигоном

    
                ИСПЫТАНИЯ ПОЛИГОНОМ
Февраль 2016 года

    Едва утряслись все эти передряги, едва мы успели помыться, постричься, постирать в прачечной свои вещи, как  боевая обстановка резко обострилась. Появились отдельные признаки возможного генерального наступления противника, и нас в срочном порядке отправили на учебный  полигон для ускоренной боевой подготовки, доукомплектования, учета, всевозможных уточнений и прочих мероприятий.

   Полигон встретил нас сильными морозами и ясной погодой.  Градусников у нас нет, но по опыту и ощущениям мороз был никак не меньше двадцати градусов, а под утро и того крепче. Держались эти морозы около недели, и мне как-то раз выпал суточный наряд на охрану лагеря. В нем надо было стоять на открытом воздухе и наблюдать за окружающей местностью.  Стояли мы по два часа, но и этот небольшой срок  выдерживали с трудом:  мороз заползал под воротник, в рукава, сапоги. Не помогали даже двойные шерстяные носки,  от  таких морозов могут защитить только валенки, но их у нас не было.
   По приезду на полигон опять возникла обычная для таких случаев страшная сумятица и неразбериха. Нас то селили в палатку, то отправляли назад в машины, то перекидывали из одной палатки в другую.   На полигоне есть несколько больших армейских палаток, в них стоят по две буржуйки и нары в два яруса. Из-за моей природной нерасторопности места на нижнем ярусе всегда успевали занять более молодые, наглые и прыткие.  Вот и в этот раз, после бесконечных переселений из одной палатки в другую,  я спал на верхнем ярусе нар. Ночью пошел  сильный дождь, моё одеяло  промокло, вымок и лежащий под головой вместо подушки рюкзак. Случилось это от того, что одеяло и рюкзак касались крыши палатки.

Брезентовые палатки текут в том месте, где к ним притрагиваются. Верхний ярус нар находится вплотную к покатой крыше, поэтому согнутые в коленях ноги или подложенный под голову рюкзак упираются в брезентовую крышу, отчего она и начинает течь во время дождя. Вдобавок палатки у нас все очень  старые, давно выслужившие свои сроки. Почти все они испещрены мелкими дырочками от  летящих из труб буржуек искр. Иногда этих дыр бывает столько, что во время дождя даже без малейшего касания к крыше  на нарах под  дырами  образуется болото из намокших  одеял, матрасов, вещей, а вода протекает даже на нижний  ярус. Так было у нас в ноябре, когда мы в очередной раз были на полигоне. В этот раз палатка тоже текла так, что местами промокло и все находившееся ниже. К счастью, вещи у нас просушить можно, хотя это и не очень просто.
  Сегодня ночью опять идет дождь, но накануне днём меня и ещё одного пожилого солдата "переселили"  на нижний ярус в сухой угол, и пока ещё на нас не капает. Сделали это наши командиры -  ставший к тому времени заместителем командира роты "Дикой" и  взводный "Тёма".  Переселили из уважения к нашему возрасту:  всё же нам  запрыгивать  на верхний ярус тяжеловато, да и спрыгивать  с него вниз тоже не очень просто, вот они и распорядились освободить нам места на нижнем ярусе.  Вверху к тому же  очень неудобно класть и доставать вещи, одевать и снимать верхнюю одежду. На нарах в этом отношении вообще беда, приходится всё класть под голову или под матрас,, а сложить или повесить одежду совершенно негде.
     В перерывах между построениями, занятиями и работами можно прилечь и вздремнуть - к этому наши командиры относятся вполне терпимо, в отличие от армии Советской, где я служил срочную. Там прилечь днём на койку - ни-ни, упаси Боже! Однако если твоё место на верхнем ярусе, то приходится долго думать, стоит ли туда лезть, если через 15-20 минут всё  равно придется вставать и спускаться вниз. Правда, у меня была существенная причина остаться на верхнем ярусе: там намного лучше ловится интернет, в то время как внизу он очень  неустойчив. Однако тяга к удобству и возможность прилечь все же пересилила, и я перебрался на  место в нижнем ярусе, предоставленное мне  заботами наших командиров.

