Лесной рубеж

                ЛЕСНОЙ РУБЕЖ

   Вскоре меня перевели на ту самую позицию, где недавно произошел только что описанный ночной бой.  Она расположена в довольно большой лесопосадке,  где когда-то сажали акацию,  клёны и ясени. Деревьям около 20-30 лет, но их очень много посохло нынешним летом из-за жестокой засухи.  Помнится, летними ночами я наблюдал в этом лесу блуждающие огоньки, - это горели иссушенные страшной засухой деревья.  Конечно, такой лиственный  лес был для меня очень странным и непривычным. Он больше напоминал запущенный, неухоженный парк в каком-нибудь городе средней России. Тем не менее, лес для меня служит куда более привычной природной средой чем степь, отчего новое место   было довольно радостным.     Земля здесь чёрная и жирная, и судя по всему, очень плодородная. У некоторых деревьев древесина имеет ярко-жёлтый цвет, чего раньше  мне никогда не доводилось видеть. 
 
       Удивительно, но здесь почти нет мышей, которыми просто кишат наши степные землянки.  Лишь в одной из них, где вместе с бойцами живёт кот Мурзик, дело в отношении грызунов обстояло хорошо, в остальных же землянках мыши грызли всё подряд, вплоть до чая, бинтов, зубной пасты и лекарств, не говоря уже о продуктах.
Однако природные особенности этого леска  теснят следы бесконечных перестрелок на этом, пожалуй самом горячем, участке нашего фронта. Всюду видны сбитые, надломленные пулями и осколками, ветки, а некоторые деревья просто срезаны ими пополам. 

    Этот лес долгое время оставался на линии разграничения с противником и не был прочно занят ни нами, ни бандерлогами.  Однако  с его опушки открывается отличный обзор всех наших позиций, всех важных участков, дорог и опорных пунктов, чем всегда стремился воспользоваться противник, то и дело засылая сюда своих снайперов и наблюдателей.  Я был просто поражён открывшейся картиной, когда пришёл сюда:  с его  опушки вся окружающая местность смотрится как на ладони, в то время как с других наших точек видны лишь бугры да овраги. Этот лес следовало бы занять давным-давно, однако из-за  попыток примирения наше  командование не решалось на этот столь необходимый шаг.  Тем не менее, постоянные провокации со стороны  противника, стягивание им техники и тяжёлого вооружения вкупе с воинственными заявлениями необандеровцев о намерении перейти в наступление, вынудили наше командование занять этот лес и укрепиться в нём.
    Наше овладение лесом просто взбесило бандеровцев. Редкие сутки обходятся здесь без жестоких перестрелок,  где-то совсем рядом то и дело слышен рёв их бронетехники. Вообще здесь намного опаснее, чем на всех тех местах, где мне довелось побывать ранее. Теперь расстояние до противника сократилось до считаных сотен, а то и десятков  метров. Нередко случаются и прямые столкновения, когда противник наскакивает нас, при этом разгораются жаркие стрелковые бои. Опыт у наших бойцов уже немалый, поэтому дело пока обходится без убитых, есть только раненые.
   Здесь трудно со всеми видами обеспечения. Воду и  еду нам подвозят как можно ближе, но оставшиеся 200-300 метров всё равно приходится нести всё на себе, ступая по жидкой скользкой грязи лесной тропинки, перешагивая через валежник, цепляясь за ветки. Не хватает всего, в том числе простых мешков и ёмкостей под воду, да и имеющуюся воду приходится расходовать очень бережно. Совсем рядом с нами протекает речка, но спуск к ней очень крут, берег высок, и главное - он хорошо просматривается с вражеской стороны, поэтому воду нам привозят в большом баке и ставят его в относительно  безопасном месте. Мы начерпываем воду из бака в свои ёмкости и разносим её по своим позициям.
    В остальном у меня всё хорошо:  сыт,  обут,  одет,  крыша над головой, то есть тёплый блиндаж с буржуйкой,  есть, дров теперь сколько угодно.
   У меня стало очень много вещей, так что пришлось купить ещё один рюкзак и кроме них использовать мешки и сумки. Всё время ругаю себя, какой же я ужасный барахольщик, соратники смеются надо мной, но всякий раз, оказавшись в городе, я вновь и вновь покупаю всякие вещи.
   Тем временем в нашей части прошли большие изменения, подразделения переформировали, из-за чего возникла жуткая неразбериха с личными вещами. Я едва сумел управиться с ними, почти ничего не потерял, но это стоило огромных хлопот и переживаний. Почему я так привязался к вещам, хотя раньше вроде бы никогда этим не отличался? Наверное, вещи напоминают мне о жене, детях, о доме и о хороших знакомых, поэтому очень жаль расставаться с ними.

  Среди этих обыкновенных житейских забот я всё время вспоминаю разные случаи из своей прошлой семейной жизни и всюду вижу, как я был груб, невнимателен, как плохо относился к жене и детям. Я уже писал об этом раньше, но поток воспоминаний продолжается, и теперь я хорошо вижу свои прегрешения, свои неблаговидные поступки, свои скверные качества. Мне очень жалко и горько от того, что я оказался таким плохим мужем, не принёс ни счастья, ни даже простой радости своим близким.
   Вижу я и другие свои грехи, не связанные с моей семьёй, и за них мне тоже очень горько. Правда, на них у меня есть теперь один ответ: за то я теперь здесь. За сделанное, сказанное, или наоборот - за то, чего я не сделал, хотя должен был сделать, или не сказал того, чего должен был сказать, - вот за всё это я теперь здесь. Здесь, на войне.
Здесь, в грязи, холоде и сырости.
Здесь, на нарах,  среди неустроенности и неизвестности.
Здесь, в полном отрыве от семьи, близких, друзей, знакомых.
Здесь, в средоточии пороков и страстей, грубости и хамства, среди прочей человеческой грязи, выпирающей наружу в условиях войны.
Здесь, перед лицом смерти, под прицелом врага, среди мин и растяжек.
   Наверное, такую епитимию дал мне Бог за прошлую мою жизнь, и как я могу отвергать её? Вот поэтому я гоню прочь любую мысль об уходе на покой, об увольнении из армии и возвращении к прежнему образу жизни.

