Юный курильщик

                Начинаешь курить, чтобы доказать, что ты мужчина. Потом
                пытаешься бросить курить, чтобы доказать, что ты мужчина.
                © Марк Твен




 ...Отец, отдуваясь, заправлял ремень в брюки, а я вертелся, всхлипывал и не мог прикоснуться к свежевыпоротой заднице. Понятно, что привычная сидячая поза будет мне надолго недоступна, а спать придется на животе.

- Поймаю еще раз, будешь вспоминать сегодняшний вечер как приятную лекцию на тему, что можно, а что нельзя, - пробурчал папаша, понемногу успокаиваясь. Мать деловито хлопала на балконе моими штанами, выртяхивая из вывернутых карманов ломаные остатки “Явы”.

Курить начал я год назад в возрасте одиннадцати лет, но попался первый раз, набравшись смелости подымить в отсутствие родителей. Табачный запах ущучила вернувшаяся мать. Справиться с великовозрастным оболтусом она не смогла и позвала отца, который и принял к сыну необходимые в такой ситуации педагогические меры.

Отец, флотский офицер, контр-адмирал, был уже облачен в военно-морскую форму – он отбывал на службу.

- Выпорол тебя не за курение, а за враньё. Обещай, что не будешь больше выдумывать дурацкие истории про водопроводчиков, которые приходили сюда с зажженными папиросами.

- Не бу-у-уду, - проскулил я.

- Что не бу-у-у-удешь? - передразнил меня отец. - Врать или курить не будешь?

- Всё не буду. Ничего не буду.

- Знай: попадешься снова, верну должок и за курение. Мало не покажется.

Отец надел фуражку, многозначительно хлопнул дверью и ушел.

Помня урок, я долго не курил. То есть, конечно, курил, но строго конспиративно, следя за тем, чтобы никаких улик не оставалось. Сигарет в школьной сумке и в карманах не держал, а перед возвращением домой тщательно проветривался и жевал мятную жвачку.

В погожий летний день мать отдыхала на даче. Отца тоже не было – он ушел на суточное дежурство и должен был вернуться к утру следующего дня. Я скучал дома один, мои дружки разъехались на каникулы и гулять в одиночестве не хотелось. Тем более, на меня была повешена обязанность пропылесосить квартиру, а времени оставалось не так много - мать должна была вечером вернуться. За распахнутым настежь окном чирикали птички. “До вечера проветрится”, - подумал я, взял отвертку, отвинтил кусок плинтуса и вытащил из тайника ароматно пахнущую сигаретку. Пару месяцев назад я перешел с вечно гаснущей Явы на Мальборо.

Нехотя присоединил к пылесосу трубу и решил начать с ковра на стенке. Ростом я был тогда невысок, и чтобы добраться доверху, мне пришлось влезть на спинку дивана. Совмещать курение с такой акробатикой мне было не в кайф, а поэтому дымящуюся сигаретку я оставил в пепельнице на диване. Пепельницу, предмет гордости курильщика, я хранил на чердаке. Этот важный атрибут и неотъемлемую часть курительного ритуала я рискнул принести домой лишь по случаю гарантированного отсутствия родителей.

Итак, я влез на диванную спинку и занялся делом. Я усердно возил щеткой по ковру и разумеется, сквозь жужжание пылесоса “Вихрь” не мог слышать, как в замке повернулся ключ и открылась дверь. Отец, за годы морской службы привыкший изучать оперативно-тактическую обстановку с высот боевой рубки, стоял в парадной адмиральской форме на пороге комнаты и внимательно наблюдал за происходящим.

Обернувшись, я не потерял самообладания. – Здра-а-а-авствуй, папа! – широко улыбнулся я, чтобы отвлечь внимание отца от пылесосной трубы, молнией метнувшейся с потолка на диван, к пепельнице, где дымилась сигарета. Но отец смотрел уже не туда. Его взгляд пристально исследовал вскрытый тайник и лежащую рядом отвертку.
 
Через мгновение в нос шибанул отвратительный запах горящего мусора, а из выхлопного дула пылесоса, нацеленного прямо на стоящую в проходе отцовскую фигуру, повалил шлейф дыма. Прогорел мешок пылесоса. Тлеющее содержимое мусорного мешка черной струей вылетело из железных недр “Вихря” и сверху донизу облепило парадный адмиральский мундир. Догорающая сигарета фирмы Мальборо, успешно завершив путь сквозь брюхо пылесоса, покоилась в полуметре от лакированных адмиральских ботинок, вознося в воздух трепещущую струйку дыма и прожигая в синтетическом ковре внушительную дыру. Но дыра эта, расширяясь и источая зловоние, по темпам роста явно уступала растущему адмиральскому гневу. Гнев адмирала вздымался подобно девятому валу с картины великого русского художника Айвазовского и неумолимо накатывался на жалкую жертву, замершую в ожидании трагического конца.

*****

Мои школьные товарищи рассказывали, что в начале шестого класса я сильно повзрослел. Меня было не узнать – я стал серьезным, аккуратным и прилежным учеником, даже попал на школьную доску почета. А с сигаретой меня больше никто не видел ни в школьном туалете, ни на улице.