   Однако у всякой палки всегда два конца. На верхних ярусах нар часто ставят в качестве подпорок поленья, приподнимающие брезентовую крышу, что бы та не касалась лежащих под ней вещей и оставляла бы больше свободного места. Однажды ночью такое полено вывалилось с верхнего яруса, упало вниз и ударило меня по лицу. Проснувшись  от удара, я поначалу не мог понять, что случилось. Подумалось, что сосед по нарам во сне махнул рукой и задел меня, но тут я почувствовал бегущие по лицу капли крови и понял, что здесь что-то не так. На лбу между бровями у меня появилась глубокая кровоточащая  ссадина, вызвавшая позже недоумение у сослуживцев: "ты ж вроде на пьёшь, а морда у тебя битая?"  Лишь начав в очередной раз перекладывать вещи в изголовье, я нашел ударившее меня полено и тогда всё стало ясно. Оставайся я на верху, подобного бы не случилось....

    Пришедшие на смену морозам дожди опять размочили чернозём, и мы снова принялись месить эту липкую непролазную черную грязь. Тяжесть облепленных ею сапог усугублялась ватными штанами, которые  нельзя было снимать из-за сильных ветров сопровождающих оттепель с дождями. Очистить сапоги от этой грязи  было очень трудно, потому что она тут же липла к подошвам опять. Приходилось тратить очень много сил чтобы очищать от неё полы в столовой, кухне и палатке, убирать её из накрытых решеткой ям, расположенных перед входами. Грязь липла к лопатам, к дровам, к медицинским носилкам на которых мы носили дрова в палатку, липла ко всему и вся.
  Умывальник у нас по-прежнему бездействует. Он представляет собой большой бак на полтонны воды, от него идет длинная труба с множеством кранов, но из-за морозов его не наполняют водой, поэтому мыть руки и умываться негде. На кухне в котлах есть горячая вода, ее раздают после приёма пищи чтобы можно было помыть котелки из которых мы едим. Конечно, можно было бы пользоваться этой водой, но очень уж это неудобно. Её ведь надо разбавить холодной, потом кого-то попросить полить тебе на руки, но самое главное - ради холодной воды и возможности умыться  придется опять лезть в эту непролазную грязь. С большим трудом  раз в несколько дней заставляешь себя побриться, поэтому все ходят небритые, грязные, неумытые.
    Надо отметить разумность наших командиров, как младших так и старших. В сильные морозы и позднее, когда наступила страшная распутица, они не выводили нас в поле, не устраивали тактических занятий, ограничиваясь лишь самыми необходимы работами:  заготовкой дров, разгрузкой продуктов и боекомплекта, караульной службой и нарядами.
    Теперь наша рота была вся вместе,  поэтому среди инструмента оказалось несколько исправных топоров. Исправных, но... мороз под утро опускался ниже 20 градусов, в палатке стояло две непрерывно горящие буржуйки, и дров опять требовалась прорва.  А тут ещё полевая кухня да штабная палатка, на печи которых тоже требуются дрова, причём для кухни нужен не хворост, а толстые большие поленья.  На заготовку дров у нас постоянно выделялось около восьми человек, дрова мы пилили-кололи каждый Божий день. Легко колющейся акации на полигоне  не было, вместо неё приходилось использовать клён, ясень и вяз. Их большие старые стволы  кололись настолько плохо, что приходилось сначала вонзать в них топор, затем забивать его дальше кувалдой. Такие нагрузки не выдерживал уже никакой топор,   их лезвия  лопались под ударами кувалд.





   Удивительно, как мы сумели пережить эти учения на полигоне! Под конец нас выручил один-единственный красный топорик, снятый с пожарного щита, а все остальные топоры к концу нашего полуторамесячного пребывания на полигоне были сломаны.   Старшина роты на вопросы об инструменте говорил что-то невнятное о не снабжающей нас  службе тыла. Как всегда, рядом не оказалось ни сварки, ни обрезков  труб, а магазин в ближайшем посёлке  был очень беден товаром и топоров в нём не оказалось.  К тому же в феврале нам надолго задержали выдачу жалования, отчего с деньгами у подавляющего большинства было очень туго. Табак быстро подъедал последние копейки, вычищая таким образом карманы бойцов от денег.
  По странному стечению обстоятельств   нам в этот раз  пришлось четырежды менять палатку. Опять сумятица, опять путаница и неразбериха, опять в одной куче бронежилеты и личные вещи, каски и одеяла, матрасы и пилы с топорами.   
    Обитание на нарах  и так-то неизбежно ведёт к потерям вещей, а тут ещё  эти бесконечные перемещения с одних нар на другие.  На полигоне мы никогда не раздеваемся до нижнего белья, всегда спим в брюках и куртках, снимая лишь бушлаты.  Во время сна из карманов брюк  "пиксель" вываливается почти всё что там есть, поэтому встав, надо внимательно осмотреть своё ложе и собрать вывалившееся.  Осмотр приходится делать в полной темноте при свете фонарика, и стоит ли здесь удивляться потерям? То и дело кто-то жалуется на пропажу то шапки, то  фонарика, то котелка, то ещё чего-нибудь. Часто пропавшие вещи вскоре отыскиваются, но такое случается не всегда.
     Пока стояли сильные морозы, из моих сапог пропали теплые стельки. Позже, с наступлением оттепели, я нашел их под нарами неподалеку от своего места, хотя до этого много раз осмотрел это же пространство и стелек там не было.   Зато в день пропажи стелек я заметил, как сосед сверху  утром быстро ставил на место мои сапоги....
  Другим  пришлось хуже: у одного  пропал котелок, и теперь ему всякий раз приходится кого-нибудь просить дать воспользоваться чужим котелком. Мне же в этом отношении очень хорошо:  перед отъездом из Москвы я купил себе алюминиевый "десантный" котелок с фляжкой, резко отличающийся своим цветом и размером от обычных армейских зеленых котелков. В случае пропажи мой котелок обнаружится очень легко, и может быть поэтому он исправно служит мне по сей день, выручая в самых разнообразных местах и случаях.