   Помимо сказанного есть ещё и патриотические побуждения, подвергающиеся здесь серьёзным испытаниям. Нас с детства приучали к лубочным картинкам, подменяющим сермяжную правду жизни, отчего  мы всё время ждём встречи с какими-то лакированными образами, живущими в наших представлениях. Однако правда-матка оказывается порой настолько далёкой от этих представлений, что выдержать их крушение стоит немалых усилий. Приходится отказываться от прежних понятий, а иногда даже и убеждений, вместо них учиться осмысливать действительность такой, какая она есть на самом деле.

     Что же я могу сказать в заключение об истекших восьми месяцах службы Новороссии? Прямо и твёрдо лишь одно: ни малейшего сожаления! Служба Новороссии нелегка, но это настоящее мужское дело в котором ты проверяешься на прочность во всех отношениях, и в первую очередь испытывается твёрдость твоего духа, серьёзность твоих патриотических убеждений.
     И самое главное: эта служба - нужна! Она необходима Родине, необходима нашему несчастному, обманутому народу, необходима нашей истрёпанной, изъеденной либеральным червём, государственности. Не взирая на все превратности бытия здесь хорошо понимаешь: Новороссия и есть тот последний рубеж, что удерживает пока ещё Русский Мир от полной гибели.

   С такими мыслями я подошел к концу 2015 года,  будучи на самом сложном участке нашей передовой линии обороны.    Пробыл я на нём недолго,  пережив там лишь один плотный  обстрел, когда среди ночи бандеровцы открыли по нам огонь из автоматических гранатомётов. Я в это время стоял на посту, и вдруг неподалеку над лесной чащей сверкнула белая вспышка, за ней последовал громкий взрыв. Это рванула  воспламенительно-осколочная граната.
"Теньньньк" - тонко запела металлическая труба нашей простенькой печурки на которой мы днём готовили себе еду. Печка была сложена из нескольких камней и накрыта сверху листом железа, её труба была не более метра высоты.  Сделать что-то более основательное в этом леске, расположенном под носом противника, было невозможно, и даже эту маленькую печурку приходилось топить лишь днём, да и то с большой осторожностью.  Сейчас печка была погашена, но её трубу задел осколок разорвавшейся в воздухе гранаты. Надо сказать,  что именно этот вид гранат предназначен для уничтожения   прячущихся в окопах и других подобных укрытиях солдат:  граната разрывается не долетев до земли, осыпая сверху осколками всё находящееся под местом взрыва.
   Меня в этот раз спасли густые ветви деревьев, задержавшие летящие осколки.  Следующая граната рванула гораздо ближе, над  входом в соседний блиндаж, но и здесь всё прошло благополучно, никто из наших не пострадал.  Пришлось мне самому тоже спуститься в укрытие чтобы переждать обстрел. Воспользовавшись этим обстоятельством, я немного описал происходящее, сохранив пока написанное в памяти устройства. Блиндаж расположен ниже уровня земли и имеет сверху дополнительный толстый слой земли, поэтому в нём нет мобильной связи. Для звонка или выхода в интернет  надо выйти из блиндажа наружу, поэтому  связью мне удавалось пользоваться только днем, в перерывах между сменами.
   В эти же короткие часы я кое-как, с большим трудом, подзаряжал наши устройства от  солнечной батареи. На лесном рубеже это было особенно трудно: шел конец декабря, стояли самые короткие дни года, небо почти всегда было пасмурным и скудный солнечный свет ослаблялся густым сплетением  стволов и ветвей лесных деревьев. Редкие зайчики пробившегося сквозь облака и ветви солнечного света приходилось прямо-таки ловить батареей, постоянно переставляя её с одного места на другое и поворачивая к солнечным лучам. Вдобавок ко всему в любое мгновение противник мог открыть по нам огонь, и тогда надо было  укрыться не только самому, но и успеть схватить с собой солнечную батарею с заряжаемым от неё устройством.

   Едва я стал привыкать и приспосабливаться к новым условиям, как меня  сняли с  лесной позиции и перебросили на другое место, опять в открытую степь. Трудно сказать, что было тому причиной. То ли самый трудный участок решили доверить более молодым и сильным,  то ли командование считало нежелательным долгое пребывание одних и тех же бойцов на одном месте, то ли командир моего взвода с позывным "Тёма"  хотел позаботиться обо мне, дать возможность  передохнуть в более спокойном месте. Честно говоря, мне этот перевод был совсем не по душе.  Я привыкаю к одному месту, обустраиваюсь на нём, и покидать его означает опять начинать всё сначала. Кроме того, раз уж я приехал в Новороссию, то должен находиться в самой гуще событий.
    "Тёма" заверил, что переводит меня временно и не на долго, так что я даже не взял все вещи с лесного рубежа. Хмурым декабрьским днем я отправился за несколько километров по раскисшей степной грязи к новому месту службы.