    Как уже было сказано, спим мы обычно не раздеваясь, снимая только обувь и иногда  -  бушлат, но если дует сильный холодный ветер, то спим в бушлатах. Как-то раз нам досталась палатка с маленькой буржуйкой, имеющей вокруг дополнительные стальные листы, а сверху - небольшую ёмкость для воды. Такие буржуйки предназначены для бань, дополнительная обёртка из стальных листов делается на ней для предотвращения ожогов при случайном касании. Бока печки дают очень мало тепла, а теплый воздух от неё поднимается вверх и уходит вдоль трубы через неплотности в крыше палатки. Грела эта банная печка настолько плохо, а мороз в ту ночь был настолько сильный, что спать пришлось  не только в бушлате, но и в  сапогах. Зато как  хорошо было утром на подъеме:  одеваться не  надо, обуваться не надо, умываться-бриться не надо. Вскочил - и ты готов! Совсем як собаца...
   Электричества у нас почти нет. Есть походный бензогенератор, но он работает неустойчиво, бензина к нему очень мало, поэтому генератор запускают на час-полтора утром и вечером. В столовых, где мы едим, свет не проведен вообще,  поэтому завтрак и ужин проходят у нас при свете фонариков или в палатках. Помня прошлый опыт я в этот раз прихватил с собой несколько хозяйственных свечей, тройники и разветвители электрической сети. Как всё это пригодилось!  Благодаря этим простым вещам  мне всегда хватало розеток, поэтому мои устройства и фонарики  всегда были подзаряжены,  а завтракать и ужинать доводилось не в кромешной тьме, а при свече. Романтика, да и только...

   Эти тяжелые условия полигона, в отличие от боевых позиций, ничем не оправданы, поэтому они сильно раздражают всех. Грязь можно было бы засыпать  пустой породой с терриконов, коих здесь огромное количество. Котлы с водой для умывания можно было  греть или заменить их  полевыми кухнями имеющими котлы с подогревом.
    Говорить  в краю шахт об угле вместо дров совсем уж стыдно, тем не менее уголь на полигоне и на боевых позициях является у нас большой редкостью, а если и появляется, то почему-то оказывается непригодным для наших печей.
  Из-за недостатка солярки мы редко ездим в душ, имеющийся на одной соседней шахте. Стоит ли после всего  этого удивляться появлению чесотки и вшей? Скорее удивляться приходится тому, что эти напасти не появились здесь раньше.
   В одной из палаток ночью рухнули деревянные нары, кое-как сколоченные из досок от снарядных ящиков и прочих подручных средств. Один из бойцов получил при этом ушиб грудной клетки,  хотя могло быть и гораздо хуже. После этого случая где-то нашли стальной уголок и сварку, затем заменили все деревянные двухъярусные нары на стальные.

 ... Подсушило, подморозило, и стало гораздо легче, потому что пропала эта жуткая липкая черная грязь, называемая здесь мулякой. В воскресенье нас свозили в душ на одну из шахт. Там в это время из забоя поднялась очередная  смена, и я впервые вживую увидел шахтеров. Они были чернее негров, чернота была по самый пояс!
Шахты переживают тяжелые времена. Оказавшись без настоящих хозяев после  всех этих приватизаций, они едва работают в четверть силы или стоят вообще, едва поддерживая свое самосохранение. Труд шахтера стоит сущие гроши, себестоимость добытой тонны угля составляет порядка пятисот рублей. Таково наследие двухдесятилетней украинской нэзалэжности. И да, уважаемый читатель,  я ведь забыл сказать, что в советские годы здесь тоже зарабатывали по пятьсот рублей...

   Мы учимся, ездим на боевых машинах пехот¬ы, выска¬киваем из них на ходу, рассыпаемся цеп¬ью, бежим, стреляем. Я опять стрелял из ¬гранатомёта, но  каждый раз граната падает не долетев до мишени. Наверное, промахи случаются из-за неправильной установки прицела, который следует ставить в летнее положение  только когда температура окружающего воздуха поднимется выше пятнадцати градусов. Я же только сейчас узнал об этом...
   В этот раз полевые  занятия проходят легче, чем осенью.  Наверное, потому что боевые машины пе¬хоты, за которыми мы идём, движутся на оч¬ень малой скорости, так что я вполне усп¬еваю за ней даже будучи одетым в тяжёлый¬ зимний бушлат и бронежилет со всякой¬ прочей экипировкой.
   Короткий световой день не позволяет надолго затягивать занятия и работы, к 18-00  становится уже совершенно темно, что так же значительно облегчает нам жизнь, оставляя больше времени для сна и отдыха.
 
    Нам в лагерь  опять завезли уголь, но то ли он плох сам по себе, то ли им не умеют топить. Печки быстро забиваются шлаком и перестают гореть,  отчего  мы в конце концов опять перешли на дрова.  Пилим их целыми днями, в дело идут деревья похожие на ясенелистный клён, только они здесь гораздо кряжистее, чем в Москве. Деревья  переспелые, с ходами древоточцев, почти все они уже начинают клониться и засыхать. Собираем так же много сухого хвороста, он идёт у нас на растопку.
    Очень много  отходов пропадает понапрасну. Я был в наряде по столовой, мыл котлы и сам выгребал из них много приготовленной пищи,  так и оставшейся не розданной. Повара всегда смотрят, чтобы пищи хватило на всех, поэтому при раздаче стараются каждому класть поменьше. В итоге в котлах всегда остается еда, иногда очень помногу.

   Помещения для столовой и кухни  сколочены из снарядных ящиков, но при этом у них совершенно плоские крыши. Почему-то никто не догадался сделать их с наклоном, и теперь при дожде они текут как решето. От этого промокают продукты, портится много хлеба. Все пищевые отходы сваливаются в яму или просто в соседнюю лесопосадку, в то время как в ближайшем посёлке жители держат кур и поросят. Мы каждый день ездим туда за водой, берём её из артезианской скважины, и можно было бы привозить и просто отдавать жителям пищевые отходы, но никто об этом не задумывается.
   Нам поставляется кабачковая икра и другие овощные консервы в трёхлитровых банках. От этого у нас скапливается много пустой тары, глядя на которую   вспоминается, с каким трудом  дома мы  собирали банки для консервирования. Здесь же трёхлитровки и другие банки просто выбрасываются, стоят на помойке без дела. Их тоже можно было бы отдавать местным жителям, но никто этого не делает.  Повседневная суета, высокие нагрузки, отсутствие свободного времени и усталость не оставляют сил заниматься подобными вещами. Кроме того, для этого  всё же необходимо иметь какие-то баки, ящики или другую тару, а чтобы их найти, надо опять думать, заботиться…

  В целом же пребывание на полигоне  очень ¬тяжело. В этот раз мы находимся тут как никогда долго. Грязь, сырость, холод измучали -нас всех настолько, что  иногда хочется подать рапорт на увольне-ние. Мол, довольно, хватит, я своё отслу¬жил, пусть на моё место становятся други¬е. Но это лишь мимолётные мысли, пока же у меня впо¬лне хватает сил нести службу и я  должен преодолевать все эти трудност¬и дальше.
   Условия на  боевых рубежах вряд ли лучше  полигонных, но на боевых  они не вызывают такого раздражения. Там понимаешь их неизбежность, здесь же ясно видишь, что на учебном полигоне, расположенном в  глубоком тылу и существующем уже  около полугода, эти трудности вызваны чьим-то головотяпством и наплевательским отношением, если не преступной нераспорядительностью. Это обстоятельство совершенно обоснованно вызывает недовольство, готовое вылиться во что-то более серьёзное.